Пермский Музей истории политических репрессий уйдет в интернет – об этом сообщили сразу несколько местных изданий. Речь идет о том, что автономная некоммерческая организация, которая раньше руководила музеем, взялась за новый проект. Появится сайт-бродилка, где можно будет заглянуть в любой уголок бывшей советской зоны для политических заключенных. Руководитель АНО "Пермь-36" Виктор Шмыров рассказал Радио Свобода о других своих начинаниях, а также о своем отношении ко всему случившемуся с музеем.
Но начали мы разговор с фильма "Варлам Шаламов. Опыт юноши", который был снят на пермской киностудии "Новый курс" по сценарию Виктора Шмырова. Авторы рассказали о первом сроке заключения писателя, который он отбывал на севере Прикамья. В конце января лента победила в "документальной" номинации российского аналога "Оскара" – премии "Золотой Орел".
– Виктор Александрович, на ваш взгляд, о чем говорит тот факт, что награду получил фильм по такому сценарию, на такую тему?
– Мне трудно понять выбор академиков. Думаю, решающее значение сыграли все-таки не тема и не сценарий, а очень хорошо сделанное кино. И это заслуга режиссера Павла Печенкина. Да и что говорить, собралась хорошая команда: лучший в Перми, на мой взгляд, оператор Андрей Коршунов, прекрасный композитор Геннадий Широглазов.
Изначально предполагалось, что в фильме будет два героя: кроме Шаламова еще и его антагонист – Эдуард Берзин. В начале тридцатых годов прошлого века он руководил строительством Вишерской целлюлозно-бумажной фабрики. Но оказалось, что узнать о нем что-либо в архивах не так-то просто. Получилось, что по одному очень много материала. А по второму – почти нет.
И фильм вот так развернулся. Если бы выбирал я, то, наверное, выбрал бы другое. Но режиссер здесь всегда прав.
– То есть с одной стороны, фильм на такую тему удалось снять, и он получил престижную награду. А с другой – все не так гладко было. Это чем-то напоминает в целом отношение общества к репрессиям.
– Да, согласен. Память о репрессиях у нас находится в очень жалком состоянии. Если в начале девяностых годов эта тема была чрезвычайно популярна, то уже после середины десятилетия она начала уходить из фокуса общественного внимания. И дело не в цензуре, а в некой усталости памяти после массива негатива. Как память отдельного человека не может жить все время в состоянии стресса, ужаса, так и общественная память, видимо.
И в девяностых, и нулевых выходили фильмы, связанные с политическими репрессиями. Но это стало многим не нужно. В подсознании возникла необходимость в значимом прошлом. В том, чем можно гордиться и что можно любить.
– То есть огосударствление музея "Пермь-36", изменение его работы – это результат не какой-то государственной целенаправленной политики?
– Вот расправа с музеем – это, безусловно, государственная политика. Причем сейчас я нисколько не сомневаюсь, что это политика на самом высоком уровне. Раньше мы заблуждались, еще год назад. Говорили, что вот, губернатор сменился, все поменялось. Губернатор плохой, министр культуры (Пермского края. – РС) совсем уж никуда не годный…
Четыре раза по поводу музея обращались разные люди непосредственно к президенту Путину. Сначала в 2013 году, когда он встречался с Лукиным (Владимир Лукин – на тот момент уполномоченный по правам человека в России. – РС). Тогда Лукин с Татьяной Ивановной Марголиной (уполномоченный по правам человека в Пермском крае. – РС) подошли и детально рассказали о ситуации в мемориальном комплексе.
Потом Лукин еще раз обращался непосредственно к Путину. Третий раз в августе 2014 года уже Михаил Александрович Федотов (председатель Совета по правам человека при президенте. – РС) встретился с Путиным. Я в это время приходил в себя после операции, а нас как раз вышибли полностью из музея. Федотов рассказал об этом Путину, и тот ответил: "Передайте Шмырову, чтобы он скорее выздоравливал и приступал к работе". Наконец, четвертый раз случился в сентябре 2015 года. Президент встречался с Советом по правам человека, и Федотов дважды обратился к нему насчет уничтожения музея.
Четыре раза сказано! И все равно ничего не делается. Понятно, что решения приняты на самом-самом верху.
Пермь−36: лагерь, застывший в веках
– Когда вы последний раз были в музее?
– Почти два года назад. В марте 2014 года начались мои проблемы с чередой операций, с больницами. Ну и нас отодвинули, нам там делать стало нечего. Нас туда не пускают. Мы можем только купить билеты и пройти.
Сейчас ничего нет. Новая власть музея никакой широкой просветительской деятельностью не занимается
Нашей главной задачей было сохранить памятник. Это единственный в мире целостный комплекс лагерных построек эпохи ГУЛАГа. Мы это сделали, к 2012 году восстановили почти все здания и сооружения. Остались две постройки незавершенной реконструкции. Это баня на строгом режиме. Она не отштукатурена, и в нее не провели тепло, поэтому она разрушается. Второе здание – мастерские. Когда вы шли к сцене "Пилорамы" (международный гражданский форум, проходивший в музее. – РС) – слева вот этот комплекс, к которому кочегарка примыкает.
– То есть, несмотря на все старания свернуть вашу деятельность, одна из главных задач (сохранение памятника) все-таки выполнена. Постройки стоят и будут стоять…
– Будут, конечно. Но что касается государственного музея, мне непонятно его будущее. Музей не может быть без посетителей. К нам в год приходили от 35 до 40 тысяч человек. Но ведь мы значительную часть людей привлекали акциями. Каждый раз "Пилорама" – это 12–13 тысяч посетителей. Сейчас ничего нет. Новая власть музея никакой широкой просветительской деятельностью не занимается. Только как обычно: человек пришел, билетик купил – и зашел.
В итоге посмотрят: люди не ходят – и будут обрезать финансирование
В 2014 году (уже при новых руководителях. – РС) продали лишь полторы тысячи билетов. Да, они отчитались, конечно, пятнадцатью тысячами. Правда, написали, что тринадцать с половиной тысяч прошли без билетов. Но музей, на который расходуется несколько десятков миллионов рублей, с полутора тысячью посетителей может существовать долго? Конечно, нет. В итоге посмотрят: люди не ходят – и будут обрезать финансирование. То есть сокращать ставки.
– Как вам кажется, их конечная цель – снести памятник?
– Не снести, а спустя какое-то время сказать: а люди-то в него не ходят. Он никому уже не нужен, этот музей. Поэтому его просто законсервируют. Сведут до минимума охрану, отключат от отопления большую часть зданий, оставят одно-два. Будут работать пять человек, которые будут ждать случайно забредшего посетителя, продадут ему билетик, пустят его.
– В конце концов закроют на замок и оставят в поле?
– Да, думаю, что будет именно так. И это произойдет в ближайшие два-три года.
Видеорепортаж из лагеря-музея "Пермь-36". Март 2015 года
– Расскажите о вашей нынешней деятельности.
– После того как нас вышибли, мы не прерывали занятия историей: находили новые материалы, изучали их. Даже больше могу сказать: у меня появилось время для научной работы. Раньше его было намного меньше: я занимался ремонтами, хозяйством, углем и прочим.
Не важно: за войну сидел, полицейский, диссидент, беглец из СССР, шпион, националист
Вместе с коллегами, которые тоже ушли из музея, продолжаем обрабатывать материалы, которые еще накопили. Изучаем последний этап истории лагеря, когда он был колонией для особо опасных государственных преступников, значительную часть которых составляли диссиденты. Делаем личные, персональные файлы на всех до единого заключенных. Не важно: за войну сидел, полицейский, диссидент, беглец из СССР, шпион, националист.
Кроме того, сейчас активизируем свою деятельность в рамках Международной коалиции музеев совести (она работает еще с 90-х годов, в нее входят две сотни музеев со всего мира: о Холокосте, войнах, геноциде – самые разные). Коллеги по коалиции и предложили сделать виртуальный музей.
– Как он будет выглядеть?
– Это будет не просто набор фотографий. По нему можно будет двигаться: поворачивать, приближаться и так далее. Сделать такой музей нам предложила крупнейшая американская фирма, которая сделала в Соединенных Штатах национальный Музей иммиграции под статуей Свободы. Одна из последних ее работ – Национальный центр Конституции в Филадельфии. Они же сделали Мемориальный музей Холокоста в Вашингтоне.
Один из албанских музеев вызвался на 2016 год предоставить свою территорию
Мы начали сотрудничать с этой фирмой еще в 2010 году. К 2012-му компания подготовила нам проектное предложение по поводу мемориала в Кучино (там находилась колония "Пермь-36"). Они готовы были взяться за создание дополнительной экспозиции. От них приезжал представитель, мы встречались с Чиркуновым (Олег Чиркунов – предыдущий губернатор Пермского края. – РС). Он сказал: "Будем делать, деньги есть". Назначили дату подписания контракта. Но к этому дню уже был новый губернатор, и он отказался встречаться.
Другой проект – летняя школа музеологии. Мы провели пять смен, на учебу приезжали каждый раз по два десятка сотрудников музеев со всей страны. Более десяти проектов, разработанных слушателями школы, уже после получили гранты программы фонда Владимира Потанина "Меняющийся музей в меняющемся мире". В 2014 году школу мы не смогли провести, и два года ее не было. Коалиция решила, что ее надо возродить. Стали искать, где ее провести. Требование одно: нужен музей, который может принять двадцать-тридцать человек, где бы те смогли жить и работать. Один из албанских музеев вызвался на 2016 год предоставить свою территорию в конце сентября – начале октября.
– Это будут российские граждане?
– Там будут по-прежнему человек двадцать россиян. Кроме того, музейные специалисты из европейских стран.
У нас есть предложение от посольства Нидерландов провести "Пилораму" в этой стране
Кроме того, у нас есть предложение от посольства Нидерландов провести "Пилораму" в этой стране, примерно в том же формате, что и в Кучино. То есть собираются представители разного рода свободных искусств, зрители, слушатели. И обязательно дискуссионная часть. Но теперь уже на европейскую тематику. Сейчас самая актуальная тема – это как жить вместе, тема толерантности. Но форум будет называться именно "Пилорама". Пока мы в состоянии переписки с гражданскими активистами.
– И артисты, и спикеры, и участники…
– Будут из разных стран, в том числе из России.
– Кто сможет доехать.
– Да.
– Получается, такое изменение деятельности: где-то она вынесена в виртуальную реальность, где-то – за реальные границы государства. Вы бы с чем это сравнили?
– Так вышло, что мы создали значимую и устойчивую структуру. У нас пытались выбить почву из-под ног полностью. Нас лишили доступа к памятнику. Но все важнейшие наши проекты продолжают существовать.
– Хочу спросить вас о Музее истории ГУЛАГа в Москве. Вы в нем были?
– Пока нет.
– Я к чему спрашиваю. На ваш взгляд, все-таки можно делать хорошие музеи? Или, по-вашему, этот проект тоже ограничен?
– Я бы не взял на себя оценку экспозиции Музея истории ГУЛАГа – это все-таки наши партнеры. С Романом Романовым, директором, мы хорошо знакомы, сотрудничали. Могу сказать, что пока этот комплекс весьма далек от музеев о Холокосте. Это значительно менее масштабно.
– По объему?
– По тематике, объему, количеству материалов, по интонациям, которые там существуют. Я понимаю, что Роман Романов находится в тяжелом положении, и он работает в каких-то рамках.
Мы отказались их убирать – все, "Пилорамы" нет
Вот наша особенность была в том, что нам никто не ставил рамок. Почему исчезла "Пилорама"? Нам поставили жесткие условия в 2013 году. Убрать таких-то людей. В администрации губернатора мне назвали четыре фамилии из дискуссионной площадки. Это наш земляк Евгений Саулович Сапиро – раз, это Глеб Павловский – два. Третий – Евгений Ройзман (через несколько месяцев он стал мэром Екатеринбурга. – РС). Четвертый – Михаил Эгонович Дмитриев, экономист-социолог, который за полтора года до декабрьских событий 2011 года в Москве с большой точностью их вычислил. Мы отказались их убирать – все, "Пилорамы" нет. Если бы убрали, она бы в урезанном виде была, наверное. Легко сделать первый шаг. Мы отказались.
