В конце весны в 2016 году на Марсовом поле в Санкт-Петербурге прошел митинг студентов и преподавателей Петербургского государственного университета. Собравшиеся требовали отставки ректора Николая Кропачева. Нового ректора университет получил несколько лет назад, практически одновременно с особым статусом "уникального научно-образовательного комплекса" и прямым подчинением Правительству РФ в обход Министерства науки и образования.

Обозреватель Радио Свобода разбирался, как формально второй по значимости вуз страны превратился в зеркало, отражающее путь, пройденный Россией за последние полтора десятилетия: от лозунгов о "наведении порядка" – до жесткой вертикали власти, от осторожных надежд – до протестных митингов.

* * *

В конце сентября из Санкт-Петербургского государственного университета был уволен Сергей Хрущев, доцент так называемого Института науки о Земле – образования, возникшего в результате слияния старых университетских факультетов, географического и геологического. Точнее, Хрущев проиграл очередной конкурс на замещение должности доцента кафедры региональной политики и политической географии, эту должность занял итальянец Джузеппе Серелла. По словам Хрущева, Серелла является специалистом в области, не особенно соотносящейся с деятельностью кафедры; он – геоэколог. 29 сентября Сергей Хрущев провел для студентов "прощальную лекцию", посвященную своему учителю – историку-этнологу Льву Гумилеву. Сразу после лекции студенты и коллеги Хрущева начали сбор подписей под обращением к ректору СПбГУ с требованием сохранить преподавателя в университете. Уже в конце октября на обращение пришел ответ: руководство вуза не нашло нарушений в процедуре проведения конкурса.

Разумеется, даже прекрасный преподаватель и специалист может проиграть конкурс другому, еще лучшему. Но в этой истории есть важное обстоятельство: Сергей Хрущев стал в последние годы одной из центральных фигур университетского протестного движения, именно он модерировал большой митинг преподавателей и студентов, протестовавших против администрации СПбГУ, несправедливых увольнений – и в защиту сохранения университетских традиций.

Митинг прошел 22 мая 2016 года на Марсовом поле и собрал около полутысячи человек – вдвое больше согласованного количества. Преподаватели и студенты вышли с лозунгами, например "Университет – это студенты и преподаватели, а не ректорат!" или "Господин Кропачев, прекратите уничтожать Университет! Его создавали не Вы!".

Слишком принципиальный юрист

Николай Кропачев возглавил СПбГУ в 2008 году, сменив на посту ректора Людмилу Вербицкую (она стала почетным президентом университета). Кропачев связан с Петербургским университетом практически всю жизнь: в 1981 году он окончил юридический факультет, в 1993-м стал первым заместителем декана того же факультета, а в 1998 году – деканом. Год спустя Кропачев был уволен с должности, но всего лишь через месяц восстановлен в ней, с 2006-го – первый проректор всего университета.

​Кратковременному увольнению Николая Кропачева посвящена отдельная страница на сайте университета. Если верить этой версии, причиной увольнения было то обстоятельство, что будущий ректор отказался "взять в работу ректорский список", другими словами, закрыть глаза на особое отношение к некоторым абитуриентам во время летних вступительных экзаменов 1999 года. Более того, это было не первое проявление фрондерства Кропачева, который "в предшествующий период неоднократно выступал на заседаниях Ученого совета и Сената Университета с критикой финансово-хозяйственной и экономической деятельности руководства Университета и критикой организации приема в Университет, способствующих коррупции и протекционизму". Молодой (на тот момент Кропачеву исполнилось 40 лет) юрист не только организовал кампанию в СМИ, но и инициировал судебные разбирательства. На их фоне Людмила Вербицкая быстро пошла на попятную: Кропачев был уволен с должности 30 августа 1999 года, а восстановлен уже 22 сентября.

С 2000 по 2005 год Николай Кропачев работал председателем Уставного суда Санкт-Петербурга. На этом поприще он запомнился как принципиальный юрист – в частности, в 2002 году Уставной суд принял решение о неприемлемости третьего срока нахождения у власти губернатора Владимира Яковлева. Еще одним знаковым решением Уставной суд насолил уже следующему губернатору – Валентине Матвиенко, заявив о незаконности создания "администрации губернатора". "Новая газета" рассказывала, что за этот конфликт Кропачев поплатился местом – состав суда был разогнан, его полномочия существенно сократились. Не помогла юристу и поддержка хорошего знакомого – будущего президента Дмитрия Медведева, учившегося на том же самом юридическом факультете СПбГУ на шесть лет позже Кропачева и, по некоторым свидетельствам, будучи студентом, посещавшего семинары Кропачева-аспиранта. Кстати, этот же самый факультет окончил и нынешний российский президент. Будущий ректор университета выпустился с юридического факультета ровнехонько между двумя президентами – на шесть лет раньше Медведева и на шесть лет позже Путина.

Один из собеседников Радио Свобода в среде университетской профессуры считает, что именно излишняя принципиальность и конфликтность Кропачева на посту председателя Уставного суда показала его высокопоставленным знакомым, что брать этого амбициозного юриста в большую федеральную политику не стоит – хлопот не оберешься. Вместо этого Николай Михайлович получил в свое распоряжение небольшое, но собственное государство – alma mater.

В феврале 2008 года Людмила Вербицкая ушла в отставку – за год до окончания своего очередного, уже третьего пятилетнего ректорского срока. Конференция трудового коллектива выбрала нового ректора – Николая Кропачева. Возможно, в последний раз ректора СПбГУ выбирали путем демократической процедуры: 11 ноября 2009 года Санкт-Петербургскому государственному университету был, наравне с МГУ, присвоен "особый статус". Среди прочего он подразумевает расширение полномочий ректора, а также отмену выборности этой должности. Закон подписал Дмитрий Медведев, ставший к тому моменту президентом России.

Во главе второго по размеру и одного из старейших вузов (согласно разным историографическим интерпретациям, Петербургский университет был основан либо в 1724-м, либо в 1819 году, то есть либо на 30 лет раньше, либо на 60 лет позже Московского университета) оказался сравнительно молодой, принципиальный, профессиональный юрист с хорошими связями в высшем руководстве страны. Казалось, это обещает вузу безоблачное будущее.

Но начиная со второго ректорского срока Кропачева (он был переназначен на должность в 2014 году) в университете стала нарастать волна недовольства, вылившаяся в неслыханный для петербургской академической среды митинг на Марсовом поле и петицию на имя Путина с требованием об отставке ректора. И эти выступления практически не касались вопросов финансирования – несмотря на совсем незавидные зарплаты сотрудников. Речь шла о разрушении университетских традиций и ограничении академических свобод. По мнению протестующих, Николай Кропачев за 8 лет ректорства выстроил в СПбГУ вертикаль власти, во многих деталях напоминающую ту, которая была создана в последние полтора десятка лет в масштабах страны.

Петиция и ответ

Петиция, направленная 2 июня 2016 года президенту Путину (копии – Сергею Иванову, Дмитрию Медведеву и председателю петербургского Заксобрания Вячеславу Макарову) сопровождалась 626 подписями на 57 листах и открывалась словами:

"В последнее время в результате недостаточно продуманных действий администрации СПбГУ в Университете сложилась недопустимая крайне напряженная социальная обстановка. Проводимая руководством ВУЗа кадровая политика является прямой угрозой отечественному образованию, отечественной науке и национальной безопасности России, ведёт к развалу классического университетского образования".

Основное содержание документа – перечисление наиболее болезненных проблем, задевающих сотрудников и студентов самых разных факультетов и институтов СПбГУ. Ключевой пункт касается принятой с недавних пор в университете практики, когда конкурс на замещение должности (его регулярно, обычно раз в год, приходится проходить всем преподавателям и профессорам – бессрочных контрактов нет) основан в первую очередь на наукометрических показателях и грантах. По мнению подписантов, это может "привести к увольнению до 80 процентов действующих профессоров, доцентов, главных и ведущих научных сотрудников". Еще один пункт иллюстрирует увольнение Сергея Хрущева, одного из подписантов петиции:

"Остановить административное преследование и увольнение преподавателей, имеющих собственную точку зрения, отличающуюся от точки зрения администрации на пути развития СПбГУ. В условиях атмосферы страха (имеются документально зарегистрированные факты запугивания преподавателей со стороны администрации) становится невозможным продуктивно вести преподавательскую и научную деятельность".

На титульном листе петиции имеется пометка: "НЕ НАПРАВЛЯТЬ В СПБГУ", которая, впрочем, не возымела действия. "С учетом того, что есть общая практика спускать жалобу туда же, откуда она пришла, чего по понятным причинам быть не должно, мы посовещались и решили сделать эту пометку, – объясняет Юлия Крылова, доцент кафедры экологической безопасности и устойчивого развития регионов Института наук о Земле СПбГУ, один активных участников протестов. – Но обращение из Аппарата президента сначала отправили в Министерство образования и науки, которому СПбГУ из-за своего особого статуса вообще не подчиняется, а оттуда спустили в ректорат".

Через месяц после того, как петиция была направлена президенту (в начале июля 2016 года), ее подписанты получили на свои электронные адреса любопытный документ (есть в распоряжении Радио Свобода). Озаглавлен он витиевато, в духе приключенческого романа ХVIII века: "Информация о встрече ректора Университета Н.М. Кропачева с профессором СПбГУ, указанным в качестве первого лица, подписавшего обращение "Об обстановке в СПбГУ".

