Когда 17 лет назад Владимир Путин стал хозяином Кремля, многие обратили внимание на то, что он – первый со времен Ленина лидер России, бегло говорящий на одном из европейских языков, немецком. Детали биографии Путина как офицера советской разведки, служившего в ГДР, не оставляли сомнений в том, что Германия занимает в его жизни, вкусах и пристрастиях заметное место. Один симпатизирующий Путину русско-германский политолог даже написал книгу под названием "Владимир Путин. ”Немец” в Кремле". Правда, в традиционные представления о немецкой пунктуальности не укладывается склонность российского лидера вечно опаздывать на запланированные встречи, но на первых порах это казалось мелочью. Ведь куда более "по-немецки" звучали заявления молодого и энергичного президента о "диктатуре закона" и стремлении навести порядок в хаотичной России, доставшейся ему от больного и усталого предшественника.

Вскоре оказалось, однако, что у Путина-политика есть немало и других черт, сильно отличающихся от стереотипных представлений о современных немцах или германофилах. "Диктатура закона" по-путински обернулась торжеством принципа, сформулированного не немцем, а испанцем, генералиссимусом Франко: "Для друзей у меня всё, а для остальных – закон". В экономике эпоха Путина поначалу принесла относительное благополучие, обеспеченное высокими ценами на нефть. Но о последовательных реформах вроде тех, что когда-то провел в ФРГ Людвиг Эрхард, заложивший основы немецкого благополучия на десятилетия вперед, россиянам до сих пор остается лишь мечтать. Зато государство, не став по-настоящему сильным и здоровым, стало вездесущим и фактически самодержавным, замкнутым на "национального лидера", окруженного раболепной бюрократией. Ее кредо сформулировал Вячеслав Володин: "Нет Путина – нет России".

И вот здесь-то в облике путинской системы вновь неожиданно проглянуло нечто немецкое. Точнее – прусское. В 1776 году наместник Фридриха II в Силезии заявил чиновникам своей администрации: "Вы каждый день должны делать хоть что-то заметное в интересах короля". Пару лет спустя прусский министр Фридрих Антон фон Хайниц разразился панегириком в адрес монарха: "Государь – наш образец; кто может сравниться с ним? Он трудолюбив, он ставит обязанности превыше развлечений, нет никого более самоотверженного и упорного..." Чем не Володины XVIII века, конечно, с поправкой на то, что "железное королевство" Фридриха II благодаря королю-трудоголику действительно во многих отношениях работало как часы. Диктатура закона в нем была не фигурой речи, а реальностью: известен случай, когда королевское правительство проиграло судебную тяжбу из-за земельного участка простому мельнику.

Тем не менее у путинской системы есть черты, позволяющие называть нынешнего обитателя Кремля не "немцем", но подобием пруссака былых времен. Оба бюрократических режима с презрением относятся к парламентским институтам и демократии. В Пруссии, в отличие от остальной Германии, до 1918 года действовала "трехклассная" избирательная система, фактически сводившая к нулю политическое влияние подавляющего большинства населения. Вдобавок голосование было не тайным, а открытым, никаких прусских Чуровых даже не требовалось. Зато свои штыки прусская власть лелеяла: львиная доля расходов бюджета уходило на нужды армии, которая была в этой стране своего рода идолом. Недаром именно в Пруссии родилась поговорка "Человек – это от звания капитана и выше". Спецслужбы в их нынешнем виде тогда не существовали, но прусские шпионы эффективно действовали по всей Европе, а в самой Пруссии подданные опасались откровенничать в письмах, зная усердие чиновников "черного кабинета", занимавшегося перлюстрацией корреспонденции.

Нет ничего более далекого от современной российской системы, чем устройство Федеративной Республики Германии. Видимо, поэтому, а не только из-за Крыма и личной неприязни именно Ангела Меркель постепенно стала главным антагонистом Владимира Путина на международной сцене. А вот "старый Фриц", вполне возможно, одарил бы российского президента одобрительным королевским кивком. Ведь свое правление Фридрих II начал с того, что, воспользовавшись сменой правителя в соседней стране, под надуманным предлогом аннексировал часть ее территории. Это случилось в 1740 году, когда прусские войска заняли принадлежавшую Австрии Силезию. Только что вступившая на венский престол Мария Терезия вспоминала о своем тогдашнем положении так: "Я сидела без денег, без войск и без советников". "Силезиянаша" стала причиной нескольких войн и растянувшейся на десятилетия вражды Пруссии с соседями, которая привела "старого Фрица" и его государство на грань катастрофы.

Прусская внешняя политика при Фридрихе II по большей части была игрой ва-банк. В 1756 году он вступил в Семилетнюю войну, располагая отлично обученной армией и английскими субсидиями, но имея перед собой в качестве противников трех колоссов – Россию, Францию и монархию Габсбургов. К концу 1761 года Фридрих находился на грани разгрома: 106 тысячам прусских солдат противостояли почти 400 тысяч солдат коалиции, Кёнигсберг присягнул на верность императрице Елизавете, русские и австрийские кавалеристы совершили набеги на Берлин. Король подумывал о самоубийстве. И тут случилось "чудо Бранденбургского дома": Елизавета Петровна умерла, а ее преемник, поклонник "старого Фрица" Петр III немедленно вывел Россию из войны. Он даже намеревался заключить союз со своим кумиром, но был свергнут и убит сторонниками собственной жены Екатерины II. Та, впрочем, войну против Пруссии не возобновила, а с австрийцами и французами Фридрих договорился о почетном мире.

Историческая репутация Фридриха II как правителя и полководца весьма почтенна. Немногие вспоминают о том, как мало отделяло его от вхождения в историю под прозвищем не Великого, а Последнего: союзники подумывали после разгрома Пруссии расчленить это королевство, создавшее им столько проблем. Фридрих, ставший для пруссаков кумиром, заложил военно-дипломатическую традицию, которая чем-то сродни карточному блефу. Она предполагает повышение политических ставок, невзирая на ограниченные ресурсы и внешнюю изоляцию. Расчет при этом делается, помимо собственных способностей (Фридрих действительно был военным гением, хотя не раз бывал и бит), на недостаток воли и решительности у противников и – на везение. Оно явилось королю в виде смерти его противницы, русской императрицы.

Похоже, чем-то вроде этого "чуда Бранденбургского дома" в Кремле сейчас считают избрание Дональда Трампа президентом США. Правда, в последние дни российская эйфория по этому поводу чуть поутихла, и возникает всё больше сомнений в том, что администрация Трампа поведет себя по отношению к Москве столь же дружественно, как некогда Петр III по отношению к "старому Фрицу". Но в целом стратегия Путина выглядит скроенной по старым прусским лекалам: это игра ва-банк, все или ничего. Кремль уже почти три года сознательно разрушает прежний баланс сил в Европе и других регионах, поскольку, по словам политического аналитика Александра Морозова, "работает на то, чтобы быть на третьем стуле в "новой Ялте" – США, Китай, Россия". При этом сравниться с двумя другими державами Россия, как когда-то Пруссия Фридриха II, может лишь по одному параметру – военной силе. По всем остальным показателям она сильно уступает. Но недостаток экономических, технологических, демографических ресурсов "кремлевский пруссак" пытается компенсировать ловкостью маневра, быстротой реакции и нестандартными ходами вроде новейших методов ведения информационной войны.

Прусская стратегия – вещь рискованная. "Старому Фрицу" на исходе Семилетней войны неслыханно повезло, но он извлек урок: всю вторую половину своего правления король почти не воевал и вел себя осторожно. Следующий великий пруссак, Бисмарк, перенял у Фридриха агрессивность и умение держать удар, но, в отличие от него, никогда не шел ва-банк, предпочитая действовать рационально и расчетливо. Именно этого не хватало последнему германскому императору и прусскому королю Вильгельму II, ввязавшемуся в Первую мировую – с роковыми для монархии последствиями. Но подлинным наследником короля-авантюриста Фридриха был Гитлер, сделавший прусскую стратегию инструментом глобальной катастрофы.

Своего рода приговор прусской политической традиции сформулировал еще в 1939 году социолог Торстейн Веблен, написавший, что Пруссия создала политическую культуру "увлечения войной, слепого следования за лидерами, энтузиазма подчинения и беспрекословного повиновения авторитетам". После разгрома Гитлера ни одного напоминания о Пруссии в названиях федеральных земель Германии не осталось, а бывшая Восточная Пруссия была разделена между Россией и Польшей.

Сорвать банк у истории "железному королевству" не удалось.

Ярослав Шимов – историк Центральной Европы, международный обозреватель Радио Свобода

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции