22-летний бывший студент магистратуры НИУ ВШЭ Илья Андреев подал заявление на имя ректора вуза с требованием отчислить его из-за гомофобной политики российской власти, а также из-за "ужесточения тоталитарного режима в медиаиндустрии". Он осудил преследование за сексуальную ориентацию и написал, что отказывается продолжать обучение в России. Копия письма была отправлена председателю Правительства России Михаилу Мишустину и председателю верховного суда Вячеславу Лебедеву. Вскоре после одиночного пикета на Красной площади в Москве Илья Андреев эмигрировал в Барселону. Он обратился в Испании за международной защитой и пытается найти себя в новой стране. О своем выборе он рассказал Радио Свобода.
– Вы поступили на бюджетное место магистратуры одного и лучших вузов России после окончания бакалавриата Казанского федерального университета. Вас, возможно, ждала хорошая карьера в федеральных российских медиа. Почему вы отказались от таких перспектив?
– Я был влюблен в магию телевидения с самого детства, уже в восьмом классе снимал кулинарные и развлекательные программы для студенческого канала UNIVER TV. Любовь у меня закрепилась в юности во время путешествия в 2018 году по Нью-Йорку, когда я ходил там на съемки вечернего шоу со Стивеном Кольбером. В школьном возрасте ездил в телецентр на съемки шоу Ивана Урганта, гостями тогда были Владимир Познер и Иван Янковский.
До последних дней в России поддерживал контакты с командой Урганта и ходил с ребятами на съёмку с Хрусталёвым. Влюбившись в телевидение, я получил историческое образование и окончил бакалавриат с красным дипломом по направлению "телевидение" в КФУ, окончил актерский курс, как Ургант, Нагиев и Гузеева, в Российском государственном институте сценических искусств. Пять лет активной работы не прошли даром, перед отъездом было много отличных предложений от федеральных каналов.
Какой бы успешной ни была моя карьера в России, я не смог бы молчать о своей принадлежности к ЛГБТ-сообществу
Никогда системно политической журналистикой не занимался. Например, на последнем месте работы в России, на "Серебряном Дожде", я в прямом эфире рассказывал про музыку, тренды и мемы. Конечно, мне было сложно принимать решение о публичном каминг-ауте и осуждении гомофобных законов, принятых российской властью, потому что в России мне многие пророчили очень быструю и серьезную карьеру. Но меня не устраивали ограничения свободы слова и цензура. По этой же причине был вынужден переехать из Казани в Москву, потому что почувствовал на собственном опыте, что такое региональная печатная и телевизионная журналистика, которую оккупирует мафия с низким уровнем культуры. Какой бы успешной ни была моя карьера в России, я не смог бы молчать о своей принадлежности к ЛГБТ-сообществу. Знаю лично телеведущих и известных медиаменеджеров, которые вынуждены ради работы скрывать свою ориентацию. Мне от этого грустно. В России у меня не было возможности спокойно ходить с парнем, держась за руки или публично целоваться. Был случай, когда я и молодой человек возвращались из кинотеатра, полицейские нас остановили, стали допрашивать, решив, что мы пара, а после этого ещё достаточно долго преследовали на машине и следили, чем мы занимаемся.
– Некоторые ЛГБТ-люди соглашаются ради карьеры на правила игры, которые устанавливают гомофобы. Почему вы эмигрировали, на прощанье высказав чиновникам в лицо ваше отношение к гомофобной политике?