Текст представляет собой нечто вроде пьесы, герои которой – Наивный Профессор и Всезнающий Ректор. По ходу дела выясняется, что неназванному профессору решительно нечем подкрепить пункты петиции, в ответ на каждый из них он получает вал статистических данных и отсылок к официальным документам. Все это сопровождается выражениями типа "Выяснилось, что профессор не знал о том, что…", "К сожалению, профессор также не обладал информацией о…", "При обсуждении вопроса профессор не привел ни одного примера…". Или: "Ректор удивился тому, что его собеседник не знает о принятых по этому поводу решениях". Постепенно инициатива окончательно переходит к ректору, который напоминает то об одном, то о другом факте, а иногда даже "предлагает профессору вместе вспомнить…"

Наконец – и того требует драматическая линия – профессор отмечает "радикальные положительные изменения". По итогам встречи он "оценил эффективность проведения обсуждения рабочих вопросов университетской жизни с должностными лицами Университета, а также согласился с тем, что информация, размещаемая на сайте университета [...] может быть весьма полезна". Другими словами, проблем нет, ответы на ваши вопросы ищите на официальном сайте, а если не можете с этим справиться – так и быть, документы вам процитирует руководство.

Этот замечательный образец юридической казуистики украшает еще одно обстоятельство: авторы петиции подозревают, что никакого Наивного Профессора, как и самой встречи, в действительности не было. Дело в том, что идентифицировать представителя возмущенной общественности можно было бы по двум фактам, содержащимся в тексте ответа на петицию: во-первых, профессор "указан в качестве первого лица, подписавшего" ее, во-вторых, из документа следует, что он занимал должность заведующего кафедрой как минимум с начала 1970-х до конца 2000-х.

Юлия Крылова рассказывает, что из 57 листов с подписями нумерация была проставлена примерно на 20: "Можно было предположить, что профессор, приглашенный на встречу с ректором, был под первым номером на одном из этих листов. Мы провели исследование – потому что задета была честь всего университет. Из подписантов под первыми номерами в 70-е годы (а об этом есть в ответе ректора) заведующим кафедрой был только один человек. Мы к нему обратились – его никто ни на какую встречу не приглашал. Так что мы сделали вывод, что этого профессора и вовсе не было. Я не побоюсь это заявить с уверенностью", – говорит Крылова.

Впрочем, в университете возмущены не только обстоятельствами, но и формой ответного письма руководителя. Выступать против начальства – сомнительное удовольствие, считает Арчил Дондуа, профессор биологического факультета СПбГУ, заслуженный работник высшей школы РФ. Люди приходят на митинг не за развлечением, они подписывают петиции не от безделья. "Как можно не почувствовать этого напряжения, которое существует в университете, а говорить, что вы, подписавшие петицию, все дураки, ничего такого нет и в помине, всё, что вы пишете, – это вранье?" – удивляется Дондуа.

Пресс-служба СПбГУ проигнорировала просьбу Радио Свобода прояснить ситуацию с загадочным профессором. Не удалось получить ответы ректора и на другие вопросы.

В глубоком топе

В декабре 2013 года на официальном форуме университета развернулась жаркая дискуссия. Обсуждались направленные заведующим кафедрой музеологии Александром Майоровым ректору "предложения по мерам повышения эффективности научно-исследовательской работы и международных рейтингов СПбГУ".

Вкратце, смысл предложений заключается в том, что университет должен положить в основу как распределения грантового финансирования, так и кадровых решений (в редакции Майорова – на уровне профессоров и заведующих кафедрами) наукометрические показатели, а именно количество публикаций в изданиях, индексируемых в крупнейших международных базах данных – Web of Science и Scopus. Риторика эта, конечно, была совершенно в духе времени. Осенью как раз формально завершилась реформа Российской академии наук – она прошла на фоне заявлений о повышении эффективности науки в стране.

Министерство образования и науки при министре Ливанове было увлечено изобретением способов эту эффективность оценивать; наукометрические показатели (публикации, цитирования, индекс Хирша и так далее) многим чиновникам казались наилучшим, во всяком случае, самым удобным инструментом. Разумеется, повышенный интерес к наукометрическим показателям связан и с одним из майских указов Владимира Путина, подписанных президентом сразу после возвращения на высший государственный пост в 2012 году: "...увеличение к 2015 году доли публикаций российских исследователей в общем количестве публикаций в мировых научных журналах, индексируемых в базе данных "Сеть науки" (WEB of Science), до 2,44 процента". Для справки: на конец 2011 года эта доля составляла около 1,76 процента. Достигнутый с помощью всевозможных административных мер, в том числе репрессивного характера, показатель на конец 2015 года недотянул до целевого – он составил примерно 2,28 процента.

В обосновании своих предложений профессор Майоров ссылался и на этот указ, и на стратегический приоритет, обозначенный премьер-министром Дмитрием Медведевым в 2013 году: к 2020 году пять ведущих российских университетов, в том числе СПбГУ, должны войти в первую сотню международных рейтингов вузов. Вероятно, глава правительства имел в виду авторитетный рейтинг THES – QS World University Rankings, позже разделившийся на два независимых списка. По самым свежим данным, в списке QS 2016/2017 года Петербургский университет занял 258-е место, на две позиции ниже, чем год назад. Лучшая из российских вузов позиция у МГУ, который оказался на 108-й строке.

Методология составителей рейтинга описана на официальном сайте: на 40 процентов оценка зависит от "академической репутации" – этот параметр вычисляется на основе опроса ученых разных специальностей и разных стран, которые называют университеты, где, по их мнению, ведется продуктивная работа в их направлении. Еще 20 процентов – прямые наукометрические показатели. Уровень образования фактически вообще не учитывается: на место в рейтинге влияет разве что соотношение количества студентов и преподавателей (с весом 20 процентов), а также количество зарубежных студентов (с весом 5 процентов) и зарубежных преподавателей (тоже 5 процентов).

Другими словами, рейтинг QS рассматривает университет в первую очередь как научное учреждение, что вполне соотносится с западной традицией. Но в советской и наследующей ей российской традиции исследования являются прерогативой научных институтов (академических и других), а университеты рассматривались главным образом как образовательные учреждения. Состязаться с ведущими европейскими и американскими университетами по уровню "академической репутации" и наукометрии российским вузам очень сложно, да и непонятно, нужно ли?

"Конечно, я не против того, чтобы наш университет занял какое-то хорошее место в рейтинге, – говорит профессор кафедры общего языкознания СПбГУ Александр Русаков. – Мне бы, наверное, было приятно, если бы кто-нибудь объявил: Петербургский университет – 25-й в мире. И все же, может быть, эти рейтинги не стопроцентно соответствуют действительности? Петербургский университет мне кажется не совсем пропащим учебным заведением, возможно, по каким-то другим параметрам он был бы не в середине третьей сотни, а вполне входил бы в первую. Но мы-то хотим подниматься по совершенно определенным формальным показателям, а значит, они должны внедряться во всё".

Совсем не удивительно, что проявленная как бы снизу инициатива профессора Майорова была поддержана руководством университета: наукометрические показатели включили в обязательные условия конкурса на замещение должностей профессорско-преподавательского состава. Тогда же ввели новую позицию, которую можно занимать, не имея за отчетный период публикаций, индексируемых в международных и российских базах, – "преподаватель-практик".

"Нам говорят: а что вы возмущаетесь – есть прекрасная должность, преподаватель-практик, там не нужно всем этим заниматься. Правда, есть нюанс – 20 тысяч рублей в месяц, без права на премию. Лично у меня есть другие источники дохода, и я бы перешла на эту позицию, просто чтобы передать свои знания студентам. Но у нас в университете преподаватель-практик – человек второго сорта, это не престижно", – говорит Марина Егорычева (имя изменено по просьбе собеседника), доцент экономического факультета СПбГУ.

Остальным приходится готовить публикации. Например, для участия в конкурсе на замещение должности доцента в Институте наук о Земле необходимо иметь за три года как минимум одну публикацию, проиндексированную в международных базах Web of Science или Scopus, две публикации в российской базе РИНЦ, а также быть участником не менее чем двух грантов в качестве исполнителя. Аналогичные условия действуют и в других институтах и факультетах (хотя соответствующие приказы издаются отдельно для каждого подразделения). Нет ничего удивительного в том, что формальные требования – не самая эффективная мотивация для активной научной работы. И дело не в неспособности петербургских университетских преподавателей проводить исследования или лени.

"Одно дело российские физики, которые всему миру интересны, другое дело экономисты, которые и до санкций не так уж всех интересовали", – объясняет Екатерина Спиридонова (это настоящее имя), коллега Егорычевой по экономическому факультету.

Филолог Александр Русаков подтверждает, что такова же ситуация и с другими гуманитарными дисциплинами: "Я не знаю, какая ситуация с физикой и прочим, думаю, что не всё и там стопроцентно гладко, но для гуманитарных областей эта вся система слабо применима. На филфаке изучают десятки языков, очень часто люди публикуют результаты в своих узкоспециальных изданиях, которые по той или иной причине не входят в базы данных. Публикации памятников с комментариями, рукописей, словарей – а все это высшее достижение в нашей науке – вообще не учитываются".

Но требования есть требования, и приходится искать другие выходы. "У нас почтовые ящики завалены коммерческими предложениями о публикациях в журналах, входящих в Scopus и Web of Science", – говорит Егорычева. Ее коллега Екатерина Спиридонова подтверждает: даже если статья имеет действительную научную ценность, ее публикация может стоить до 40 тысяч рублей – по официальной таксе журнала. Если вы готовы потратить еще больше денег, можно вообще не беспокоиться. "Дайте мне 100 тысяч рублей, я нарисую вам Scopus. При этом это будет совершеннейший бред в плане содержания", – утверждает Илья Мавринский, старший преподаватель кафедры онтологии и теории познания Института философии (в прошлом – философского факультета). Русаков говорит, что наукометрические требования повышают формальное количество индексируемых публикаций, но не всегда повышают их качество: становится выгодным опубликовать две небольшие статьи вместо одной большой: "Но в принципе ректору это все равно, потому что ему важно, чтобы было как можно больше публикаций, так как это повышает рейтинг".

Подготовка настоящих научных публикаций отнимает много времени, естественно, за счет образовательного процесса – притом что качество преподавания не учитывается ни в квалификационных требованиях для участия в конкурсе, ни в критериях международного рейтинга.

"Требования по наукометрии, короткий, обычно годовой контракт – народ взмолился, особенно самые сильные кафедры, где больше всего студентов. Дипломники, курсовые, семинары, лекции – все это не считается", – говорит Егорычева. По ее словам, в администрации на это отвечают так: "Спихивайте преподавательскую нагрузку". Как, например? "Очень просто, – объясняет Егорычева. – Например, пришли на экзамен 40 человек, двадцать из них ты вообще в первый раз видишь. Ставишь положительные оценки всем сорока – довольны студенты, довольно руководство, а тебе не нужно тратить время на пересдачи".

Доцент рассказывает, что сталкивается с такими, "пропущенными" на экзаменах нескольких первых сессий студентами: "Третьекурсники экономического факультета не могут сказать, что больше – прибыль или выручка. Они привыкли, что преподаватели не заваливают их на экзамене, потому что пишут статьи и гоняются за грантами".

Впрочем, собеседники Радио Свобода подчеркивают, что не считают сами по себе требования вести научную работу безусловным злом. "В системе университета, конечно, существуют люди, которые привыкли ничего не делать и которые были бы недовольны при любой системе какой-то оценки", – говорит Русаков. Марина Егорычева рассказывает, что некоторых из ее коллег новая система аттестации подтолкнула к тому, чтобы научиться правильно оформлять результаты своих исследований для подачи в авторитетные журналы.

"Я иногда пытаюсь поставить себя на место ректора, а что бы я сделала? У меня на каждом факультете есть 50 преподавателей старше 70 лет. Половина – носители сакральных знаний, гении во плоти. Вторая половина – заслуженные пожилые люди, которые не могут прожить на государственную пенсию, их завкафедрами прикрывают. У меня, у ректора, ограниченные ресурсы. Как бы я себя вела? Сложно сказать. Но из-за этой сиюминутной цели вхождения в рейтинги очень сильно страдает образование. Есть прекрасные преподаватели, которые не пишут статей. Заслуживают ли они зарплату уборщицы? В ближайшие пять лет нам нужны публикации. А студенты… Студентам этих ближайших пяти лет не повезло. И хорошим преподавателям, которые не пишут статей, – тоже не повезло", – заключает Егорычева.

В сущности, проблема Петербургского университета не в конкретных бюрократических решениях, они только отражают общий стиль руководства, напоминающий управление крупной корпорацией, в которой наемные сотрудники работают на основании спущенных сверху KPI. Многим преподавателям эта система кажется унизительной. "Метод кнута не работает для людей творческих профессий, – считает Екатерина Спиридонова. – Самая лучшая мотивация – нормальный климат в организации. Никакая научная организация по принципу казармы работать не может. А у нас все построено по принципу – делай, что требуют, а если нет – накажем".

Кстати, что же ответил ректор на изложенное в петиции требование отказаться от наукометрических показателей? В ходе "встречи с профессором" он напомнил, что их источник – задача, поставленная президентом, что их используют для оценки университета правительство, Минобрнауки, Министерство финансов, Министерство экономического развития, и от этой оценки зависит финансирование вуза. Словом, придется соответствовать, а кто не хочет – для них есть должность "преподаватель-практик".

Слияние и поглощение

Новые правила аттестации появились у СПбГУ уже несколько лет назад, но митинг, петиция, самые громкие скандалы случились только в этом году. Почему? Члены "Инициативной группы факультета географии и геоэкологии" рассказывают, что конфликт назревал постепенно. На разных факультетах проявлялись свои болезненные проблемы, общего протеста не происходило, потому что люди не понимали, что и в соседнем здании есть много недовольных политикой администрации.

"Инициативная группа факультета географии и геоэкологии" – исторически одно из главных ядер протеста в университете. Показательно, что ее наиболее активные участники – не преподаватели, а студенты. Собеседники Радио Свобода, два представителя группы – выпускники бакалавриата Института наук о земле этого года. Они просили не называть их имен.

Активисты рассказывают, что деятельность инициативной группы корнями уходит в конфликт вокруг объединения географического и геологического факультетов в единый Институт наук о земле. Такого рода укрупнения предполагалось производить и в других подразделениях: например, шла речь о создании Института человека и об объединении философского и исторического факультетов, но в случае географов и геологов план был воплощен в жизнь. Представители инициативной группы (оба – географы) объясняют, что конкретных поводов для недовольства объединением было достаточно – это и "уплотнение" аудиторий, и более выгодное, в том числе в финансовом отношении, положение геологов по отношению к географам в новом институте, директором которого был назначен бывший ректор геологического факультета Сергей Аплонов.

"Во главе института геолог, геология – белая кость, связанная с нефтью и газом, они начинают получать больше денег, а географы – меньше, – говорит один из бывших студентов. – Например, у нас всегда была практика в Крыму – у нас там своя база, контакты, все отработано до автоматизма. А после слияния сказали: зачем вам ездить в Крым, если можно съездить в Ленинградскую область? А вот нефтегазовые геологи поехали на практику в Норвегию и в Швейцарию. Деньги нашлись".

Но еще большее раздражение вызывала манера, в которой проводилось слияние. Как рассказывают собеседники Радио Свобода, в 2013 году председатель студенческого совета геофака начал пропагандировать точку зрения администрации – что создание Института наук о земле в результате слияния географов с геологами даст новые возможности.

"Наше недовольство было вызвано тем, что все прошло за спиной сообщества, – рассказывает член инициативной группы. – Изначально мы взбунтовались против нашего студсовета. Его председатель Юрий Клоков написал петицию руководству, что студенты жаждут слияния, вот только студентов он не спросил. Начались брожения, мы устроили перевыборы, а потом вмешалась администрация". На формальных юридических основаниях ректорат не признал результаты голосования, в ходе которого был выбран новый председатель студсовета, а с бывшим не хотели работать сами студенты. В итоге работа студсовета была парализована на год.

Географы рассказывают, что слияния философского и исторического факультетов не произошло во многом из-за активной позиции студентов. "Они стали клеить на машины наклейки "СтопКроп" (от фамилии ректора Кропачев), вешали таблички "Институт философии имени Кропачева", собрали несколько тысяч подписей под петицией, ходили на митинг. В итоге им удалось затормозить процесс. Правда, председатель студсовета на истфаке за это поплатился – его отчислили". Географам и геологам остановить слияние не удалось.

Бывший студент Института наук о Земле рассказывает, что первое время после объединения факультетов большая часть преподавателей и студентов не хотели делать поспешных выводов и надеялись увидеть обещанные "новые возможности". Но в апреле 2016-го состоялось скандальное выступление Аплонова на ученом совете: директор дал понять, что, как рассказал собеседник Радио Свобода, "финансирования географам не будет, ищите средства на стороне, привлекайте инвесторов". Аплонов коснулся и ситуации с недовольными: "Там совсем немного активных людей, которым терять нечего. Большинство, я считаю, просто обмануты. К человеку подходят, спрашивают: "Ты за географию в Петербургском университете?" Он отвечает: "Конечно, за", подписывает бумажку… а потом ее прикладывают к заявлениям, которые этот человек, может, и не разделяет. Хотел бы предупредить тех, кто случайно попал в эти ряды, – одумайтесь, а то потом будет стыдно", – заявил директор. Это высказывание вызвало смех части присутствовавших на заседании.

"Директор сравнил наш институт с взлетающим самолетом, который иногда переживает турбулентность, но мы, мол, долетим до цели, – рассказывает член инициативной группы. – На что ему кто-то ответил, что нас в этом самолете тошнит, летим мы вверх ногами и скоро врежемся в те самые Альпы, куда вы отправляете геологов на практику".

Пресловутый самолет на некоторое время стал символом протеста географов, его рисовали на издевательских стикерах и расклеивали на факультете. Студенты организовали митинг: "Мы развернули плакаты у здания факультета. Выставили одиночные пикеты. Директор института заблаговременно дал наводку службе безопасности. Оказывается, у нас есть "Служба безопасности университета – СБУ"! Правда, они просто ходили вокруг и наблюдали".

"В итоге скандал вышел на общеуниверситетский уровень, – говорит недавний выпускник университета. – И географы увидели, что недовольны люди и на других факультетах". Месяц спустя это вылилось в масштабный митинг на Марсовом поле, на который пришли уже преподаватели со всего университета. "Митинг стал холодным душем для руководства, – говорит представитель инициативной группы. – До этого ректор и первый проректор Дементьев редко появлялись в университете. А сейчас сидят с 9 до 9. Небывалое дело – шум в университете, вынесли сор из избы. Оказывается-то, есть проблемы!" В начале июня директора Института наук о Земле Аплонова сняли (точнее – отправили на повышение), сейчас обсуждается вопрос возвращения географического факультета.

Порядок и вертикаль

Многие собеседники Радио Свобода, слова которых цитируются в этом тексте, просили не указывать своих фамилий. Это связано не с абстрактным страхом перед репрессиями, а с вполне конкретным пунктом контракта, который звучит так: "Без поручения работодателя не выступать публично от имени университета, в том числе не давать комментариев, оценок, интервью, не предоставлять экспертных заключений" и однозначно воспринимается многими как возмутительный запрет "выносить сор из избы". Это требование было упомянуто в числе претензий к университетскому руководству в петиции, отправленной на имя президента. В своем ответе на возмущение преподавателей Николай Кропачев в своем узнаваемом стиле указал: "В соответствии с Гражданским кодексом и Уставом в СПбГУ только ректор Университета действует (в том числе, и выступает) от имени СПбГУ без доверенности. [...] Тем более что такие выступления могут иметь и, зачастую, имеют характер публичных обязательств не только морального, но и материального свойства".

