Политзаключенный Олег Дмитриев уже четыре года ждет медицинской помощи в уральской колонии, в которой отбывает наказание. В 2022 году он выиграл суд у медсанчасти, однако судебное решение до сих пор не исполнено и состояние здоровья Дмитриева продолжает ухудшаться. В каком сейчас состоянии тюремная медицина и при чем тут война с Украиной, разбирается корреспондент Радио Свобода.
Олег Дмитриев в январе 2019 года вместе с Олегом Ивановым и Сергеем Озеровым признан виновным по так называемому делу "Артподготовки" (ч. 1 ст. 30, п. "а", и ч. 2 ст. 205 УК РФ) и осужден на восемь лет якобы за приготовление поджогов в центре Москвы во время так называемой "мальцевской революции" 5 ноября 2017 года ("Артподготовка" действовала в соответствии с призывами саратовского политика Вячеслава Мальцева). Все трое в свое время были признаны политзаключенными правозащитным центром "Мемориал". В конце 2020 года бывший сотрудник ФСБ Вадим Майоров, внедренный в "Артподготовку", рассказал изданию "Досье", как он лично сфабриковал дело Озерова-Иванова-Дмитриева по заданию своего руководства, а потом сам же выступил тайным свидетелем на стороне обвинения.
28 мая 2019-го, находясь в московском СИЗО-2 ("Бутырка"), Дмитриев сломал левую ногу. Кости долго не срастались, а когда срослись, выяснилось, что для полного восстановления работоспособности колена требуется операция по сращиванию связок. Тюремные медики заявили, что операцию он должен делать самостоятельно, но только после освобождения в ноябре 2025 года.
По ночам осужденного мучили сильные боли, от которых тюремные лекарства не помогали, а днем ему было тяжело передвигаться, он не всегда успевал вовремя из отряда в столовую и обратно. Иногда из-за болей столовую Дмитриев не посещал вообще, за что попадал в ШИЗО. Всего за время нахождения в колонии на него наложено 19 дисциплинарных взысканий. Дмитриев начал судиться с ФСИН. Вместе с адвокатом Наталией Ермиловой они подали два иска: о снятии взысканий и о неоказании медпомощи. Взыскания отменить не удалось, но дело о неоказании медицинской помощи они частично выиграли.
"Медики ФСИН ничего не предпринимают"
– В апреле прошлого года вынесено решение Орджоникидзевского суда города Екатеринбурга, который обязал медпомощь оказать, – объясняет адвокат Наталия Ермилова. – Суд указал, что у осужденного не было консультаций, не было разъяснений, что его к врачам не водили и так далее, но суд не может диктовать врачам, что конкретно делать. Еще в октябре прошлого года мы подали заявление на то, чтобы его отправили на медико-социальную экспертизу для установления инвалидности, потому что на МСЭ его тоже должны осмотреть врачи. Может быть, одно другому поможет. Но медчасть и колония не отреагировали на это заявление даже после жалобы в прокуратуру, результат его рассмотрения пока неизвестен.
Затем адвокат Ермилова подала исковое заявление о компенсации за условия содержания, и суд присудил Олегу 30 тысяч рублей за тот период, в который, согласно решению предыдущего суда, осужденному не оказывалась медпомощь.
– Это, конечно, ерунда по сравнению с тем ущербом, который он понес, – считает адвокат. – Ответчики всячески стараются не исполнять основное решение о неоказании медпомощи: сначала они подали апелляционную жалобу, потом – кассационную. Таким образом, оно вступило в законную силу только 1 октября 2022-го. После этого я получила исполнительные листы, а 19 октября Олега Сергеевича почему-то отвезли в приёмный покой Демидовской больницы на рентген вместо МРТ и его осмотрел дежурный травматолог.
Рентген неожиданно выявил третью стадию разрушения коленного сустава, на фоне которой проблема несросшейся связки отходит на второй план. Никаких других процедур или обследований врач не назначил, но предписал Дмитриеву носить эластичный бинт (притом что ему тяжело ходить даже с жестким ортезом и тростью). Тем временем боли у Олега усилились настолько, что болеутоляющие таблетки перестали помогать, и в колонии ему прописали уколы.
Ермилова начала разбираться, почему появился новый диагноз. Оказалось, что ошибки в лечении перелома, скорее всего, были допущены еще в Москве, когда Олег сидел в СИЗО. Как объяснили адвокату в Уральском институте травматологии и ортопедии имени Чаклина, при таких переломах, которые не срастаются, требуется хирургическое вмешательство, чтобы предотвратить разрушение сустава. Ничего подобного сделано не было.
– МРТ ему все-таки сделали в середине декабря прошлого года. Фактически диагноз подтвердился. Мы обнаружили, что за время неоказания медпомощи сустав пострадал до такой степени, что теперь поможет только эндопротезирование. Теперь нам нужно попасть с этими результатами на прием к хирургу-ортопеду, и он обязан будет выдать моему доверителю направление на операцию. Однако медики ФСИН ничего не предпринимают и затягивают направление на лечение, – рассказывает Наталия Ермилова.
В последние полгода она обращается то в прокуратуру, то в Минздрав с жалобами, но дело движется крайне медленно – пока удалось добиться только разъяснения Минздрава области о порядке направления осужденного для оказания высокотехнологичной медицинской помощи, а также представления прокуратуры в адрес колонии, которая не реагирует на заявление о направлении на медико-социальную экспертизу для установления инвалидности.
"В одиночку это очень сложно"
44-летний Олег Дмитриев родился в ЯНАО, а последние годы жил в Альметьевске. Родственников, которые могли бы ему помогать, у него фактически нет – мать умерла, с женой разведен, а сын еще учится. Тем более отбывает наказание он вдали от дома, в Свердловской области. Но в Екатеринбурге сложилась группа поддержки политзэков.
Заслуженная учительница, а ныне пенсионерка Галина Королева помогает именно Дмитриеву из-за его проблем со здоровьем. Она говорит, что сейчас отношение к заключенному в ИК-5 Нижнего Тагила несколько смягчилось, например, его перестали по каждому поводу запирать в ШИЗО.
– После того как чередой пошли суды, Олега оставили в покое, – рассказывает Королева. – Раньше было так: мы с Наташей приезжали в колонию, сидели там целый час и ждали, пока её сопроводят на свидание. Но где-то уже, наверное, с год мы с Наташей приезжаем, буквально пять минут – и она уже заходит для оказания юридических услуг. И когда я приезжаю в колонию или же просто звоню, мне сразу оказывают полное содействие – соединяют с медчастью, с цензорами, и даже с оперсектором. Вот недавно опять пытались не выдать ему книги, которые мы прислали. Я с секретарём поговорила, объяснила, что снова буду жаловаться, это нарушение правил внутреннего распорядка. И через полчаса мне Олег сообщил, что книги ему вручили.
Галина Королева созванивается с подопечным ежедневно, иногда по нескольку раз в день. По ее словам, в колонии он всерьез занялся самообразованием, в том числе немецким языком. Они обсуждают не только быт и здоровье заключенного, но и книги, которые он читает, и текущую политическую повестку, и даже избирательную кампанию "Яблока" в Екатеринбурге.
Деньги на лекарства и на передачи собирают местные активисты, что-то Королева покупает из своей пенсии, иногда помощь приходит и от земляков, уехавших за рубеж. На одну передачу в колонию уходит минимум 8000 рублей, плюс еще расходы на дорогу в оба конца на двоих, потому что передача весит 20 килограммов и женщине в пути нужен сильный помощник. Героический труд адвоката также нужно как-то оплачивать.
– У каждого политзаключенного должна быть группа поддержки, такая поддержка требует очень больших ресурсов, в одиночку это очень сложно, – говорит Галина Васильевна.
В Свердловских колониях есть и другие политзаключенные, и Королева старается следить и за их судьбой, но сил у нее пока хватает только на помощь Олегу.
"Хуже просто некуда"
Медицина – самое слабое звено в системе ФСИН, отмечают юристы и правозащитники, работающие с заключенными. Практически каждый сможет вспомнить случай неоказания, к примеру, неотложной помощи.
– В одной из колоний Свердловской области, где сидят бывшие сотрудники, у мужика случился сердечный приступ. Он пошёл в больницу. Ему сказали: "Ты что, тварь, напился?!" Он говорит, нет. Его нюхают – не пахнет. "А, тварь, ты где-то наркотики взял!" И вместо медпомощи отправили его в ШИЗО, – рассказывает юрист Яна Гельмель. – Он пролежал двое суток, как-то дозвонился до родственников нелегально. Родственники позвонили мне, и только после того, как я шум подняла, его вывезли на вольную больницу и там его откачали. Он уже разговаривать не мог. Сказали, что, если бы помощь опоздала еще хоть чуть-чуть, он бы умер.
– Если состояние заключенного требует экстренной помощи, то администрация обязана по закону вызвать скорую, – говорит адвокат из Москвы Ольга Подоплелова. – Но нередки случаи, когда даже после оказания экстренной помощи человек умирает от отсутствия должного ухода. В моей практике был случай, когда человека, перенесшего инсульт, после оказания медицинской помощи вернули обратно в колонию и он там умер из-за отсутствия надлежащего медицинского наблюдения.
У юристов нет доступа к статистике, чтобы сравнить, стало ли медицинское обслуживание в колониях на фоне "СВО" еще хуже, чем раньше. Но война повлияла как минимум на доступность правозащитной помощи в колониях.
– Медицина и на воле у нас всегда была плохая, а в местах лишения свободы её просто не было, – считает Яна Гельмель. – Так же всё и осталось. Хуже просто некуда. Но раньше мы хоть чего-то могли добиться посредством гласности, запросов, обращений. А сейчас начали все правозащитные организации признавать иностранными агентами и ликвидировать. Это первое. Второе – многие правозащитники разъехались, те, кто остались, не могут сильно бороться. Мы знаем случаи, когда их тоже преследуют. И третье: сейчас вообще хоть зажалуйся, хотят – ответят, хотят – не ответят.
– Сложно сравнивать плохое с очень плохим, – говорит Ольга Подоплелова. – Из того, что я слышала от заключённых, с кем мы общались, например, по поводу терапии ВИЧ-инфекции: если раньше ФСИН ещё закупала какие-то иностранные препараты, то теперь нет такой возможности. Они покупают отечественные аналоги с очень серьёзными побочками, которые не всем подходят. Онкобольные и диабетики в такой же ситуации. Проблемы, которые ещё десять лет назад можно было решать через администрацию колоний и через НКО, не решаются из-за того, что организации, признанные иностранными агентами, стигматизируются властями. Им автоматически закрывается доступ во все колонии, и ФСИН не идёт ни на какой контакт. Установить конструктивные взаимоотношения больше невозможно ни с федеральными органами власти, ни с региональными.
На фоне войны и нарастания репрессий пенитенциарные учреждения становятся еще более закрытыми, чем обычно. Тюремные медики в России относятся не к Министерству здравоохранения, а к Министерству юстиции, которому подчиняется и ФСИН. Общественные наблюдательные комиссии, задуманные как независимые, также фактически находятся под контролем ФСИН. Из года в год ФСИН публикует все меньше ведомственной статистики. Не добавляет правозащитникам оптимизма и выход России из Совета Европы.
– Совет Европы каждый год выпускает сборник тюремной статистики, в котором есть цифры в том числе и по смертям, с конкретизацией – сколько было суицидов, сколько умерло от сердечно-сосудистых заболеваний, от ВИЧ и так далее, – рассказывает Ольга Подоплелова. – Последние данные от РФ публиковались за 2021 год. Но 16 марта 2022 года Россия вышла из Совета Европы. Заключённые – это одна из тех уязвимых групп, которые больше всего пострадают от недоступности Европейского суда, начиная с вопросов неоказания медпомощи, потому что в первую очередь стало недоступно "Правило 39" о срочных мерах, невозможно получить адекватную компенсацию за ненадлежащие условия содержания. Российский механизм получения компенсации не идёт ни в какое сравнение с той процедурой рассмотрения жалоб, которая применялась в ЕСПЧ. Судебный процесс в российском суде требует от заключённого гораздо больше ресурсов, чем в итоге он может получить.
"Воспитывают "идеальных зверей"
Как видно на примере Олега Дмитриева, для того чтобы преодолеть сопротивление системы и добиться частичного облегчения положения одного только заключенного, требуется участие не только адвоката, но и как минимум десятка гражданских активистов, которые собирают деньги, решают вопросы закупки и транспортировки необходимых вещей, пишут письма и обращения и так далее. Но у огромного количества людей за решеткой такой поддержки нет.
– Российская уголовно-исполнительная система порочна и негуманна, и в основе этого лежит целый комплекс причин. Очень часто, если при колонии функционирует какое-то производство, это является источником дополнительного нелегального заработка для администрации. Ей нужно создать условия, при которых все заключённые работают, причём с максимальной отдачей. В каких-то местах имеет место коррупция, а где-то речь идёт о личной жестокости конкретных должностных лиц. Тюремная структура нацелена на то, чтобы, с одной стороны, хорошо выглядеть в глазах вышестоящего руководства и выдать нужную статистику, с другой – подчинить, сломить волю человека к сопротивлению. Почему не спешат исполнять даже решение суда об оказании медпомощи? Тюремные врачи не заинтересованы в том, чтобы у них портилась статистика, и к тому же никаких эффективных инструментов заставить их принимать меры в действительности нет. Если они много людей вывезли в больницу, значит, что они с чем-то не справляются. Колонии выделяется финансирование на каждого заключённого, размер финансирования зависит от количества людей. Поэтому даже смертельно больных заключенных, подлежащих освобождению по болезни, выпускают только накануне смерти, чтобы показатель смертности не рос, – объясняет Ольга Подоплелова.
У юристки Яны Гельмель, которая вынуждена была уехать из России, взгляд на проблему радикальный:
– Неоказание медпомощи и бесконечные придирки по каждому поводу – это все пытки. Пытки – лёгкий путь к подчинению. И это не цель конкретного начальника, это приказы свыше, потому что ни один начальник ничего не будет делать без указания, любой руководитель исправительного учреждения всё делает с молчаливого согласия или по договорённости с начальством, по Свердловской области например. А свердловский руководитель подчиняется московскому. Это не просто начальник исправительного учреждения выдумал и решил так делать. В России все пытки и издевательства – это не здесь и сейчас придумано, это именно для подчинения людей и склонения их к сотрудничеству. Сколько мы пыточных видео уже оттуда видели? Очень много. Кто-то ведь их записывает, и нет ни одной причины думать, что руководство не в курсе. Когда мы, правозащитники и адвокаты, вытаскиваем в публичное пространство что-то серьезное, то наказывают не того, кто совершал вот эти насильственные действия над зэками, а тех, кто вынес этот сор из избы. Пытки делают человека более жестоким. И мы видим, что с помощью пыток из заключенных воспитывают "идеальных зверей" для нынешней ситуации. Таких зверей, которых сейчас отправляют на Украину воевать, государство выращивало не один год.
В последние несколько лет количество заключенных в РФ постоянно снижалось. К январю 2023 года тюремное население сократилось до 433 тыс. человек. ФСИН больше не публикует данные по смертности, однако некоторые свидетельства все же просачиваются в СМИ. "Согласно официальной статистике МСЧ УФСИН, смертность в московских СИЗО выросла в 2022 году почти на 40% по сравнению с прошлым годом", – говорил вице-президент российского подразделения Международного комитета защиты прав человека Иван Мельников. "Несмотря на снижение численности спецконтингента, смертность остается на прежнем уровне", – заявил на расширенной коллегии Минюста министр юстиции РФ Константин Чуйченко 17 марта 2023 года.
В 2023 году и Минюст, в чьем подчинении формально находится ФСИН, и аффелированные со ФСИН Общественные наблюдательные комиссии вдруг синхронно обратили внимание на состояние тюремной медицины. На той же коллегии Чуйченко вдруг вспомнил, что показатели смертности в колониях "не просто цифры, а человеческие жизни", и призвал добиваться улучшения показателей. По итогам того совещания в Минюсте была запланирована масштабная проверка Генпрокуратурой состояния пенитенциарной медицины, которая должна была пройти в августе текущего года. О результатах пока не сообщалось.
Почти одновременно с запланированной проверкой прошел всероссийский форум Общественных наблюдательных комиссий (ОНК) в Общественной палате РФ, на котором ОНК Москвы при содействии ФСИН представила доклад об имеющихся проблемах.
"Пока непонятно, в чем причина такой синхронизации чиновников и правозащитников. Возможно, у власти наконец дошли руки до СИЗО и колоний, которые за последний год превратились в мобилизационный резерв СВО", – пишет "Независимая газета".
Но юрист Яна Гельмель сомневается, что для государства важно качество этого "мобилизационного резерва".
– Я общаюсь много с кем из зэков, в том числе с теми, кто на передовой, и они говорят, что там без разницы, – рассказывает она. – Туда отправляют всех – больных, не больных, там не смотрят. Есть ребята, которые очень больные, – у них из медицинской карты просто все аннулируют и отправляют на передовую. Говорили, что ВИЧ-инфицированных или гепатитников не берут – это вранье. Я знаю пять человек, кто болеет гепатитом С или ВИЧ (или гепатит и ВИЧ). Когда они попадают в медсанчать, врачи пишут, что они не могут служить при таких заболеваниях. А потом приходят командиры и говорят: "Вообще срать. Это знаешь только ты".
Нынешнюю обеспокоенность Минюста и ОНК в плане здоровья заключенных она связывает скорее с показухой: недавно в ООН поднимался вопрос о пытках как части политики России на оккупированных территориях Украины. Эксперты также предполагают, что из-за вербовки зэков в целом ухудшилась картина смертности в учреждениях ФСИН – на войну уходили в первую очередь здоровые люди, соответственно, среди оставшихся показатели поползли вверх.
– Я думаю, это просто большая шумиха, – говорит Гельмель. – В самом же деле очень большая смертность в тюрьме из-за болезней. ООН признал пытки в России. Но если пытки как насильственные действия очень тяжело доказать, то пытки как неоказание медицинской помощи доказать проще. Когда человек умирает, то родственники при наличии хороших адвокатов доказывают такие действия. Правозащитники же очень много занимались тюремной медициной, очень много доказательств приносили в СПЧ, но никаких действий не было. Я в последнее время не могу уловить логику действий нашего правительства. То, что они говорят, надо делать надвое и потом еще надвое.
По данным фонда "Русь сидящая", из колоний в "группу Вагнера" были завербованы около 40 тысяч заключенных и еще порядка 25 тысяч человек отправило на войну Министерство обороны.
