Александр Генис: Сегодняшний выпуск АЧ откроет Книжное обозрение Марины Ефимовой, которая представит новую книгу американского историка “Сталин и ученые. Триумф и трагедия”.
Марина Ефимова: История отношений между сталинским режимом и российскими учёными – одна из самых невероятных во всей мировой истории взаимоотношений власти и науки. Американский историк Саймон Ингс в книге «Сталин и учёные» пишет об этом феномене:
Диктор: «Для всего интеллектуального мира состояние советской науки при Сталине было одновременно предметом восхищения, посмешищем и источником ужаса».
Марина Ефимова: Проблему науки в молодом советском обществе, идущем к коммунизму, определил еще Ленин – кратко и безапелляционно: «Коммунизм, - писал он, - не построить без фундамента знаний, технологии и культуры. Эти области являются достоянием буржуазных специалистов. Большинство из них не принимает советскую власть, однако без них не построить коммунизм».
Пытаясь понять психологию обоих советских вождей (Ленина и Сталина) в их отношении к науке и учёным, Ингс так определяет их особенности:
Диктор: «Ленин был интеллектуалом, он чувствовал себя одинаково свободно и в Кремле, и в библиотеке Британского музея. Сталин был невероятным книгочеем – его библиотека насчитывала тысячи томов, которые он не только прочитывал, но снабжал комментариями. Оба лидера считали себя главными выразителями и охранителями “диктатуры пролетариата“, что давало им, по их мнению, право принимать решения во всех сферах жизни нового государства, включая науку и искусство».
Марина Ефимова: Разница в подходе двух вождей к науке объяснялась, помимо прочего, различием характеров - разными пропорциями идеологической одержимости и здравого смысла. Оба, и Ленин, и Сталин выдвигали на первый план прикладное значение науки, но при Ленине науку курировали Луначарский и Бонч-Бруевич, а при Сталине - Жданов и Берия. При Ленине многие отрасли науки была в загоне, при Сталине многие отрасли науки перекочевали за решётку, где Жданову и Берии было сподручней ими управлять.
До войны немалую роль в отношении Сталина к учёным играла, судя по всему, его нутряная ненависть к людям ярким и сложным; к людям с чувством достоинства; к тем, кто позволял себе не соглашаться; к талантам, признанным заграницей. Во многих воспоминаниях отмечено, что унизить, запугать и сломать гордого и независимого человека доставляло «корифею всех наук» особое удовольствие. Сталину нравились люди ниоткуда, отличники советского воспитания, энтузиасты научной самодеятельности, которые убеждённо руководствовались в науке указаниями Маркса, Ленина, Сталина. Его любимцем стал агроном Трофим Лысенко. Суммируя историю Лысенко, рецензент книги «Сталин и учёные» Симон Монтефиоре пишет в НЙТаймс:
Диктор: «Лысенко, полуобразованный выскочка, в 1928 г, в разгар голода, вызванного сталинской коллективизацией, предложил то, что любил Сталин – простой и новый метод увеличения урожаев: яровизацию. Эту идею он продвигал в практику сельского хозяйства все 1930-е годы. Его работы были разрекламированы, он стал «героем из народа» и был произведен в академики. При этом процесс яровизации был известен с 1854 г, его применение в теплицах поддерживали такие известные учёные, как генетик Вавилов и ботаник Максимов, но яровизация не повышала урожайность. Академик Максимов написал правительству осторожное предупреждение - не возлагать больших надежд. А Вавилов испросил аудиенцию у Сталина, чтобы привлечь его внимание к созданию гибридных сортов злаков, действительно, поднимающих урожайность. Сталин принял его, но начал с насмешки: «А, - сказал он, - вы – тот самый Вавилов, который возится с цветочками, листочками и прочими глупостями, вместо того, чтобы помогать сельскому хозяйству, как академик Лысенко». Насмешкой дело не ограничилось. В 1940 году Вавилов был арестован и в 1943-м умер в тюрьме. Лысенко же со всех трибун называл классическую генетику фашистской теорией».
Марина Ефимова: Саймон Ингс назвал книгу: «Сталин и учёные. История триумфа и трагедии», но в ней описаны и трагикомические эпизоды этой истории - например, на московской конференции селекционеров в 1930-х годах, где присутствовали и делегаты Западной науки.
Диктор: «Злобный и хитрый Трофим Лысенко был в то же время по-детски наивен. Он, например, представил на конференции доклад, который по своему научному уровню едва дотягивал до работы второкурсника. Суть доклада кратко описывается шуткой генетика Николая Кольцова, сказавшего: «Лысенко думает, что правильные корма могут превратить таракана в лошадь». На конференции научные откровения Лысенко вызвали в зале взрывы неудержимого смеха».
Марина Ефимова: Генетику Кольцову шутка даром не обошлась. После ареста Вавилова его затаскали по допросам, и он умер от инфаркта, а жена после его смерти отравилась. Но в науке осталась память об этом учёном: теория организации клеток, «Принцип Кольцова».
Лысенко убрали с высоких постов только в 1965 г. Классическая генетика была признана наукой после смещения Хрущева (в 1964 г). А до этого физики-атомщики прятали лаборатории генетических исследований под крышами своих закрытых институтов.
Другой зловещей фигурой среди сталинских любимцев была цитолог Ольга Лепешинская. В «википедии» она названа «автором не получившей подтверждения теории “новообразования клеток из бесструктурного живого вещества”». Ингс обвиняет Лепешинскую в подделке: якобы она «снимала процесс разложения клеток, а потом прокручивала фильм в обратном порядке». В русских источниках о таком прямом мошенничестве не говорится, но говорится, что до смерти Сталина Лысенко с Лепешинской успели ошельмовать еще нескольких учёных, включая Иосифа Раппопорта, который в разгар травли покончил с собой. Теорию Лепешинской преподавали в 1950-х годах не только в школах (где и я её невнимательно учила), но даже в университетах.
Самыми фантастическими были отношения Сталина (и его надсмотрщиков над наукой) не с теми учеными, чьими трудами власть пренебрегала, а с теми, в ком она отчаянно нуждалась. Прежде всего – с блистательной плеядой конструкторов и физиков-атомщиков. Лучшего авиационного конструктора Андрея Туполева посадили в 1937-м и создали под его руководством секретное конструкторское бюро ЦКБ-29 (в просторечии «Туполевскую шарагу»). В этой и подобных шарагах за предвоенные и военные годы были созданы: истребители И-5 Григоровича и Поликарпова, артиллерийские системы Благонравова и Победоносцева, танки Котина и Косоциора (в том числе легендарный Т-34), самолеты Пе-2 и Ту-2 Петлякова и Туполева, и многое, многое другое.
Диктор: «Конструктора Королева – основоположника советской космонавтики – арестовали в 1938, включили в расстрельные списки, заменили расстрел 10-ю годами, послали на золотые прииски Колымы, вытащили оттуда в «Туполевскую шарагу» и после разработки ракетного перехватчика сделали руководителем конструкторской группы ракетных установок. Освободили его в 1944-м и в 1950-м назначили Главным конструктором ракетной промышленности Советского Союза. Изобретателя Льва Термана, жившего в Америке, в 1938 году насильно увезли в Москву, в 1939-м арестовали и поместили в «шарагу», где он по заданию Берии создал подслушивающее и шифровальное устройство, описанное в романе Солженицына «В круге первом».
Марина Ефимова: Стоит напомнить, что Королёва назначили «Генеральным конструктором» в 1950 г, а реабилиторовали в 1957-м. И это ещё быстро по сравнению с судьбой нобелевского лауреата физика Льва Ландау, реабилитированного в 1990-м, через 22 года после смерти.
У великих физиков-атомщиков сталинского периода есть две общих черты: они все были учениками ленинградского физика Абрама Федоровича Иоффе и почти все успели поработать заграницей – кто под руководством Резерфорда, кто – Нильса Бора. Льву Ландау это спасло жизнь – его выпустили из лагеря после письма Бора и под личное поручительство Петра Капицы – тогда главы Института физических проблем. Вообще - практика перемещения учёных из грязи в князи и обратно – была в сталинское время типичной. Ингс пишет:
Диктор: «Физиков Петра Капицу, Юлия Харитона, Игоря Курчатова то стращали, пугали и наказывали, то осыпали щедротами. Эта грубая и простецкая тактика кнута и пряника вынудила Петра Капицу написать Сталину восхитительно аристократическое письмо, в котором он просил напомнить «товарищу Берии», что нужно относиться к ученым «с подобающим уважением». Берия, узнав о письме, обещал отомстить зазнавшемуся учёному, но Сталин будто бы сказал: «Только посмей его тронуть!».
Марина Ефимова: Как говорит русская пословица: «Псих, псих, а мыла не ест».
Характеризуя свою книгу, Саймон Ингс пишет: «Кроме того, что это история террора, преступлений и жестокостей, это ещё и история многих примеров мужества, могучего воображения и научного гения, выживающего в неволе». Однако рецензент Монтефиоре подмечает, что Ингс не сумел объяснить, почему советские учёные в неволе достигали таких блистательных результатов. Действительно, что заставляло их совершать чудеса в тюремных камерах? Страх за близких? безвыходность положения? Или талант прорастает сквозь все преграды помимо воли, как трава на погорелье? Возможно, дело в том, что они работали в годы войны. Они знали, что плоды их гения служат воюющему народу, чьи страдания значили для них больше, чем их собственные.