Впрочем, с середины лета контракты предлагается подписывать уже с новой формулировкой этого пункта, в которой явно сказано –выступать в прессе от имени университета нельзя (например, "наш университет считает"), а от имени сотрудника университета все-таки можно. За последний год произошли и другие компромиссные шаги – это и замена директора Института наук о Земле, и возможное возвращение географического факультета, и, например, определенное смягчение условий участия в конкурсе на замещение должностей (в пунктах, касающихся грантов).

"У нас всегда так: когда появляется порядок, приходится прилагать усилия, чтобы как-то избежать следования этому порядку – не с целью создания беспорядка, а с целью функционирования нормального процесса работы", – замечает профессор Александр Русаков.

Новый руководитель (делящий alma mater с президентом), пришел в университет на фоне коррупционных скандалов именно под флагом наведения порядка – этому посвящен целый раздел на официальном сайте (один из заголовков там особенно красноречив: "Нам удалось остановить беспредел"), и эта благородная работа постепенно стала подчинять себе все остальное. "То, что происходит, – это насаждение специфическим образом понимаемых дисциплины и порядка", – описывает руководство Кропачева профессор Александр Русаков.

Но разве дисциплина и порядок это плохо? "В части этих мер есть и определенные разумные вещи, – отвечает Русаков. – Но в целом все это идет вне учета специфики учебного процесса, очень жестко, с бесконечными бюрократическими изменениями, все новыми и новыми требованиями". Но даже не это главное: "Этот порядок во многом не соответствует духу университета", – заключает Русаков. "Четко соблюдается законодательство, хотя иногда излишне казуистичное, – если раньше университет жил, может быть слишком, по академическим понятиям, то есть могли пожертвовать формальностями ради истины, то теперь мы жертвуем истиной ради формальностей. Словом, ректор – юрист", – говорит собеседница Радио Свобода с экономического факультета.

Разговор об академических свободах всегда вести непросто – уж слишком многозначен этот термин, да и чересчур часто за риторикой об университетской самоуправляемости в действительности скрывается привычка сохранять status quo подальше от глаз руководства, в какое бы болото, к какому бы разложению она ни вела. Но плюсы и минусы радикально альтернативной системы управления хорошо известны – ведь экспериментальным полигоном для нее служит вся Россия.

"Университет даже в советское время, при всем идеологическом давлении, которого нигде невозможно было избежать, предоставлял факультетам и кафедрам определенную внутреннюю свободу, – помнит Александр Русаков. – Сейчас всё осуществляется из единого центра управления".

Другой уважаемый профессор, проработавший более 50 лет сначала в Ленинградском, а потом и в Петербургском университете, Арчил Дондуа, объясняет, в чем заключается эта централизация: "Есть ректор, у него есть высокооплачиваемые проректоры, и они делают с этими факультетами то, что им нужно. Это не избираемые деканы, это система власти, которая опирается на людей, на 99 процентов зависимых лично от ректора".

За слиянием географического и геологического факультетов в новый институт, которое стало одним из главных триггеров протеста в Петербургском университете, стоит куда более важная тенденция – постепенное выстраивание Николаем Кропачевым жесткой вертикали власти. Ведь директора института – в отличие от декана факультета – не выбирают, а назначают приказом ректора.

"Декан – это выборная должность, – объясняет разницу философ Илья Мавринский. – Он, так или иначе, отвечает перед всеми, кем он руководит. Как только факультет становится институтом, а декан – директором, он сразу же получает не просто огромную власть, но и огромную власть без контроля снизу. И мы получаем ситуацию абсолютной власти, которая рано или поздно развращает. Есть вертикаль власти, но нет вертикали ответственности".

Продолжим параллель: если представить Петербургский университет как федерацию, то факультеты и институты – это регионы; за последние годы президент (ректор) отменил в части субъектов федерации выборы губернаторов (заменив выборных деканов на назначаемых директоров институтов), а в других лишил их большинства полномочий (в частности, распределения финансов и ставок). Реальная же власть над регионами, по меткому замечанию одного из собеседников Радио Свобода, оказалась в руках полпредов президента (проректоров). "Ужас в том, что необходимый уровень, до которого должна распространяться безусловная лояльность, все время понижается, – говорит преподаватель Института философии Илья Мавринский. – Сначала достаточно было быть лояльным ректорату. Потом директору. Теперь уже заведующему кафедрой – там, где поставили правильных заведующих. Это очень красиво выстроенная репрессивная вертикаль". Профессор Арчил Дондуа отмечает напрашивающуюся ассоциацию: "Боюсь, что этот кропачевский метод подражает тому, что делается выше".

Есть еще одна сторона проблемы: строгий порядок не только нарушает привычные академические свободы и определяет казарменную атмосферу, к которой так непривычны университетские преподаватели. Университетские преподаватели рассказывают, что нынешняя система управления все чаще демонстрирует симптом, по-видимому, органически свойственный всякой жесткой вертикали: избирательное применение закона.

Проблема даже не в самой политике СПбГУ, а в том, что эта политика дискредитируется, – рассказывает философ Мавринский. – Например, везде говорят, что мы берем только лучших из лучших, ориентируясь на количество статей и еще ряд объективных параметров. А на практике получается иначе. В прошлом году на нашей кафедре был конкурс, в котором участвовало два человека. Показатели были несравнимые: у одного, допустим, 16 статей в журналах ВАК, у другого – три. У одного есть статья в Scopus, у другого – нет. Словом, по всем параметрам первый кандидат был явно лучше. За него проголосовала и кафедра. А совет института – против. Аргументация – у него не та специальность. Большой совет тоже против, человека увольняют. То есть правила игры нам предъявляют, но работают они избирательно".

Примечательна и история самого Мавринского: он выступил в защиту одного из увольняемых из Института философии преподавателей, а в следующем учебном году обнаружил, что теперь преподает философию не студентам, а слушателям Колледжа физической культуры и спорта, экономики и технологии, который был присоединен к СПбГУ пять лет назад. "Это курс основ философии уровня ПТУ. Я ходил к директору – но формально они ничего не нарушали. Система устроена так, что любому преподавателю можно дать любую нагрузку, и это используется как репрессивная мера на конкурсах. И это – не абстрактная угроза".

По оценкам Мавринского, за последние несколько лет только из Института философии было уволено (обычно путем непродления контракта) не менее десяти уважаемых коллегами и любимых студентами, но неблагонадежных преподавателей. Об аналогичных историях рассказывают и на других факультетах Петербургского университета.

"Я думаю, что в этих случаях используются те же методы, что и в стране в целом, а именно – избирательное применения закона. Ректор опытный юрист, по всей видимости, его действия с юридической точки зрения всегда остаются в рамках принятых процедур, но применяться они могут к тем, кто каким-то образом не хочет соответствовать новой политике", – говорит профессор филологического факультета Александр Русаков.

Относительно демократическая система, которая сохранялась даже в советскую эпоху, постепенно стала жертвой наведения порядка – можно сказать, как сопутствующий ущерб. "Мы подписывали контракты и в силу нашей интеллигентности верили, что с нами никто плохо не поступит. Мы привыкли, что есть выборность ректора и деканов, что у нас в университете есть демократическая основа. А то, что демократия закончилась с первой минуты восхождения Кропачева, мы поняли не сразу", – с горечью говорит доцент-географ Юлия Крылова. Впрочем, эта горечь знакома многим гражданам России – не только университетским преподавателям.

На этом фоне неудивительно, что слухи о грядущем переезде университета в новый кампус в Ленинградской области (о его возможном местоположении есть разные гипотезы) с последующей продажей всех исторических зданий кажутся вполне реалистичными. Преподаватели и студенты уверены, что их мнения уж точно не спросят.

* * *

Политика жесткого вертикального порядка имеет сторонников в СПбГУ точно так же, как и в масштабе России. Отдельные истории увольнений, неадекватных требований по конкурсам, структурных изменений кому-то могут показаться неубедительными свидетельствами глобальных проблем в университете. Может быть, все это необходимо, если поможет вузу ворваться в международные рейтинги?

Оценивать второй в России университет стоит не по строчке в топе (о задаче попадания в который, между прочим, уже зазвучали критические высказывания нового министра образования), а по качеству образования. А в новой, корпоративной структуре кропачевского университета образование постепенно превращается в услугу, которую едва ли не на бегу оказывают студентам занятые куда более насущными с точки зрения установок руководства задачами преподаватели.

"Если студент смотрит на тебя как на услужника, это не нормальные отношения между ученым и подрастающим поколением. Это не высшее образование, это что-то из другой области. Студент университета должен проникнуться знанием, не только получить факты, но понять более глубокую сущность науки. Если вы хотите научить человека думать и исследовать, нельзя дать это в виде оказанной услуги. Его надо научить, заразить и вовлечь в этот процесс", – считает профессор Дондуа.

Смогут ли нынешние студенты получить в СПбГУ настоящее университетское образование, а не наглядное представление о тех качествах, которые особенно полезны, чтобы наилучшим образом устроиться в современной России?

"Вы понимаете, эта система приведет к краху, – говорит Арчил Дондуа. – Сейчас все держится еще на старых традициях. Но если этот стиль войдет в плоть и кровь молодых ребят, которые естественным образом приходят на смену старшему поколению, с каждой генерацией все будет хуже и хуже".

Профессор математико-механического факультета СПбГУ, известный математик Анатолий Вершик рассказывает, что в наступившем учебном году на матмехе состоялся лучший набор первокурсников за много лет. Меньше 50 человек, но специально отобранных со всей России лауреатом Филдсовской медали, руководителем Лаборатории имени Чебышева Станиславом Смирновым.

Университету и всему российскому обществу еще есть что терять.

СохранитьСохранить