В Германии на 55-м году жизни умер известный российский поэт Алексей Парщиков, один из лидеров поэтической "новой волны" конца восьмидесятых годов, лауреат премии Андрея Белого (1987) и почетной премии России "Литературная легенда" (2005).
Первая книга Алексея Парщикова вышла не по-русски, а по-датски. Аспирантуру он закончил в американском Стенфорде. Его переводил знаменитый американский поэт Майкл Палмер.
Парщиков всегда хотел быть гражданином мира. В девяностые он уехал в Кельн, работал в университете Амстердама, рассказывал студентам о поэзии, был прекрасным переводчиком. Его поэзия нелирична, она явно наследует Ломоносову и футуристам. Парщикова интересовали естественные науки и видеоарт. В конце восьмидесятых его книга "Фигуры интуиции" стала одним из символов нового поэтического письма, Парщикова назвали "метаметафористом" или "метареалистом".
Поэт и эссеист Татьяна Щербина, которая дружила с Парщиковым более двадцати лет, в эфире Радио Свобода вспоминала: "Что, собственно, делал Алеша? Почему это связывали со словом "метафора"? Потому что он считал, что главное - метафоры. Стихотворение - это концентрат смысла. Что запомнилось из его стихов того периода? Это текст о купюре в 3 рубля, где был изображен Кремль. Там описано, как он стоит, смотрит на Кремль и становится частью этой купюры. Таким образом он мыслил".
Татьяна Щербина прочла стихотворение Парщикова "Элегия":
"О, как чистокровен под утро гранитный карьер
В тот час, когда я вдоль реки совершаю прогулки,
Когда после игрищ ночных вылезают наверх
Из трудного омута жаб расписные шкатулки.
И гроздьями брошек прекрасных набиты битком
Их вечнозелёные, нервные, склизкие шкуры.
Какие шедевры дрожали под их языком?
Наверное, к ним за советом ходили авгуры.
Их яблок зеркальных пугает трескучий разлом,
И ядерной кажется всплеска цветная корона,
Но любят, когда колосится вода за веслом,
И сохнет кустарник в сливовом зловонье затона.
В девичестве – вяжут, в замужестве – ходят с икрой;
Вдруг насмерть сразятся, и снова уляжется шорох.
А то, как у Данта, во льду замерзают зимой,
А то, как у Чехова, ночь проведут в разговорах".
"Сближения, которые Алеша делал, - для него это было естественно, - продолжает Татьяна Щербина.- Это жизнь, какие-то рыбы, они же женщины, которые "в замужестве – ходят с икрой", то есть живой и неживой мир, животный и человеческий, созданный нами же мир для него был един, и он все время превращался во что-то другое. Он видел постоянно в одном другое. И это было главным в его поэзии".
Об Алексее Парщикове рассказывает еще один его близкий друг, поэт Евгений Бунимович: "Сегодня, когда умер потрясающий, уникальный русский поэт, надо объяснять, кто это. Проблема это не Парщикова, это проблема времени. Легче всего сейчас, наверное, цитировать известное письмо Иосифа Бродского о том, какое уникальное место занимает Парщиков не только в русской, но и в мировой поэзии. Можно вспомнить, что в школьных учебниках и хрестоматиях есть строчка про знаменитую троицу метареалистов (или метаметафористов): Жданов, Парщиков, Еременко".
Евгений Бунимович говорит: "Мы приезжали и читали ночами у него в квартире стихи. Мой маленький сын рядом спал в корзинке. Это были легендарные годы. Вспоминали мы Мандельштама, Ходасевича, Пастернака и ругали друг друга до смерти. Когда я сказал о его теперь хрестоматийной поэме "Полтава": "Леша, это же невозможно. Огромная поэма - и ни одного Я", он задумался и сказал: "Да". Теперь эта поэма по всех книжках называется "Я жил на поле Полтавской битвы". Это была абсолютно его поэма. Страшная, кровавая, знаменитая, Пушкиным воспетая история, и только Парщиков в своем мышлении будущего века вдруг начинал интересоваться не взаимоотношениями героев, не страшной драмой Полтавы, а тем механизмом, каким подавались на стол к Петру Первому какие-то блюда. В этом было какое-то футуристическое мышление. В последние годы он был болен. Но он как-то вернулся к себе. Я увидел его таким же худеньким и кучерявым, каким он был в студенческие годы, когда с него все художники хотели писать Пушкина. Мы как будто начинали разговаривать с того же момента, с которого мы бросили разговор 10 лет назад. Хотя никогда не знаешь, когда будет поставлена точка. Мы должны были встретиться в июне. Я понимал, что это одна из, наверное, последних встреч, но ее уже не будет".