– Мне даже стыдно, потому что почти шесть лет ради карьеры играл по этим правилам, создавал дизайнерские и редакторские материалы по правительственным заказам и для разного уровня чиновников. Были и съёмки в прошлом году в шоу "Давай поженимся" и в аналогичном шоу про гетеролюбовь для известной российской социальной сети. Моя карьера успешно развивалась, я становился самым молодым телеведущим федерального и регионального телевидения, самым молодым редактором крупных федеральных СМИ. Когда я больше стал разбираться, в том числе с помощью психотерапии, в своих чувствах, все начало потихоньку меняться. Я понял, что слишком сильно ушёл в работу: был период, когда работал по 17–18 часов в день сразу на четырёх работах. Тогда я даже не успевал задуматься, куда мне идти, хорошо или плохо я себя в целом чувствую. Я поздно себя принял как гей – только на втором курсе университета. Я сильно обжёгся, когда признался в любви парню, который мне нравился еще в старшей школе. Я скрывал от самого себя свою ориентацию и даже в Нью-Йорке встречался с девушкой из Аргентины, пытаясь при этом на карте найти гей-клубы. Принять себя мне удалось благодаря университетским друзьям, французскому и американскому кинематографу. В моем окружении были близкие подруги и друзья, которые выступали в защиту ЛГБТ-людей и хорошо разбирались в психологии. Мое окружение позволило мне больше узнать о себе. Но были периоды жизни, когда я терял друзей, потому что дважды учился в телевизионной школе Первого канала. Когда я туда поступал, то закрывал глаза на политику, руководствуясь желанием усовершенствовать профессиональные навыки работы ведущего на телевидении. Но 30 ноября 2023 года, когда Верховный суд признал "международное общественное движение ЛГБТ" экстремистским, я понял, что мне точно не интересна карьера в России. И я больше не буду играть по этим правилам. Правда, и до этого момента моя влюбленность в телевизионную журналистику начала спадать. Единственное, что мне было доступно из реальных действий, – это публично высказать свою позицию и поддержать ЛГБТ-людей, которые остались в России.
– Для совершения таких поступков в конце прошлого года нужна невероятная смелость. Как вы ее нашли?
Боялся, что меня не выпустят из России, тогда из разных источников доходили сведения, что спецслужбы активно следят за мной
– На это повлияло очень многое. Мое общение с близкими подругами, с коллегами из "Новой газеты", "7х7", "Дождя", "Медузы", либеральными независимыми журналистами, свою роль также сыграла регулярная работа с психологом. И у меня всё больше и больше появлялась уверенность в том, что должен сделать шаг, который расставит точки над i. Я аккумулировал то чувство, которое я не выражал последние 5 лет. Мне очень захотелось выразить свою позицию, закрыть гештальт. Я не выходил на акции протеста, потому что был сотрудником федеральных СМИ. Я переживал о юридических последствиях моего поступка для других людей и руководителей крупных организаций. За себя я никогда не переживал. Единственное высказывание я позволил себе в 2022 году, тогда давал на английском языке интервью амстердамской радиостанции после вторжения российской армии в Украину: я негативно высказывался о политике Путина, поправках к Конституции РФ и фейковых выборах. И вот наконец-то в конце 2023-го решил выйти из отношений с российской федеральной телерадиожурналистикой, которые уже давно были нездоровыми. Конечно, я не думал, что Мишустин или Лебедев прочитают мое письмо. Я написал его, чтобы мое решение отчислиться нельзя было трактовать двояко. Конечно, я также написал его для людей, которые хотели бы сделать то же самое, но боялись или продолжают сомневаться. Две недели я обдумывал текст этого письма ректору, в каждое слово я вкладывал смысл. Через почти месяц получил ответ, что меня отчислили по моей просьбе, но никаких политических комментариев он не содержал. После моей акции я понимал, что у меня нет выхода, кроме эмиграции. Я очень боялся, что меня не выпустят из России, тогда из разных источников доходили сведения, что спецслужбы активно следят за мной. За несколько недель до отъезда я, будучи генеральным директором организации, публично отказался делать бизнес-проект, который финансировало Правительство РФ и Минобрнауки, а после вышел с пикетом против войны и гомофобии на Красную площадь в Москве.
Очень многие талантливые люди, которые остались в России, сейчас не знают, что делать, и им очень сложно. Очевидно, что лучше в ближайшие годы точно не будет. Я надеюсь, что представители квир-сообщества найдут в себе силы и любовь к самим себе, чтобы начать что-то менять в жизни, поддержать свое эмоциональное состояние и уехать из страны. И тех, кто вынужден, остаться в России, я тоже поддерживаю. Не считаю, что это слабость. Напротив, необходимо обладать смелостью, чтобы продолжать жить и работать в России.
– Какой была реакция окружения на ваш поступок?
– Такого положительного отклика я давно не помню. К нему хорошо отнеслись большое число людей, коллег и в целом ЛГБТ-сообщество. Стало понятно, что это все не зря и есть в этом большой смысл. Меня благодарили и поддерживали. Написало много людей, с которыми давно не общался. Мое окружение знало о том, что я собираюсь сделать. Перед тем, как написать письмо, советовался с друзьями и коллегами. Гомофобию, обесценивание моих мыслей и поступков тоже словил. Мне передавали третьи лица негативные высказывания журналистов из информационных агентств, с которыми мы вместе работали. Моя тетя начала всем зачем-то рассылать публикацию моего интервью для "Сферы" и настраивать всех против меня. Среди них оказались люди, с которыми мы создавали разные творческие проекты. Мне грустно, что некоторые люди почему-то воспринимают меня за исключением моей ориентации. Им интересно все обо мне, кроме моей личной жизни. Они хотели, чтобы я только работал, а мое личное счастье как будто не играло никакой роли. Я же хочу личного счастья и серьезных отношений.
– Как прошел ваш каминг-аут?
Каминг-аут был работой, направленной на гармонизацию моего состояния
– Я достаточно долго пытался себя исправить, думал, что я какой-то не такой, из-за преследования квир-сообщества в России. В старшей школе я влюблялся в мальчиков, влюблённость в одного из них сохранялась почти 4 года. Я очень боялся признаться ему в своих чувствах. Оказалось, что ему тоже нравились парни. Но он выбрал другого парня, который был певцом и работал массажистом. Тогда я получил международный диплом массажиста, а параллельно занимался вокалом и продюсировал музыкальные клипы, в которых сам снимался. Любви этого парня я так и не добился. Вспоминаю это, и мне становится стыдно и смешно. В целом я, конечно, понимаю, что попытки заслужить любовь – это нездоровое поведение. Впервые в своей ориентации я признался в 2020 году моей бывшей однокласснице, а потом подруге по университету. После я потихонечку стал признаваться своим друзьям в Москве и Казани, коллегам. Даже знакомым-гомофобам, когда был уверен, что они хорошо ко мне относятся и не воспримут эту информацию агрессивно. Каминг-аут был работой, направленной на гармонизацию моего состояния. Я создавал ролики о феминности в мужчине, фотографировался в макияже. Весной 2023 года я признался в ориентации своей маме. Для меня то, что я гей, тогда уже было просто фактом, как цвет моих глаз и рост. Я очень переживал и всегда боялся говорить о моей ориентации семье, но, с другой стороны, я считаю, что каминг-аут важен – это проявление доверия к родителям. Мама на удивление даже обрадовалась, потому что она боялась, что у меня слишком много девушек. Я ей о своих партнерах иногда рассказывал, но называл их гендерно-нейтральными словами. Отцу я сообщил о своей ориентации по телефону. После этого мы несколько дней не общались, но он начал читать хорошую научную литературу о гомосексуальности и понял, что ничего не поменять. Позже всех о моей ориентации узнали бабули, мы с ними достаточно долго говорили об этом. Они решили, что это что-то вроде гриппа, пройдет, если принять антибиотики. Тете я тоже признался. Мы достаточно хорошо поговорили, хотя она в 2019 году ещё публично сказала на съёмках шоу с участием основателя ЛГБТ-центра "Принятие" Михаила Зайцева, что если кто-то из ее семьи признается, что он представитель ЛГБТ-сообщества, то его погонят, как крысу. После каминг-аута всей семье и попыток им многое объяснить, в особенности папе и бабушкам, от стресса и непринятия я сильно поправился, почти на 25 килограммов. Плюс – пока я жил в Москве, все новости о гомофобных юридических инициативах сильно подкашивали и били по ментальной части.
