ЮНЕСКО внесло Венецию в список объектов Всемирного наследия, находящихся под смертельной угрозой. Город задыхается от любви поклонников. Он стал жертвой туристического бизнеса.
В Венеции 2400 отелей, но этого не хватает, и под гостиницы отдают лучшие дворцы, украшающие Гранд-канал. Чем больше туристов приезжает в Венецию, тем меньше постоянных жителей в ней остается. За последние 65 лет население сократилось с 175 000 до 56 000. Громадные лайнеры швартуются у Дворца дожей, нарушая хрупкий экологический баланс города. Толпа приезжих, однако, не заменяет местных. По вечерам улицы вымирают и в пустующих домах и палаццо не горит свет.
Никто не знает, как вернуть нормальную жизнь в город, который никогда не был нормальным. Но я знаю рецепт частного перемирия Венеции с туризмом. Это – зима. Не вся, а только та ее часть, которую ограничивает с одной стороны Новый год, а с другой – карнавал.
В январе даже в Италии темнеет рано, а когда ночь прячет архитектуру от завистливого глаза, в городе остается только луна, вода и люди. Молодых немного, разве что – гондольеры. Один обнимал чернокожую красавицу. Она могла бы быть правнучкой Отелло, если бы тот доверял Дездемоне. В основном на улицах старики. Мягкое время года они пережидают в недоступных туристам щелях. Но морозными вечерами старики выходят на волю, как привидения, в которых можно не верить, если не хочется. Живя в укрытии, они состарились, не заметив перемен. Дамы все еще ходят в настоящих шубах.
За одной старухой я ходил весь вечер. Роскошное манто ныряло в извилистые проходы, сбивая с толку лишь для того, чтобы призывно показаться на близком мостике. Я шел по следу с нарастающим азартом, пока старуха окончательно не исчезла в казино. Только тут мне удалось остановиться, ибо я хорошо помнил, чем заканчивается "Пиковая дама".
Старики в Венеции носят пальто гарибальдиевского покроя. Полы его распускаются книзу широким пологом, скрадывающим движения и прячущим шпагу, лучше – отравленный кинжал. Сшитый по романтической моде этот наряд растворяется в сумерках без остатка. Чтобы этого не произошло, поверх воротника повязывается пестрый шарф. Нарушая конспирацию, он придает злоумышленникам антикварный, как все здесь, характер. Поэтому каждому встречному приписываешь интеллигентную профессию: учитель пения, мастер скрипичных дел, реставратор географических карт.
Одну из них я как следует рассмотрел в Дворце дожей. К северу от моря, которое мы называем Каспийским, простиралась пустота, ненаселенная даже воображением. Карта ее называла "безжизненной Скифией". На другом краю я нашел Калифорнию. За ней расстилалась "земля антропофагов".
Не пощадив ни старую, ни новую родину, венецианская география предложила взамен такую версию пространства, которая лишает его здравого смысла. Здесь все равно – идти вперед или назад. Куда бы ты ни шел, все равно попадешь туда, куда собирался. Тут нельзя не заблудиться, но и заблудиться нельзя. Рано или поздно окажешься где хотел, добравшись к цели неведомыми путями. Неизбежность успеха упраздняет целеустремленность усилий. Венеция навязывает правильный образ жизни, и ты, сдаваясь в плен, выбираешь первую попавшуюся улицу, ибо все они идут в нужном тебе направлении.
Отпустив вожжи, проще смотреть по сторонам, но зимней ночью видно мало. Закупоренные ставнями дома безжизненны, как склады в воскресенье. Редкое жилье выдает желтый свет многоэтажных люстр из Мурано. Просачивающийся сквозь прозрачные стекла (в них здесь знают толк), он открывает взгляду заросшие книгами стены и низкий потолок, расчлененный балками, почерневшими за прошедшие века. Видно немного, но и этого хватает, чтобы отравить хозяина и занять его место.
Я поделился замыслом со старинной приятельницей, слависткой-венецианкой, но она мой план не одобрила.
– В наших руинах, – охладила она меня, – хорошо живется одним водопроводчикам: тут ведь всегда течет.
Туристы, впрочем, об этом не догадываются.
