В московском Еврейском музее и центре толерантности открылась выставка, посвященная отражению творчества Шолом-Алейхема в изобразительном искусстве, театре и кино. В России на сегодняшний день это, пожалуй, самый известный еврейский писатель, а самое его известное произведение – "Тевье-молочник". Хотя бы потому, что его чаще других экранизировали.
Показывают фильм и на выставке в Еврейском музее, только это не "Тевье-молочник", а более редкая лента – "Еврейское счастье", где впервые снялся Соломон Михоэлс. Два случайных собеседника встречаются на съезжем дворе. Услышав вопрос: "А что уважаемый еврей делает", в ответ сотрапезник вращает палец. Кручусь, дескать, как могу. Фильм немой, он снят в 1925 году. Отсутствие речи в нем восполняют титры, пластика, мимика и жесты. Много позже такую же не сходящую с лица грустную улыбку как у героя Михоэлса мы увидим у Ролана Быкова в фильме "Комиссар". И не важно, что Александр Аскольдов снял "Комиссара" по рассказу Василия Гроссмана, а не Шолом-Алейхема. Не удивлюсь, если однажды выяснится, что работал он с оглядкой на "Еврейское счастье" режиссера Грановского. Слишком много там хоть неявных, но пересечений.
Выражение "еврейское счастье" всегда было ироничным. Неунывающий бедняк, обремененный оравой детишек, – вот типаж, который вошел в искусство, благодаря Шолом-Алейхему.
Лишь специалисты помнят о том, что в первой половине XX века существовал короткий период расцвета национальных еврейских театров, на сценах которых звучал язык идиш. Об этом на выставке свидетельствуют старые театральные афиши и фотографии сцен из спектаклей по произведениям Шолом-Алейхема. Это уникальные экспонаты, и многие из них впервые покинули архивные хранилища. По словам куратора выставки историка Григория Казовского, не в одной только в Москве действовал ГОСЕТ (Государственный еврейский театр), где блистал Соломон Михоэлс:
– На нашей выставке вы можете увидеть материалы, связанные и с Бакинским ГОСЕТом, и с киевским, и из города Черновцы. Есть также экспонаты из Белостокского еврейского театра. То есть еврейский национальный театр был очень развит и достиг очень высокого уровня. В сущности, это был один из ведущих театров своего времени.
На карте мира Россия была лишь одним из центров еврейского театрального искусства. А когда еврейский театр в СССР запретили, очень многие актеры уехали в Америку.
У еврейского театра были свои содержательные, специфические задачи. В нем звучали некоторые актуальные мотивы. К примеру, борьба с религией, с предрассудками, борьба за всеобщее образование. Но по художественной культуре, конечно же, еврейский театр, как и другие национальные театры, опирался на образцы европейского сценического искусства. На идише они играли не только еврейских писателей, также Софокла и Метерлинка. Существовали разные теории. Были, например, теория "еврейского жеста", который якобы подчеркивает еврейскую динамику, и теория мистического театра.
Сохранились фотоснимки со сценами из спектакля "200 000". Это комедия по "Крупному выигрышу" Шолом-Алейхема. Главный герой видит сон, в котором он вдруг выигрывает двести тысяч. Из простого портного он превращается в богача, и отношение людей к нему резко меняется. Роль этого мечтателя исполнял Михоэлс. Он выписывал фантастические кренделя! Рисунок его роли был похож на биомеханику Мейерхольда. То есть это стилистика авангардного театра того времени. Кстати, тоже с характерным гримом, характерной мимикой и жестами персонажей.
На выставке мы не ставили перед собой задачу вычленить что-то специфически еврейское. Несмотря на ту дистанцию, которая сегодня нас отделяет от Шолом-Алейхема и, может быть, от той ушедшей культуры, понимание которой требует некоторого гуманитарного напряжения, это хорошая литература! Не случайно среди книг, представленных на выставке, переводных изданий больше, чем книг на идише. Мы хотели подчеркнуть универсальность этого писателя и его включенность в общий культурный контекст, – говорит Григорий Казовский.
Филолог-востоковед, сотрудник кафедры иудаики в Институте стран Азии и Африки Александра Полян говорит, что многие сведения о Шолом-Алейхеме долгое время замалчивались:
– То, что мы знаем о нем, – это результаты деятельности советских литературных редакторов, советских издателей и литературных идеологов, которым нужно было сделать национального еврейского писателя по всем статьям "проходным". Поэтому издавались далеко не все его произведения. Все, что так или иначе было связано с сионистскими мотивами, оттуда, естественно, выкидывалось. Точно также выкидывалось многое из того, что было связано с жизнью Шолом-Алейхема за границей. Издавалось не все. А то, что издавалось, было с купюрами и зачастую без комментариев. Между тем комментарии необходимы.
Дело в том, что Шолом-Алейхем, как и все еврейские писатели рубежа XIX-XX веков, довольно много писал о традиционных еврейских реалиях. О быте, о праздниках, о религиозных традициях. Он об этом упоминал как о естественной части жизни, которая тогда совершенно не требовала комментариев. Для советского читателя, начиная с самого раннего послевоенного времени, это все были уже далекие вещи. Они были уже непонятные, их требовалось объяснять. Но в советских изданиях таких объяснений обычно не было. Или они были очень краткими и, в общем, вынужденно беспомощными. Естественно, комментаторы могли бы рассказать об этом больше, но мешали гласные и негласные запреты. В результате возник искаженный образ Шолом-Алейхема. Он старательно приглаженный, старательно приспособленный к идеологическим целям и очень неполный.
Как правило, знание о творчестве Шолом-Алейхема ограничивается тем, что вошло в шесть томов знаменитого советского собрания сочинений 1959 года, которое было подготовлено к столетию со дня рождения писателя. На самом деле, он создал гораздо больше. Собственно, он писал всю жизнь. Кроме того, очень трудно отразить в каком бы то ни было собрании сочинений, кроме самого полного академического, постоянную историю переписывания и редактирования. Ведь над самыми известными своими произведениями – и над "Мальчиком Мотлом", и над "Тевье-молочником", и над циклом новелл в письмах "Менахем-Мендл" – он работал очень долго. Эти вещи и выходили по частям, на протяжении нескольких десятков лет.
Первоначальные замыслы, видимо, были какие-то другие. Со временем они корректировались. Скажем, в первом тексте о Тевье-молочнике этот самый Тевье еще очень похож на Менахема Мендла. Это кто-то вроде мелкого жулика, пройдохи, который не очень понимает, что ему делать. Только потом Шолом-Алейхем осознает, какой потенциал лежит в разделении этих героев, как можно противопоставить одного из них другому.
Для выставки мы отыскали несколько автографов Шолом-Алейхема. В частности, письма, которые он написал Толстому и Чехову. Это произошло после кровопролитных еврейских погромов 1903 года, которые унесли много жизней и обездолили огромное количество людей. Чтобы этим людям как-то помочь, Шолом-Алейхем и еще несколько писателей решили издать сборник, а средства от продажи передать жертвам. И вот Шолом-Алейхем обратился не только к еврейским писателям, но и к русским с просьбой что-нибудь подарить для этого сборника, какое-нибудь свое произведение или, может быть, какой-то набросок, или, по крайней мере, какое-то предисловие, написанное ими лично.
В письме Льву Толстому есть такие строки:
Судя по тому, как Вы чутко следите за всеми течениями и явлениями жизни общества и народов, нельзя допустить, чтобы Вы прошли без должного внимания мимо того вопиющего дела, которое творилось в дни "светлого" праздника Христова в губернском городе Кишиневе, по наущению злых людей. Читая газеты, Вы не могли не содрогаться при мысли, что в наш век возможны такие безобразия как избиение евреев в Кишиневе в продолжении двух дней на глазах полиции и местной интеллигенции, гнусные насилия над девицами на глазах родителей, истребление младенцев и тому подобные ужасы времени варварства.
Автор этих строк имеет честь не только принадлежать к этому вечно гонимому, презираемому, но по своему великому народу, но быть скромным выразителем его чувств, мыслей и идеалов. Короче – я еврейский народный бытописатель.
Русские писатели откликнулись. К примеру, в письме Чехову Шолом-Алейхем сообщает, что уже получил от графа Льва Толстого три сказки, "и сказки эти уже переведены мною на еврейский язык".
Помимо прочего, Шолом-Алейхем – это еще великий прожектер и мифотворец в литературе на идиш. В числе редких книг – прижизненных изданий мы показываем журнал "Еврейская народная библиотека".
У писателя был рассчитанный на многие годы проект превращения литературы на идиш в полноценную европейскую литературу, которая не считалась бы чем-то провинциальным и второсортным. Для этого он, в частности, первым затеял издавать толстый журнал. Для сравнения: русская литература существовала тогда в виде толстых журналов. Самые знаменитые произведения XIX века выходили сначала в журналах и только потом печатались отдельными книгами. Шолом-Алейхем решил повторить этот опыт, и в 1888 году он издает первый том "Еврейской народной библиотеки". В предисловии он подробно рассказывает о своем замысле создать журнал именно на идише, чтобы отношение к идишу не было бы пренебрежительным. Чтобы этот язык воспринимался как достойный литературного творчества и чтобы писатель пришел к своему народу. Ему действительно удалось собрать достойный круг авторов и удалось хорошо это все издать. О добротности, кстати, свидетельствует то, что в журнале есть раздел критики. А это редкое по тем временам для еврейской печати дело. То есть мы имеем дело с явлением, когда литературная традиция, которая, казалось бы, и о себе была небольшого мнения, начинает сама себя осмыслять. Привлечение критиков, естественно, резко повышает ее статус.
Надо признать, деловыми талантами Шолом-Алейхем наделен не был. "Еврейская народная библиотека" просуществовала недолго. Были изданы два тома, после чего Шолом-Алейхем разорился: закончилось наследство, доставшееся от богатого тестя, и все, на этом издание журнала прекратилось. Он пытался издавать после этого еще что-то, но это были уже довольно безуспешные попытки.
И все же этот выходивший в Киеве журнал знаменит. Он стал важной вехой в истории еврейской литературы. В частности, еще и потому, что это было первое издание, в котором писателям платили гонорары, – говорит Александра Полян.
