В последние две недели имя Корнея Чуковского упоминалось чаще обычного — исполнилось 125 лет со дня рождения писателя. С его внучкой Еленой Чуковской мы встретились в Литературном музее, на выставке под названием «Неистовый Корней».
— Я знаю, что только что прошла научная конференция «К.И. и Л.К.Чуковские: двойной юбилей. 28-30 марта 2007». Среди прочих докладов там был доклад о Корнее Ивановиче как исследователе русского языка. Это, в общем, для многих вещь малоизвестная. Скажите, много ли он уделял внимания лингвистическим проблемам?
— Конечно! Его предпоследняя книга была «Живой как жизнь» о русском языке. Доклад, о котором вы говорите, делал Леонид Петрович Крысин, тогда молодой человек, один из молодых лингвистов, которые помогали ему в написании этой книги. Корней Иванович дружил с целой группой тогда начинавших, а ныне очень известных наших ученых (Леонид Петрович, в частности, теперь заместитель директора Института русского языка). Именно Корней Иванович придумал слово «канцелярит», как основную болезнь языка, то есть канцелярские обороты речи. Он в главах этой книги доказывает, что не засилье иностранных слов, а вот основная болезнь — это худосочие, вызванное канцелярской речью. Эта книга у нас переиздавалась, по-моему, в позапрошлом году. Да, в общем, она все-таки периодически выходит.
Слова Елены Чуковской о дружбе ее прославленного деда с учеными подтверждает один из экспонатов выставки — довольно потертый (явно не раз читанный владельцем!) сборник статей «Вопросы культуры речи». Дарственная надпись коллектива авторов — «дорогому нашему Корнею Ивановичу от любимых лингвистов».
На титульном листе — написанное от руки шутливое стихотворение. Называется «Содержание». Процитируем несколько строчек:
Рядом со словами на -ер и -ёр
Ответы писателей, братьев и сестер,
Отныне знает и последний скот,
Что литературно слово «окот»,
Статья — самый сок! — о проблеме носков и носок.
Здесь в каждой строчке зашифрована отдельная лингвистическая проблема, хорошо понятная и тем, кто писал, и адресату.
Упомянутого Еленой Чуковской Леонида Крысина, с писателем связывало семь лет личного знакомства и постоянных встреч. Заместитель директора Института русского языка имени Виноградова РАН вспоминает: «Я хочу рассказать одну историю, которая связана с книгой "Живой как жизнь". Получилось, что я каким-то образом причастен оказался к этой книге. Летом 1962 года я спускаюсь с третьего этажа института, в котором мы сейчас с вами сидим, по лестнице, и вижу идущего мне навстречу Корнея Ивановича Чуковского. До этого я видел его в кинохронике, на портретах, а живьем никогда не видел. Шагает через ступеньку. Не успел я поразиться тому, что вижу живого Чуковского, как он обращается ко мне с вопросом — где я могу видеть таких-то сотрудников? Он называет две фамилии. Я с изумлением слышу свою фамилию. Не понимаю, недоумеваю. Пока я соображал, что ответить, Корней Иванович продолжил свой вопрос и говорит: " Они нужны мне вот для чего. У них только что в этом году вышел словарь 'Правильность русской речи' " . Это действительно было так, под редакцией Сергея Ивановича Ожегова, мы с моим коллегой его составили. Корней Иванович говорит: " Вот я хотел с ними как раз побеседовать на эту тему, потому что я написал книжку 'Живой как жизнь'. Сейчас работаю над вторым изданием " . После этого завязалась беседа. Мы пошли к нам в отдел. Я не знаю, надо ли рассказывать о такой детали. Сотрудница, сидевшая в отделе, страшно перепугалась, что пришел такой знаменитый человек, а с ним разговаривают какие-то парнишки. Побежала к начальству. Пришел заместитель директора нашего института — в каком-то смысле замечательная фигура. Он был спущен из ЦК на укрепление нашего института. И его язык был тем языком, который ненавидел Чуковский. И вот он пришел и начал своим чиновничьим языком с Корнеем Ивановичем разговаривать. Я просто увидел, как вытягивается лицо у Корнея Ивановича, каким он стал совершенно потерянным. Он совершенно не хотел вот таких разговоров. Я сейчас уже не помню, чем кончилась эта беседа. Но с тех пор знакомство переросло в дружбу. Мы много раз ездили к нему в Переделкино. Но главное — мы написали рецензию. Он пришел, собственно, просить нас о том, чтобы мы написали рецензию на второе издание. Это была так называемая внутренняя рецензия для издательства "Молодая гвардия"».
— Вы сказали, что с этого момента началось ваше знакомство. А ваше деловое сотрудничество как лингвиста с Чуковским-лингвистом, исследователем языка, продолжалось?
— Конечно. Было несколько человек, которые к нему ездили не только ради каких-то светских бесед. Ну не часто, конечно. Мы отнюдь не надоедали Корнею Ивановичу. Но ездили к нему и обсуждали разного рода лингвистические проблемы. Все время лингвистическая тематика в наших разговорах была. Инициатором ее был как раз Корней Иванович, а не мы. Потому что его живо интересовали все процессы, которые происходят в языке.