– Вы сейчас общаетесь с семьей?
Мне сложно общаться с людьми, которые придумывают мне будущее в деревне с женой
– Да, но мы тему моей личной жизни не поднимаем. Папа считает, что я болен, и запрещает обсуждать мою ориентацию с младшими братом и сестрой. Я надеюсь, что они, когда станут совершеннолетними, поймут и примут меня. Недавно узнал, что папа и бабуля решили, что я должен вернуться в Россию и пойти работать экскурсоводом в небольшом селе Бессоново, потому что я когда-то работал экскурсоводом в Казанском Кремле. До этого одна из бабушек предлагала положить меня в психиатрическую больницу из-за того, что я гей. Это грустно, когда старшие родственники постоянно смотрят эфиры Владимира Соловьева и у них формируется ложное впечатление, что гомосексуальность – это отклонение и заболевание. Семья не принимает меня, будто мы живем в разных мирах. Они не собираются разделять мои ценности или хотя бы уважительно к ним относиться. Я же, будучи атеистом, с пониманием отношусь, например, к религии папы, к тому, что он восстанавливает храмы и от руки переписывает Священное Писание. Мне сложно общаться с людьми, которые придумывают мне будущее в деревне с женой. Несмотря на это, мы любим друг друга.
– Чиновники, объясняя гомофобные юридические инициативы, часто говорят, что за однополые отношения в России не наказывают, а запрещена лишь некая "пропаганда гомосексуальности". В частности, Владимир Путин неоднократно заявлял, что ЛГБТ-люди тоже часть российского общества. Легко ли вам было в России искать любимого человека и создавать отношения?
– В России у меня не было недостатка в свиданиях, но они проходили в скрытом формате, будто мы совершаем что-то незаконное. Мне приходилось на свиданиях делать вид, что это встреча с другом. С моими партнерами мы чаще всего виделись дома. Я помню, как мне страшно было взять своего парня за руку на улице или поцеловаться в кино. Очень тревожно жить в обществе, которое не принимает ЛГБТ-людей. Мы же ничего никому плохого не желаем. Мы со школьных времён настолько зашуганные, многие воспитывались в сложных семейных условиях. Сейчас мы хотим сделать мир вокруг нас терпимее и добрее, чтобы каждому в нем нашлось место. Мы хотим улучшить психологическое состояние в обществе, но на нас часто озлобленно смотрят прохожие, а политики поливают нас грязью. В Европе я чувствую себя в личном плане совсем иначе. Я последние месяцы уже успел и разочароваться, и очароваться, и влюбиться, и разлюбить. В Барселоне я довольно часто хожу на свидания. Это уже встречи в публичных местах, мы путешествуем, и нам не надо скрывать свои чувства. Самое недавнее свидание началось в кафе, а продолжилось в музее. Была одна из встреч, где я просил парня взять меня за руку. Для меня идти с парнем по улице за руку и знать, что нас не остановит полиция и не оскорбят гомофобы, было новым ощущением.
