Накануне рассмотрения в Верховном суде иска о признании некого "международного общественного движения ЛГБТ" экстремистским молодая москвичка Анна Слива вышла на пикет с плакатом, на котором было написано "Любовь – не экстремизм". Это была одна из немногих в России публичных акций против репрессий в отношении ЛГБТ-людей. 30 ноябре Верховный суд удовлетворил иск Минюста, несмотря на то что "международного общественного движения ЛГБТ" как организации не существует. Теперь любые действия в защиту прав ЛГБТ-людей могут быть признаны незаконными. Решение Верховного суда – одна из нескольких гомофобных юридических инициатив, поддержанных российскими чиновниками за последний год. Владимир Путин в декабре прошлого года подписал закон, запрещающий так называемую "пропаганду нетрадиционных сексуальных отношений среди взрослых", в июле он же подписал закон о запрете гендерного перехода. В ночь на 2 декабря в московских гей-клубах полиция провела облавы.
Гомофобная и трансфобная политика российской власти разрушает здоровье, жизни ЛГБТ-людей, а также благополучие их семей. Она вызывает возмущение части российского общества. О своем несогласии с гомофобией Анна Слива рассказала Радио Свобода.
– Недавно вы первый раз вышли на пикет в защиту прав ЛГБТ-людей. Почему вы решили это сделать именно сейчас?
Для меня важно во всем этом абсурде сохранить себя
– Государство не может запрещать совершеннолетним людям, давшим активное согласие, любить кого-то. Я не живу в иллюзии, что после моего пикета Верховный суд преисполнится совести и разрешит людям любить кого они хотят. Я понимаю, что одиночные пикеты – антивоенные, за репродуктивные права или в поддержку ЛГБТ+ людей – ничего не изменят. Одиночные пикеты – это попытка спасти свободу. Для меня важно во всем этом абсурде сохранить себя и показать людям, которых тоже задевает то, что происходит, что они не одни. Конечно, мне было тревожно и нервно стоять в пикете. Но это уже привычная, базовая тревожность – мы боимся столкнуться с государством. Я знала, зачем я это делала. И не сделать этого для меня страшнее, чем оказаться в ОВД. Жизнь сама по себе бессмысленна. И все, что мы можем, – придумывать самостоятельно смыслы. На мой взгляд, смысл в том, чтобы поступать правильно и стремиться к тому, чтобы мир выглядел чуть более человеколюбиво. Вот я и стремлюсь.
– Какой была ваша первая реакция на инициативу Минюста?
“Международное движение ЛГБТ” звучит как “международное движение рыжих”
– Я начала смеяться. Я записала голосовые сообщения своим друзьям, где я не переставая хохотала. Настолько сюрреалистично выглядела идея запретить “международное общественное движение ЛГБТ”. Вечером я сфотографировалась со своим радужным флагом и выложила пост, критикующий действия Минюста. Я давно привыкла к тому, что российское государство усугубляет репрессии. Но иногда я забываю, как это невероятно абсурдно делается в духе то ли Виктора Пелевина, то ли Владимира Сорокина. “Международное движение ЛГБТ” звучит, как “международное движение рыжих”. Я бы не удивилась, если бы прочитала об этом в каком-то постмодернистском романе.
– Почему для вас важно выступать против репрессий, которым государство подвергает ЛГБТ-людей?
– Меня всегда гомофобные инициативы возмущали, но не так масштабно, как принятый 30 ноября закон. Я лет с 12 была очень френдли настроена по отношению к ЛГБТ+ людям. Только год назад я осознала себя как бисексуальную девушку.
– По какой причина власть преследует ЛГБТ-людей во время войны?
– Власть занимается поиском внутреннего врага. Квир-сообщество уже давно демонизируют. Когда принимали поправки к Конституции, я сказала бабушке, как возмутительно, что браком признают только союз мужчины и женщины. Она ответила, что ребенку лучше оставаться в детском доме, чем попасть в однополую семью. Неудивительно, что при таком восприятии репрессивные действия в отношении ЛГБТ+ сообщества – это, по мнению власти, эффективные меры для поднятия рейтинга и отвлечения людей от войны и проблем в социуме.
– Почему у вашей бабушки сформировались такие убеждения?
А еще и украинцы мне нашептали на ухо, что нельзя убивать людей
– Такие убеждения свойственны части общества, но они, пока не начинаются гонения на ЛГБТ+ людей, обитают на задворках. Частично гомофобия основана на отношении к ЛГБТ+ людям в Советском Союзе. В этом государстве была статья, наказывающая за так называемое “мужеложство”. И не так много у нас было свободного времени, чтобы изменить общественную тенденцию на отторжение ЛГБТ+ людей. Получается, что многие граждане никогда не общаются с открытыми ЛГБТ+ людьми и не понимают, что мы мало отличаемся от цисгендерного гетеросексуального большинства. Многие квирфобные жители России из-за того, что не видят рядом ЛГБТ+ людей, думают, что в России якобы все “нормальные”, а где-то в "Гейропе" обитают ЛГБТ-инструкторы НАТО. Отсутствие опыта взаимодействия с квир-персонами вынуждает верить самому доступному источнику информации – телевизору, который говорит, что ЛГБТ-персоны представляют опасность. Моя бабушка не знает, что я бисексуалка. Я думала, что, может быть, мой каминг-аут на нее повлияет, но я поняла, что у меня сейчас слишком мало сил близко взаимодействовать с людьми, для которых я олицетворяю нечто неприемлемое. Я знаю, что она подумает, мол, я не человек, а катастрофа, связалась с какими-то уголовниками, пишу письма каким-то уголовникам, а сама поддалась ЛГБТ-инструкциям НАТО, а еще и украинцы мне нашептали на ухо, что нельзя убивать людей. Я пыталась ее раньше просвещать, но перестала, потому что больше не могу и не хочу. Родители активно борются со своей гомофобией. Они очень стараются ее преодолеть.
– Достаточно ли вам во время усиливающихся репрессий в отношении ЛГБТ-людей было поддержки со стороны независимых медиа, блогеров и экспертов?
– Внимания от оппозиционных СМИ, блогеров и экспертов – достаточно. Большинство независимых медиа после решения Верховного суда 30 ноября поменяли свои аватарки на радужные.
– Как вы думаете, понимала ли протестная часть общества, что права квиров равны правам человека?
– Протестная часть общества это поняла, кроме ультраправых. Они тоже протестная часть общества, но такие аналоги радикально правые не проводят.
– Как на ваш пикет реагировали прохожие?
Я не экстремистка, я – человек
– Приятно, что мне не набили морду. Никто даже не высказал своего недовольства. Те, кому мой пикет не нравился, проходили молча. Но были и те, кого мой пикет обрадовал. Они улыбались, благодарили и кивали. Пикет, на котором я стояла с плакатом “Любовь – не экстремизм”, – это мой второй пикет за последнее время. Во время первого пикета через несколько минут ко мне подошли несколько омоновцев. Сквозь них протиснулась незнакомая мне женщина, обняла меня и сказала, что она поедет со мной. Но эту женщину отговорила подруга, сказала ей: "Ну куда ты лезешь".
– Что вы планируете делать в связи с принятым 30 ноября гомофобным законом Минюста?
– Моя жизнь не поменяется никак. Я – такая, какая я есть. Я буду любить женщин, я буду любить мужчин. И что на эту тему думает Верховный суд, мне наплевать. Я скрывать свою ориентацию не буду: я не экстремистка, я – человек. Новые проблемы возникнут у правозащитников. Они выпадут из легального поля. И это плохо повлияет на квир-людей, нуждающихся в помощи, особенно в регионах.
– Вы не планируете эмиграцию?
– Раньше мне казалось, что передо мной открыт весь мир и я могу жить, где угодно. К России я привязанности не чувствовала, я любила весь мир. Проблемы России я пыталась решать, просто потому что я тут живу. Но сейчас я через эти проблемы чувствую связь с Россией. Это немного абьюзивные отношения, стокгольмский синдром. Сейчас меня мысли о будущей эмиграции немного беспокоят.
– Вас не запугало решение Минюста?
– Запугать уже никого не получится. Те, кого можно было запугать, уже запуганы, а те, кто не запугивался, не запугаются от запрета Минюста.
Мы уже перешагнули свой страх и частично потеряли чувство самосохранения. Чтобы запугать, потребуется давить на каждого индивидуально. Ну или вводить расстрел и широкое применение карательной психиатрии.
– Согласны ли вы с точкой зрения, что гомофобные и трансфобные законы, принятые за этот год, уничтожили все достижения защитников прав ЛГБТ-людей?
Никогда в России на первое место не выходила идея, что самое ценное – это человек
– Достижения заключаются в помощи конкретным людям, спасении конкретных жизней. Эти достижения никак не отменить. Никакие чиновники не могут отменить того факта, что человека могли убить в одном из регионов России, а его вывезли, и он остался жить. Ничто не отменит того, что сейчас намного проще найти в информацию на русском языке о ЛГБТ-людях, чем 10 лет назад. Соответственно, молодежи проще понять и принять себя.
– Как в России могло вообще случиться 30 ноября 2023 года, когда власть лишила прав людей по признакам сексуальной ориентации и гендерной идентичности?
– Здесь играет роль то, что после распада Советского Союза на первое место не вышла идея о ценности прав человека. Были другие идеи: не дать коммунистам прийти к власти, замочить террористов в сортире. Никогда в России на первое место не выходила идея, что самое ценное – это человек. Российское государство выбирало другие ценности, а права человека были чем-то второстепенным. Решения, основанные на такой позиции, принимали раз за разом, и вот мы тут.
– Каким вы видите свое будущее?
– Я решила стать журналисткой, когда началась война. Помимо журналистики мне хотелось бы заниматься правозащитной деятельностью. Если когда-нибудь все войны закончатся, я получу образование в сфере нейробиологии и буду заниматься разработкой устройств, которые связываются с мозгом человека и начинают работать в симбиозе с ним.
– Где вы сейчас находите силы, чтобы активно и публично действовать?
– Мне помогают люди. После того как я узнаю об очередных пытках, я думаю, что человечество беспросветно и мы никуда не придем. Я хуже всего переношу сообщения о пытках в Чечне. Но мне помогает понимание, какие люди есть: защитники ОВД-инфо, люди, которые сохраняют “Мемориал". Я вдохновляюсь проектом для активистов, в котором участвует моя подруга. Пока такие люди есть – есть Россия, и у меня есть повод продолжать действовать.