— Корней Чуковский в первую очередь известен как детский писатель, а также автор ряда критических трудов, литературоведческих, воспоминаний об известных ему современниках. Как случилось так, что он решил написать книгу о русском языке?
— Это не было неожиданностью в его биографии. У него всю жизнь был интерес к слову. Даже если взять его ранние критические статьи, о Блоке, о Брюсове, о Куприне, он, описывая метод, которым пользуются писатели, всегда обращал внимание на язык. О Куприне, например, писал, что он любит такие слова, как «все», «всегда» и так далее, то есть покрывающие все ситуации. Например, «все воры скупы», «всегда там что-то происходит» и так далее. С помощью этих слов он характеризовал манеру Куприна. Похожие вещи находил у Брюсова. Блока он считал, например, поэтом прилагательных. Кроме того, поэтом такой туманной речи, и находил в его текстах языковые штрихи вот этой туманной речи.
Кроме того, после революции он сразу, как человек внимательный к языку, стал вести словарик новых слов, новых выражений. И вот к книге «Живой как жизнь», первое издание которой вышло в 1962 году, он шел практически всю жизнь. Не то, что в центре его внимания был русский язык, но исподволь, занимаясь творчеством и русских писателей, и переводами, и теорией переводов. У него есть книга, выдержавшая несколько изданий, которая по-разному называлась, но наиболее известное «Высокое искусство» об искусстве перевода. Там он тоже по существу пишет о языке. И вот в 1962 году, в год его 80-летия, вышла книжка «Живой как жизнь».
— А еще я хотела сказать, что в этом ряду, наверное, есть смысл упомянуть книгу «От двух до пяти».
— Конечно. Это, несомненно, тоже по существу лингвистическая книга. Хоть там наблюдения над языком детей, а не над всем русским языком, но Корней Иванович там уловил закономерности, которые характерны и для языка детей, и для народного языка. Вот это перекличка. Он все время подчеркивает в этой книге — перекличка детского языка с теми закономерностями, которые характерны для народного, для общего русского языка. Там, конечно, масса наблюдений именно лингвистических.
Вообще, Корней Иванович всегда занимался таким самоуничижением, слегка притворным, говоря о себе, что я не лингвист, не ученый. Конечно, он не был лингвистом в том смысле, что не ходил на работу в Институт языкознания, и не был ученым, потому что не заседал в ученых советах, но, вообще, и в «От двух до пяти», и в «Живой как жизнь» он проявляет себя как истинный исследователь. Не как человек, который с каких-то вкусовых позиций, личных, субъективных позиций оценивает те изменения, которые в русском языке есть, а старался делать это объективно. Кстати говоря, в отличие от авторов других книг, которые в это же время примерно выходили. В начале 1960-х годов вышло несколько книг о русском языке популярных, написанных писателями. У Алексея Югова есть книжка о языке, у Бориса Тимофеева, это тоже писатель, тоже есть книжка «Правильно ли мы говорим». Вот в отличие от этих книг, Корней Иванович именно исследует язык, стараясь быть объективным. Кстати, в его книге очень много ссылок на лингвистов, на работы лингвистов.
— То есть они старались указывать перстом, как надо поступать и как не надо, как нужно говорить и как нельзя, а он исследовал и объяснял — почему.
— Кроме того, он искал истинные болезни. И жаргон исследовал, и заимствования иностранные, и массу других явлений, и говорил, что это болезнь, конечно. Но главная болезнь — в чиновничьем языке.
— Не устарели ли идеи книги «Живой как жизнь»?
— На мой взгляд, конечно, не устарели, потому что главный враг, с которым в этой книге борется Корней Чуковский, а именно бюрократический язык, очень живуч. Он был жив и прекрасно себя чувствовал в начале века, еще до революции, допустим, несмотря на неприязнь к нему со стороны таких людей как Чуковский, и в более поздние годы, уже в советское время, он и сейчас существует. Он меняет все время обличье. Допустим, во времена Корнея Ивановича, по-видимому, нельзя было говорить «наполним наши планы конкретикой». Вот «конкретика» — такое типичное чиновничье слово. Или вместо того, чтобы обсудить что-то, чиновник говорит: «Мы обговорим это позднее». Есть два глагола в литературном русском языке «оговорить», то есть напраслину какую-то на человека возвести, оговорить кого-то, и «обсудить». А здесь объединены эти два глагола.
— Есть еще просто глагол «говорить».
— Есть, но это само собой.
Язык произведений самого Чуковского был точным и образным. А уж о том, каким было неформальное общение, Леонид Крысин вспоминает с явным удовольствием: «Он все-таки любил ерничать, любил шутку, какую-то языковую игру, обыгрыш слова или там выражения какого-нибудь. В том числе в разговорах с нами. Когда к нему кто-нибудь приходил, он со второго этажа, где был его кабинет, кричал вниз: "Скажите, что Чуковский умер!" Такой шутливый отказ в общении, когда приезжают неожиданные гости».
Такого рода словесную игру Чуковский высоко ценил и в чужом высказывании, о чем свидетельствуют многочисленные записи в дневниках писателя.
