Чего не до конца понимают даже образованные русские западники, то есть люди, которые смотрят на Украину по-доброму? Они не до конца понимают русского и/или русскоязычного украинца. Это не так уж мудрено, ибо он сам себя понимает еще хуже. В чем был если не смысл, то итог четырехвековой русификации и саморусификации Украины? В том, что русский язык стал восприниматься как язык власти. Это внедрилось в подкорку. С этой штукой в подкорке до сих пор пребывают все русские и русскоязычные обитатели Украины. Что для них значит перейти на украинский? Это значит с языка властвования перейти на язык подчинения. Вот почему так чутко и болезненно был воспринят русскоязычной ипостасью Украины Майдан-2, причем с его первого даже не дня, а часа. Крымом и Донбассом – только в первую очередь. Русское сознание Украины быстрее всех майданутых уловило, что история вроде-Украины кончилась – начинается история факта-Украины. Всем стало ясно, что русский язык постепенно, а может быть, и быстро перестанет быть языком власти. А кому, скажите, охота перестать быть носителем власти? Украинизаторы-государственники на Майдане-2 еще сами не знали, кто они такие, а Крым и Донбасс это уже про них знали.
Правоту Петра русская душа принимает трепеща, а доходя до правоты Мазепы, леденеет
Судьбе было угодно, чтобы украинский язык попытался наконец стать языком власти в Украине. Более того, так сложилось, что, не став языком власти, украинский перестанет просто быть. Тут знатокам и знаточихам уже наверняка пришло в голову слово "экзистенциальный". В данном случае оно синоним слова "трагичный", ведь борьба за власть – это бывает и за жизнь. Европейская (какая же еще!) идеология прав человека безоговорочно на стороне русскости. Для нее, этой идеологии, само собою разумеется, что если украинскому языку в этой схватке не повезет, если он сойдет на нет, то, значит, так тому и быть. Украинский же на это решает: нет, я еще потрепыхаюсь, хотя трепыхаться, когда на тебя наседают с двух сторон – и русскость, и права человека, – трудно.
Почему многие даже культурные русские люди этого не понимают, а ведь это такая вещь, которую надо еще и чувствовать? Они почти не знакомы с такими материями, как колониализм и постколониализм, а главное, в их подкорке, как сказано, обосновался язык власти. "И Петр, и я – мы оба правы". Правоту Петра русская душа принимает трепеща, а доходя до правоты Мазепы, леденеет.
Славянские ль ручьи
сольются в русском море,
Оно ль иссякнет – вот вопрос.
Когда это писалось, в русском море имелось три ручья: украинский, белорусский и частично польский, а поэту-имперцу хотелось, чтобы там оказались и, естественно, растворились и чешский, и сербский, и болгарский, и пр. Польский давно вытек. Вытекут ли оставшиеся два? Точнее, остатки оставшихся. И что будет с русским морем? Вот вопрос. А вы говорите: культурная политика, терпимость, плюрализм… Это все демагогия или трескотня. Вплоть до Майдана-2 русские в Украине чувствовали себя имперской нацией в колонии. Как только колония решила повысить свой статус, им стало неуютно, тоскливо, противно. Им на выручку пришла Москва, и заварилась каша. Не представляю себе зрелого и честного русского имперца, который бы не согласился с этим определением сути дела.
Анатолий Стреляный – писатель и публицист, ведущий
программы Радио Свобода "Ваши письма"
Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции
