Трансфобный закон, принятый четыре месяца назад, разрушает жизнь трансперсон, живущих в России. Участники движений и организаций, поддерживающих транслюдей, говорят о том, что с трудом справляются с запросами о помощи и постоянно получают угрозы в свой адрес. На юристов, защищающих права ЛГБТ-людей, в центре Москвы не раз нападали ультраправые группировки. В сложной ситуации оказались ЛГБТ-подростки.
Их родители уже рассказывали Радио Свобода о своих тревогах и печальных перспективах в связи с трансфобными инициативами депутатов. Международное движение родителей и близких в поддержку ЛГБТК+ людей, "Плюс Голос", запустили подкаст о жизни родителей ЛГБТ-детей. Ведущими подкаста стали нарративные практик, подростковые психолог, секс-просветитель крис покрытан (местоимения они/их). О помощи российским семьям, пострадавшим от трансфобии и гомофобии, и причинах государственной атаки на сексуальность психолог рассказали Радио Свобода. Крис покрытан просит писать их имя и фамилию со строчных букв, так как считает это одной из форм деколонизации языка, когда "перестают выделять определенные сущности большими буквами". “Мне нравится быть на одном уровне со всеми своими буквами и не разделять одушевленный и неодушевленный мир”, – говорит крис.
– Как так получилось, что в стране, которая давно, на мой взгляд, встала на рельсы "православия и самодержавия", вы смогли в образовательных учреждениях Москвы проводить уроки сексуального просвещения?
– Многие мои важные решения были непродуманными и спонтанными. Например, эмиграция в Чили. Я поняли, что мне нравится разговаривать с подростками о том, о чем с ними никто не говорит. После долгих лет работы в бизнесе, где я чувствовали себя винтиком, в сфере образования, я обнаружили, что просто то, как я мыслю, оказалось обнадеживающим для детей и их родитель_ниц. Я видели, как близкие после общения со мной начинали иначе смотреть на детей, как на отдельных людей с мечтами, планами, телами, влюбленностями. Мне показалось, что это так правильно, и напоминало нашу с папой любимую книгу Джерома Сэлинджера “Над пропастью во ржи”. Я стояли над пропастью и ловили детей, чтобы они, упав, не травмировались, а оказались в моих надежных руках, получили поддержку и побежали по своим делам. Они могут никогда обо мне не вспомнить и не задаться больше вопросами, с которыми пришли ко мне. Я хочу, чтобы все подростки_ни поняли, что с ними все в порядке.
К сожалению, не все в порядке со многими взрослыми, с капитализмом и неолиберализмом, с отсутствием сексуального просвещения. Меня все это так раздражало, что я пытались в России попасть во всевозможные образовательные учреждения, чтобы там об этом говорить. Но чаще всего я встречали систему, которая не принимала таких, как я. Меня многие воспринимали как фрика и, наверное, продолжают воспринимать. Но я не вижу в своей деятельности смелости, я чувствую огромную благодарность. Мне важно, что я обнаружили эту прекрасную профессию и поняли, что могу принести людям чуть больше света и надежды. Все это привело к тому, что я научились себя больше понимать и смогли с помощью этого опыта построить лучшие отношения, чем те, что умели строить раньше. Благодаря моей профессии у меня было потрясающее время в России. В моем кабинете подросток или подросткиня могли залезть с ногами на диванчик и рассказать мне обо всем. И я особенно ненавижу наше нынешнее государство за то, что оно лишило этих ребят личного теплого контакта. Все, что у нас есть сейчас, это разговоры по зуму. Я чувствую, что я их подвожу, находясь в эмиграции.
И я особенно ненавижу наше нынешнее государство за то, что оно лишило этих ребят личного теплого контакта. Все, что у нас есть сейчас, это разговоры по зуму. Я чувствую, что я их подвожу, находясь в эмиграции
– Каким образом вы договаривались с образовательными учреждениями об уроках сексуального просвещения?
– Меня, как правило, знали благодаря публичному профилю. Образовательные учреждения меня приглашали сами. Один раз я позвонили в московскую школу и предложили провести там уроки сексуального просвещения. Директриса бросила трубку, не дослушав меня. Самая интересная работа была в частном детском саду. На мои занятия почему-то пришли только мальчики. Потом родитель_ницы подходили ко мне и спрашивали, как продолжить с детьми разговор. Это был самый светлый опыт. Все школы, которые меня звали, были частными. Был опыт, когда меня пригласила администрация провести урок сексуального просвещения, но одна из педагогов_инь во время моей демопрезентации вышла в середину класса и сказала, что “человек, который свободно говорит слово “вагина”, не должен появляться возле наших детей”. Руководство школы и родитель_ницы одобрили мой урок, но эта учительница оказалась сильнее всех и к детям меня не пустили. Мне было обидно, но с другой стороны, я восхитились тем, как она защищала свои ценности. В другой раз одна мама ученика сказала, что хуже того, что я квир-персона, только то, что я феминист_ка. Больше меня в эту школу не приглашали. Но мне бы хотелось сказать представитель_ницам этих и других школ, что, убрав предмет сексуального просвещения, они лишь вынуждают детей писать мне тревожные сообщения в ночи, рассказывая мне, что с ними происходит что-то непонятное и пугающее, например, связанное с нарушением их телесных границ. Это происходило из-за того, что детям часто не с кем поговорить на важные темы. И я очень благодарны школам, которые видели смысл в моей работе и поддерживали меня.
– Но в целом вы в профессиональном плане были в Москве востребованы?
– Да, конечно. В 2019–2020-м даже некоторые государственные школы пытались включать в программу уроки сексуального просвещения. Обсуждали общий макет уроков сексуального образования. Мне звонил директор одной чудесной демократической школы и советовался по поводу того, как создать более комфортные условия для гендерно-неконформных учащихся. Спрашивал о раздевалках и душевых, подходящих для ребят разных идентичностей. Я себя чувствовали на седьмом небе. Я думали в этот момент, что мы сможем поменять очень многое.
– Почему важны уроки сексуального просвещения?
– Потому что в разговорах о сексуальности сложно оставаться на поверхностном уровне. Разговоры о сексуальности погружают на глубину человеческого общения. Они очень часто оказываются разговорами о том, как оставаться собой, когда кажется, что вокруг нет такой опции. На самом деле она есть. Живое и по-настоящему доверительное, искреннее общение, во время которого мы можем признаваться друг другу в чем-то сокровенном, само по себе очень важно. Подростки_ни приходят ко мне и делятся целой массой страхов о своих влечениях, желаниях, мыслях и снах, из-за которых их, как они думают, непременно положат в больницу, а друзья, подруги и родитель_ницы отвернутся от них. Мы, взрослые, часто не задумываемся, какую ношу из страхов и уязвимостей несут на себе подростк_ини. В этих страхах очень редко есть что-то обоснованное. Но они вызывают страдания у юных людей, не дают им себя любить и принимать. Чаще всего они навязаны невежественным обществом. Помочь подростк_иням справиться с этими страхами – моя важная задача.
Разговоры о сексуальности погружают на глубину человеческого общения
Только коллективное знание о том, что такое безопасность и уважение к собственным телесным границам и границам других, активное согласие может дать отпор таким чудовищным явлениям как мизогиния, гомофобия, трансфобия и ксенофобия, насилие и патриархат. Для меня самая большая протестная сила в просвещенности.
– Меня немного удивило, когда я смотрела трансляцию обсуждения гомофобных и трансфобного законов в Госдуме, что депутаты, законотворцы в своих речах упоминали непрекращающуюся "духовную войну против лукавого" и "мировое зло". Как вы объясняете то, что они даже не пытаются обосновать свои решения с точки зрения здравого смысла?
– Я уверены, что эти люди даже не думают того, что они говорят. Они лишь рьяно выполняют свою работу по намеренному манипулированию и созданию атмосферы массового безумия. Эти чиновники тратят огромное количество денег налогоплательщиков и налогоплательщиц, чтобы придумывать очередные бессмысленные законы и относятся к житель_ницам России с огромным неуважением. Я не знаю, что этому противопоставить. Я с уважением отношусь к тем, кто остается в России и борется. Но я не способны к активному сопротивлению, поэтому я приняли решение эмигрировать. От действий нынешнего правительства страдает все население, а не отдельные группы. Цисгендерные гетеросексуальные патриархально настроенные люди заблуждаются, если думают, что в России они в безопасности, а гомофобные и трансфобные законы создают для них условия процветания и комфортной жизни вдали от этих “извращений”. Государство, начав атаку на одни социальные группы, неизбежно переходит на другие, потому что ему надо разжигать ненависть. Под каток попадают самые разные люди, и это страшное последствие для всей страны.
Государство, начав атаку на одни социальные группы, неизбежно переходит на другие, потому что ему надо разжигать ненависть
– По моему мнению, от трансфобных и гомофобных юридических инициатив и публичного осуждения высокопоставленными чиновниками гомосексуальности и трансгендерности страдают разные люди, независимо от гендера и сексуальной ориентации. Тем более, что сейчас государство обсуждает законопроекты, нарушающие репродуктивные права женщин. Чем вы объясняете атаку российского государства на сексуальность и телесность?
– Сексуальность, телесность – это что-то глубоко сокровенное, уязвимое, то, что, как кажется, люди смогут сохранить в относительной неприкосновенности, даже если их лишат всего. Когда начинают подбираться к этой части нас, то это сигнал, что нас используют как объекты. Поведение государства – это страшнейшая форма объективации, которая лежит в основе любого насилия. Контролируя тему сексуальности, государство пытается лишить нас воли и сделать нас беспомощными. Нам показывают, что система может распоряжаться нами и нашими телами по своему усмотрению. В истории итальянского фашизма, франкистской Испании и нацистской Германии можно найти ту же самую атаку на сексуальность. Мне в последнее время вспоминается образ из книги Бориса Виана “Пена дней”. Герой этой книги приходит каждый день в организацию, где он трудится тем, что ложится на бомбы и согревает их своим телом. Страшный образ из этой книги – единственная ценность человеческого тела в том, чтобы отдавать все, что у него есть, оружию – очень точно передает то, что сейчас происходит в России. Наши тела, по мнению этого государства, – расходный материал.
Контролируя тему сексуальности, государство пытается лишить нас воли и сделать нас беспомощными.
– Как можно сохранить себя в психологическом плане в таких обстоятельствах?
– Использовать любые способы протестовать. Например, сейчас жить с депрессией и пытаться справляться с ней (я сами человек с рекуррентной депрессией) – это тоже протест. Так как я работаю с семьей, то для меня важен семейный, домашний протест. Даже когда все рушится, если наш дом будет укрепляться и в нем не будет места для пренебрежения и непринятия, гомофобии и трансфобии, то в этих микропространства может родиться свобода. Мы можем объединяться в сообщества, заботясь друг о друге, не подчиняясь чудовищной гомофобной, трансфобной и ксенофобной политике государства. Пока мы не теряем контакт со своими эмпатией и сочувствием, мы будто накапливаем силы для лучших времен. Подростк_ини, с которыми я работаю, просвещают своих родительниц. Многие из них удивляются, за какой свободный и чуткий мир их дети всем сердцем борются. Если в семейных отношениях не будет угасать понимание, любовь и поддержка, тогда, представьте, сколько просвещенных, свободных людей вступят в новый исторический период. Я бы тоже хотели в этом поучаствовать.
– Вы верите, что изменения к лучшему в России возможны?
– Сегодня мы разговаривали с детьми о российской школе мечты, где все будут чувствовать себя собой, живыми и свободными, где люди любых возрастов и ролей будут на равных и не будет никаких оценок. Раньше у меня такие мечты вызывали болевой синдром из-за их несбыточности. Но сегодня я почувствовали, что снова верю в возможность такого будущего проекта. Я не хочу отказываться от этой надежды.
– Сейчас вы работаете как психолог с российскими ЛГБТК-подростками. Что они думают о государственной гомофобии и трансфобии?
– Это огромная боль и горе. Мы нередко собираемся, чтобы поплакать и высказать свой гнев. Первое время после закона мы поддерживали друг друга присутствием. Я не думаю, что в такой момент можно делать, кроме как вместе содрогаться и горевать. Я работаю с подростк_инями, используя метод нарративной практики. Специалист_ки, работающие в этом подходе, активно вовлечены в жизнь своих собеседниц, мы также страдаем от происходящего вокруг мрака и так же им затронуты. На сессиях подростки_ни рассказывают, как им плохо сейчас, и мы вместе пытаемся найти в историях их жизни примеры, когда оказываясь в ситуациях отчаяния, ребята не сдавались. Мы ищем, как можно защитить свои островки света и создать из них альтернативу тому миру, в котором страшно быть собой. Многие родитель_ницы квир-подростк_инь выбрали бороться за права своих детей в России, и это вызывает у меня огромное уважение. Я предлагаю подросткам и подросткиням писать фанфики, читать их, смотреть любимые сериалы и фильмы. Я рассказываю, как в Чили прошел прайд или как по соседству открылся феминистский книжный магазин, где проходят квир-вечеринки. Все это нужно, чтобы не забывать о существовании параллельной реальности, где люди могут быть свободнее.
– Вам не кажется, что это эскапизм?
– Если мы можем обсудить какие-то обнадеживающие новости в России или перспективы эмиграции, мы это делаем. Фантазии нужны, чтобы помочь ребятам, которые не могут или не хотят покинуть Россию, пройти темный тоннель. Он обязательно закончится. И да, когда фанфики становятся единственной шлюпкой, спасающей от шторма, – это грустный сигнал. Но меня утешает мысль, что на этих шлюпках я плыву вместе с ними. Я не отправляю их плыть в одиночку. Как только у нас появятся более радостные новости в этой вселенной, мы вернемся.
– Почему после войны вы перестали вести подкаст “Скажи: пенис” и исчезли из публичного пространства?
– Мы записали один антивоенный выпуск, который мы вынуждены были убрать, потому что многие из моей команды до сих пор находятся в России. Говорить о чем-то, кроме войны, я не видели смысла. Сейчас мы делаем проект “Плюс Голос”, направленный на поддержку родитель_ниц ЛГБТК+ детей в так называемых постсоветских странах: в России, в Украине, в Армении, в Беларуси, Молдове, Грузии и других. Мы встречаемся с родитель_ницами квир-детей и обсуждаем с ними способы сопротивления гомофобии, трансфобии, непринятию и дискриминации. Этот проект для меня несет антивоенную окраску, поэтому я в нем участвую. Но говорить в студии во время войны на другие темы я не вижу смысла до сих пор. Потому что для меня перестало существовать хоть что-то, что не связано с войной. Она отбрасывает тень на все.
Для меня перестало существовать хоть что-то, что не связано с войной. Она отбрасывает тень на все
– Во время интервью "Медузе", которое вы давали в феврале 2022 года, вы ответили на вопрос, что государство могло бы делать или не делать для того, чтобы секс-просвещение было принято даже в самых обычных школах, а общество стало менее гомофобным? Полтора года назад до войны против Украины этот вопрос не казался странным. Как гражданское общество смогло допустить то, что сейчас подобный вопрос, если бы я вам его задала, прозвучал бы нелепо?
– Я бы сейчас ответили, что нынешнему российскому государству нужно самоликвидироваться, чтобы людям стало легче жить. Других предложений для истеблишмента у меня сейчас нет. Я хочу вернуться в то время, когда мы могли рассуждать, что можно сделать, и когда у меня была тысяча планов, которые сейчас кажутся невыполнимыми. Себя я могу точно за многое осудить, например, за то, что я не погрузились глубоко в отстаивание закона о домашнем насилии. Я были очень далеки от активного вовлечения в политическое пространство. И с точки зрения моего абсентеизма – я не помню, когда в последний раз голосовали, – и с точки зрения недостаточного участия в защите интересов перед государством разных угнетаемых групп. Я были слишком погружены в свои маленькие проектики. Наверное, мне казалось, что все не так уж плохо. Меня не били за то, что я веду квирный подкаст и идентифицирую себя как ЛГБТК+ персону. У меня не было открытых проблем с властью. Большая часть людей, перед которыми я выступали с лекциями, принимали меня бережно. Все это укрепляло мою иллюзию. Если бы не произошло полномасштабного вторжения российских войск в Украину, то я бы продолжили жить в России. Я бы точно занимались дальше секс-просветом и образовательной деятельностью. Мы могли бы продолжать менять общество, бороться с ксенофобским и гомофобным законодательством и с другими острыми проблемами. Мне казалось, что в моем маленьком мирке достаточно делать то, что я делаю. Да, титанических сдвигов моя деятельность не приносит, но что-то хорошее я создаю. Такого рода иллюзия была у многих, поэтому победил мрак. Но я думаю, он победил временно.