В последние годы у Парщикова в России вышли три книги, последняя из них называется "Землетрясение в бухте Ц".
Первая книга Алексея Парщикова вышла не по-русски, а по-датски. Аспирантуру он закончил в американском Стенфорде. Его переводил знаменитый американский поэт Майкл Палмер.
Парщиков всегда хотел быть гражданином мира. В девяностые он уехал в Кельн, работал в университете Амстердама, рассказывал студентам о поэзии, был прекрасным переводчиком. Его поэзия нелирична, она явно наследует Ломоносову и футуристам. Парщикова интересовали естественные науки и видеоарт. В конце восьмидесятых его книга "Фигуры интуиции" стала одним из символов нового поэтического письма, Парщикова назвали "метаметафористом" или "метареалистом".
Поэт и эссеист Татьяна Щербина, которая дружила с Парщиковым более двадцати лет, в эфире Радио Свобода вспоминала: "Что, собственно, делал Алеша? Почему это связывали со словом "метафора"? Потому что он считал, что главное - метафоры. Стихотворение - это концентрат смысла. Что запомнилось из его стихов того периода? Это текст о купюре в 3 рубля, где был изображен Кремль. Там описано, как он стоит, смотрит на Кремль и становится частью этой купюры. Таким образом он мыслил".
Татьяна Щербина прочла стихотворение Парщикова "Элегия":
"О, как чистокровен под утро гранитный карьер
В тот час, когда я вдоль реки совершаю прогулки,
Когда после игрищ ночных вылезают наверх
Из трудного омута жаб расписные шкатулки.
И гроздьями брошек прекрасных набиты битком
Их вечнозелёные, нервные, склизкие шкуры.
Какие шедевры дрожали под их языком?
Наверное, к ним за советом ходили авгуры.
Их яблок зеркальных пугает трескучий разлом,
И ядерной кажется всплеска цветная корона,
Но любят, когда колосится вода за веслом,
И сохнет кустарник в сливовом зловонье затона.
В девичестве – вяжут, в замужестве – ходят с икрой;
Вдруг насмерть сразятся, и снова уляжется шорох.
А то, как у Данта, во льду замерзают зимой,
А то, как у Чехова, ночь проведут в разговорах".
"Сближения, которые Алеша делал, - для него это было естественно, - продолжает Татьяна Щербина.- Это жизнь, какие-то рыбы, они же женщины, которые "в замужестве – ходят с икрой", то есть живой и неживой мир, животный и человеческий, созданный нами же мир для него был един, и он все время превращался во что-то другое. Он видел постоянно в одном другое. И это было главным в его поэзии".
Об Алексее Парщикове рассказывает еще один его близкий друг, поэт Евгений Бунимович: "Сегодня, когда умер потрясающий, уникальный русский поэт, надо объяснять, кто это. Проблема это не Парщикова, это проблема времени. Легче всего сейчас, наверное, цитировать известное письмо Иосифа Бродского о том, какое уникальное место занимает Парщиков не только в русской, но и в мировой поэзии. Можно вспомнить, что в школьных учебниках и хрестоматиях есть строчка про знаменитую троицу метареалистов (или метаметафористов): Жданов, Парщиков, Еременко".
Евгений Бунимович говорит: "Мы приезжали и читали ночами у него в квартире стихи. Мой маленький сын рядом спал в корзинке. Это были легендарные годы. Вспоминали мы Мандельштама, Ходасевича, Пастернака и ругали друг друга до смерти. Когда я сказал о его теперь хрестоматийной поэме "Полтава": "Леша, это же невозможно. Огромная поэма - и ни одного Я", он задумался и сказал: "Да". Теперь эта поэма по всех книжках называется "Я жил на поле Полтавской битвы". Это была абсолютно его поэма. Страшная, кровавая, знаменитая, Пушкиным воспетая история, и только Парщиков в своем мышлении будущего века вдруг начинал интересоваться не взаимоотношениями героев, не страшной драмой Полтавы, а тем механизмом, каким подавались на стол к Петру Первому какие-то блюда. В этом было какое-то футуристическое мышление. В последние годы он был болен. Но он как-то вернулся к себе. Я увидел его таким же худеньким и кучерявым, каким он был в студенческие годы, когда с него все художники хотели писать Пушкина. Мы как будто начинали разговаривать с того же момента, с которого мы бросили разговор 10 лет назад. Хотя никогда не знаешь, когда будет поставлена точка. Мы должны были встретиться в июне. Я понимал, что это одна из, наверное, последних встреч, но ее уже не будет".
В последние годы у Парщикова в России вышли три книги, последняя из них называется "Землетрясение в бухте Ц".
