Лет десять назад я познакомил слушателей Свободы с рассказом моего берлинского коллеги Юрия Векслера об Антиюбилее Леонида Утёсова. В сегодняшнем выпуске Юрий Векслер вспоминает и делится записями, сделанными в 1981 году. Эти уникальные записи впервые звучат в эфире:
«АНТИЮБИЛЕЙ был в артистической московской среде изобретением людей с юмором, он отмечался в связи с "некруглой" датой, и позволял излить любовь "антиюбиляру" без малейшей доли советской официозности, но зато с вышучиванием как самого виновника торжества, так и многого вокруг. Таким и был "АНТИЮБИЛЕЙ ЛЕОНИДА УТЕСОВА". Антиюбиляру было в тот вечер 24 марта 1981 года 86 лет. Это было и последнее выступление Утесова (9 [21] марта 1895 — 9 марта 1982) на сцене. А для "антиюбиляра" выступали Аркадий Райкин, Зиновий Гердт, Михаил Жванецкий и многие другие выдающиеся шутники своего времени, вышучивавшие в тот вечер среди прочих даже совсем уж табуированную в СССР тему — еврейское происхождение (как Утесова, так и многих участников вечера). Но в тот вечер вдруг помолодевшим (тем более на фоне Утесова) шутникам было, как написал однажды по другому поводу Юлий Ким, «на собственную бдительность …накласть»
Инициатор и организатор вечера Борис Поюровский писал впоследствии:
«У меня часто спрашивают, отчего этот вечер не снимало телевидение. На самом деле с просьбой заснять антиюбилей Утесова и к Эскину, и ко мне обращались руководители Гостелерадио, включая самого С.Г. Лапина. Но мы объяснили им, что телекамеры в зале свяжут всех участников представления, людям будет не до смеха.
После вечера Лапин, которого Эскин пригласил на антиюбилей, признал, что мы были правы. Тяжелый, но умный и образованный человек, он понял, что камеры в ту, подцензурную эпоху погубили бы всю нашу затею Хотя, конечно, иногда мне бывает жаль, что, кроме фотографии Юрия Роста и фонограммы, записанной радистами ЦДРИ по собственной инициативе, от антиюбилея Утесова ничего не осталось».
Борис Поюровский ошибся. В частности, насчет фотографий.
В этом уникальном вечере мне посчастливилось участвовать и стать обладателем чудом сохранившейся фонограммы. Чудом, так как оригинал ее, записанный радиоцехом ЦДРИ и переданный организатору вечера — московскому Дому Актера,вскоре после вечера сгорел при пожаре Дома Актера. Но несколько человек успели все же эту уникальную запись скопировать. Не знаю сколько их было, но заведомо немного, и среди них был и я.Знали о фонограмме немногие. Например, когда я спросил в 2000 году Александра Ширвиндта, знает ли он о существовании фонограммы, он ответил, что впервые об этом слышит.И я подарил тогда ведущему «Антиюбилея» копию фонограммы. Считал ее сгоревшей и Виктор Шендерович. Одним словом, вечер и фонограмма стали подлинно легендарными. Я же приобрел тогда в 1981 году и фотографии вечера, сделанные фотографом ЦДРИ В.Т. Смирновым. О них не знал Борис Поюровский.
А вот совсем недавно благодаря помощи Виктора Шендеровича мне удалось получить большую порцию фотографий того вечера от Юрия Роста, который любезно разрешил их опубликовать. Фотографий оказалось не 3, как считал Борис Поюровский, а больше 20 (см. фотогалерею).
Антиюбилей Утесова
Фонограмма же, запечатлевшая вдохновенные выступления мастеров хорошего настроения, на мой взгляд, бесценна. Так шутить, как это делали те, кто был тогда на сцене, сегодня, к печали многих из нас, некому! Самыми смешными выступлениями отметились в тот вечер, пожалуй, Михаил Жванецкий и Зиновий Паперный… Марк Розовский, зная заранее о составе приглашенных на вечер, и зная, что на нем будет доминировать юмор, придумал, что он споет так сказать «поперечную» песенку — о погибшем в гетто еврейском мальчике. Он пригласил проаккомпанировать ему не только меня на фортепиано, но и моего тогда 10-летнего сына, учившегося играть на скрипке.
Эта песня на слова Моисея Тейфа в переводе Юнны Мориц (музыка Марка Розовского) была написана в 1967 году и впервые исполнена в спектакле«Сказание про царя Макса-Емельяна» по поэме Семена Кирсанова театра-студии МГУ «Наш дом», которым руководили Альберт Аксельрод, Марк Розовский и Илья Рутберг.
Город пахнет свежестью
Ветреной и нежной.
Я иду по Горького
К площади Манежной.
Кихэлэх и зэмэлэх
Я увидел в булочной
И стою растерянный
В суматохе уличной.
Все,
Все,
Все,
Все дети любят сладости.
Ради звонкой радости
В мирный вечер будничный
Кихэлэх и зэмэлэх
Покупайте в булочной!
Подбегает девочка,
Спрашивает тихо:
– Что такое зэмэлэх?
Что такое кихэлэх?
Объясняю девочке
Этих слов значенье:
Кихэлэх и зэмэлэх –
Вкусное печенье.
И любил когда-то
Есть печенье это
Мальчик мой, сожженный
В гитлеровском гетто.
Я стою, и слышится
Сына голос тихий:
– Ой, купи мне замэлэх.
Ой, купи мне кихэлэх
Где же ты, мой мальчик,
Сладкоежка, где ты?
Полыхают маки
Там, где было гетто.
Полыхают маки
На горючих землях...
Покупайте детям
Кихэлэх и зэмэлэх!
По замыслу Розовского мой сын должен был в самый патетический момент, уже после основного текста, появиться на сцене со скрипкой к полной неожиданности публики. После репетиции у Марка Розовского дома, Марк спросил моего Дениса о его впечатлении и о том, как на его взгляд песня будет воспринята. Сын ответил: «Я думаю, что все евреи будут хвататься за сердце!». И он оказался на 100 процентов прав. Мальчик появлялся, играл скрипичное соло, а потом Розовский под скрипку и фортепиано повторял первый куплет. Слезы были на глазах у многих…
А потом снова были шутки…
После вечера во время фуршета мой сын подошел к Утесову за автографом. Утесов спросил его: «Это ты играл на скрипке? Сын кивнул. Утесов сказал: «Я тоже на скрипке начинал».
Юрий Векслер