Я бы хотел, чтобы у ЛГБТ-людей была отдельная страна
Гомофобная атмосфера в обществе мешала возникновению доверия между мной и партнером. Доверие – это база любых близких отношений. Я не понимал, почему мы лишены основополагающих прав на любовь, близость, семью. Мы же тоже часть этого общества, мы работаем, соблюдаем законы и платим налоги. В общем гомофобный настрой в обществе не способствовал развитию серьезных отношений. В Барселоне я уже получал несколько предложений от каталонцев выйти замуж. Я всё-таки хочу встретить своего человека, и я решил заняться своим психологическим состоянием, чтобы найти по-настоящему здоровые отношения. Меня продолжает беспокоить усиление влияния правых в Европе, здесь тоже есть гомофобия. Я бы хотел, чтобы у ЛГБТ-людей была отдельная страна, независимая территория, куда бы спокойно могли приехать ЛГБТ-беженцы, преследуемые за ориентацию, из разных стран мира. Где мы спокойно могли бы жить, работать, отдыхать, заниматься искусством, наукой, политикой и всем, чем только пожелаем.
– Вы чувствуете беспомощность перед лицом гомофобии?
– Когда я был в России, в последнее время я очень остро реагировал на всё то, что происходило. Сейчас уже наблюдаю спокойно, но мне грустно за людей, которые остаются в России. И очень хочется помочь им. За последний месяц мне много звонили и писали незнакомые люди, которые эмигрируют или подаются на программу политического убежища в Испании. Они находили меня в социальных сетях, я им рассказываю свою историю и делился опытом. Беспомощности у меня нет, а есть чувство сильной грусти и ужаса от того, что гомофобия – это часть системы, которую очень сложно поменять. В России я не смогу свободно работать, не смогу реализоваться в профессиональном плане. И если я вернусь в Россию, то, скорее всего, меня задержат, посадят надолго в тюрьму. Кстати, в день интервью для Радио Свобода в знак протеста против всех гомофобов я сделал свою вторую татуировку. В неё заложено много смыслов. Первая часть это пацифистский символ, а именно голубь мира, который нарисовал испанский художник Пабло Пикассо в 1949 году. Во-вторых, это надпись Independence Gay, независимость геев, отсылка к Independence Day, который я отмечал в Нью-Йорке с друзьями. Плюс – 4 июля для меня много значит, потому что это день рождения моей любимой радиостанции "Серебряный Дождь" в Москве.
– Как вы сейчас справляетесь с эмиграцией?
я бегу к свободной жизни, к реализации, к тому, чтобы жить честно и приносить пользу этому обществу
– В Испании мне комфортно. Здесь до эмиграции я был 13 раз, учился, путешествовал. В первую очередь уехал в Испанию из-за того, что в этой стране есть поддержка квир-сообщества. Приемлемая стоимость жизни, принадлежность Евросоюзу, качество жизни и климат сыграли большую роль в моем выборе. Сейчас я решаю обычные для эмигранта вопросы. Пока у меня нет постоянной работы, а накопленные деньги заканчиваются. Да, я грущу по жизни, которую выстроил в Москве, по любимым подругам и коллегам, сотрудникам "Серебряного Дождя". Сейчас мне нужно адаптироваться в стране, найти новых друзей и единомышленников, строить все заново. Мне пришлось в России увольняться с работ, закрывать кредит, своё ИП, ООО. Я начал все с нуля, в том числе создал новые странички в социальных сетях. Первое время после отъезда из России меня одолевало потерянное состояние. И я благодарен людям, которые много поддерживали и помогали. Как только я приземлился в Барселоне, то почувствовал настоящую свободу. Понимаю, что теперь решения я наконец-то могу уже принимать самостоятельно и нести ответственность. Многие решения в России принимались не мной, а либо семьёй, либо руководителями разных организаций. И меня в этих решениях было очень мало. Я в России уже забыл, что мне нравится или не нравится. Сейчас я для себя открываю вещи, которые, в общем-то, люди открывают в юном возрасте. Я пытаюсь заново с собой самим выстраивать гармоничные отношения. Я не бегу от плохого, я бегу к чему-то хорошему: к свободной жизни, к реализации, к тому, чтобы жить честно и приносить пользу этому обществу. У меня до сих пор сохраняются сильные травмы после России. Но я чувствую себя в эмиграции как будто в каком-то фильме, и главное – мне намного спокойнее и безопаснее.
