Так уж вышло, что в минувших выборах я поучаствовал вдвойне: и как рядовой избиратель, голосовавший за партию "Яблоко", и как беспартийный кандидат в городскую думу, выдвинутый от "Яблока".

Быть рядовым избирателем мне, в общем, понравилось. Процедура голосования выглядела цивилизованной и была даже приятной. Свое законное право отдать голос я реализовал не в сыром подвале с плесенью по стенам, а на ухоженной территории детского сада, где всех входящих встречал плакат с двумя приветливыми улыбками – президентской и губернаторской. Люди на участке были учтивы и даже обыскали меня при входе довольно вежливо. Старушка с ласковым лицом проверила паспорт и выдала четыре бюллетеня – не испачканных или помятых, а новеньких, еще пахнущих типографской краской. В процесс волеизъявления никто не вмешивался: не вламывался в кабинку, не заглядывал через плечо и не командовал, в какой клетке мне рисовать крестик. Урны, в которые я бросил потом бюллетени, были прозрачные, а не камуфляжной расцветки...

Изнанка выборного процесса, увы, понравилась мне значительно меньше. Мой телефон не умолкал. Наблюдатели и коллеги из других округов рассказывали удивительные вещи: о председателях избирательных комиссий, обладающих пророческим даром и способных за несколько часов до финального свистка вывести итоговые цифры, о неисчерпаемых запасах открепительных удостоверений (доставались они, однако, далеко не всем желающим), о волшебных переносных урнах, которые вдруг оказывались набитыми до упора, об иногородних студентах, которых толпами пригоняли к урнам суровые преподы, об одних и тех же людях, возникающих чуть ли не одновременно на всех участках. Никакой вежливостью тут не пахло. Наблюдателям хамили. Изредка их пытались подкупить малой денежкой, но куда чаще им просто угрожали. Их гнали с участков. Иногда – если поблизости не было телекамер – их просто били. Попутно доставалось и кандидатам, если они не вовремя появлялись на "своих" же участках.

Между двумя мирами, в которых я побывал, не было очерченных границ – точь-в-точь, как в математической ленте Мёбиуса, где лицевая сторона перетекает в изнанку. Оазисы спокойствия, озаренные добрыми улыбками первых лиц, и маленькие филиалы гражданской войны 18 сентября находились не просто рядом – они накладывались друг на друга, то и дело сливаясь воедино. Если прищуришься – увидишь одно, откроешь глаза пошире – заметишь другое. И в каком бы из двух непохожих миров я ни находился, было у них нечто общее: финальный проигрыш ожидал меня и там, и здесь. Это был проигрыш вдвойне. К манипуляциям с голосами добавилась невероятно низкая явка в российских столицах. В результате демократическая партия, от которой я выдвигался, не перешагнула за федеральный пятипроцентный барьер, а городской мандат в моем округе, как и в прошлый раз, достался чиновнику, ответственному за освещение (ну то есть за мрак) на улицах. И много ли проку с того, что у себя на мелкой делянке я свой пятипроцентный барьер худо-бедно преодолел?..

Сейчас социальные сети переполнены спорами об итогах выборов, главные вопросы, как водится, – "кто виноват?" и "что делать?". Одни предлагают наплевать на политику в стране или вообще распрощаться со страной. Другие вспоминают "гонки на лафетах" начала 80-х и советуют уповать на то, что вожди не вечны.

У меня нет ни желания, ни сил вмешиваться в эти споры. Но я все чаще вспоминаю ахматовские слова, произнесенные в 1956 году. Анна Андреевна тогда сказала, что после возвращения зэков из лагерей "две России глянут друг другу в глаза: та, что сажала, и та, которую посадили". На самом деле была ведь и третья Россия – самая большая из всех. Та, которая не сидела, но и не сажала. Не писала доносы на соседей и тем более не расстреливала несчастных по темницам. А просто жила и делала вид, что все в порядке: у самовара – я и моя Маша, а о происходящем вокруг тебя лучше не думать, так спокойнее.

После 18 сентября тоже можно говорить о трех Россиях. Одной, которая попыталась выкарабкаться из болота, можно сочувствовать. Другую, которая сознательно пыталась это болото углубить и расширить, можно возненавидеть. А вот что делать с Россией номер три (и можно ли что-то сделать?) – не знают, похоже, даже лучшие умы.

Роман Арбитман – саратовский писатель

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции