Сергей Медведев: В России опять переписывают историю. 1 сентября российским школьникам на парты ляжет новый учебник истории, который пересматривает историю последних 50 лет и подтверждает репутацию России как "страны с непредсказуемым прошлым". В чем опасность нового учебника? Может ли он повлиять на умы подрастающего поколения? Должна ли школа вообще воспитывать патриотизм? В беседе участвуют историки Иван Курилла и Никита Соколов.
Корреспондент: В России представили учебник за авторством помощника президента Владимира Мединского и ректора МГИМО Анатолия Торкунова. Самый большой интерес и дискуссии вызвала последняя глава – "Россия сегодня". В ней оправдывается военное вторжение России в Украину, рассказывают про давление на Россию извне, возрождение нацизма, аннексию Крыма, судьбы оккупированных территорий, Минские соглашения, а в конце приводят биографии участников так называемой "СВО". Революция на Майдане 2014 года описана там как военный переворот, после которого якобы распространился украинский неонацизм.
Абзац, посвященный "СВО", состоит из цитаты Путина, что "Россия начала войну, чтобы закончить боевые действия"
По словам авторов, результатом изучения должны стать формирование у школьников патриотизма и российской гражданской идентичности. В учебнике кардинально переписали историю России 70-х, 80-х, 90-х и нулевых годов. Что касается абзаца, посвященного "СВО", то он состоит из цитаты Путина, что "Россия начала войну, чтобы закончить боевые действия".
Сергей Медведев: С нами историк Иван Курилла. Иван, я вспоминаю, какой был шум по поводу либерального учебника Долуцкого, был учебник Филиппова. С одной стороны, эти учебники либеральные, с другой – этот неосталинизм Филиппова… Но они же вроде ни на что не повлияли.
Иван Курилла: Есть, конечно, разница, и разница в степени контроля над школой. Учебник Долуцкого, вышедший в конце 90-х, был все-таки одним из множества учебников. Учебник Филиппова, вышедший в конце нулевых, вообще не попал в школы, будучи плохо приспособлен под бюрократию, под школьные требования.
А то, что происходит в последние десять лет… Это началось, наверное, в 2013 году, когда президент Путин призвал создать единый учебник истории. Профессиональные историки почти единодушно высказались против, и тогда отступились, но направление движения было задано. И когда к общеполитической идее присоединилась энергия Владимира Мединского, который все эти десять лет стремился каким-то образом повлиять на российское прошлое, в конце концов мы получили этот учебник. Действительно, есть опасение, что из него сделают единый учебник и заставят всех школьников его изучать.
Это началось, наверное, в 2013 году, когда президент Путин призвал создать единый учебник истории
Сергей Медведев: Это напоминает советскую ситуацию, когда был единый нарратив, который повторялся и повторялся – средние классы школы, старшие классы, институт, аспирантура.
Иван Курилла: Я думаю, задумка как раз такая. Но на самом-то деле все сложнее. В нашем детстве вообще не было альтернативы, а сейчас существуют потоки информации в интернете, есть много источников помимо учебника. Тем не менее его роль очень велика.
Сергей Медведев: Понятно, что в учебнике рассказан государственный нарратив. Историю страны нам подают как историю государства. Существует ли в России какая-то негосударственная история?
Иван Курилла: В науке существует, хотя государственническая традиция… Все идет, наверное, от Карамзина: история, в которой главную роль в прошлом всегда играло государство. Вот этот взгляд на прошлое как на принадлежащее государству до сих пор доминирует в учебниках, да и в преподавании в вузах он гораздо влиятельнее, чем альтернатива.
У меня, конечно, есть представление об идеальном учебнике. Должны быть изменены три базовые вещи. Во-первых, рядом с государственной историей должна не меньшее место занять история социальная: как жили люди. Второе – это не должна быть история вечно расширяющейся Москвы. Третье: история в учебнике должна готовить человека к тому, что существуют разные взгляды на прошлое и их не всегда можно примирить компромиссом, то есть надо с уважением относиться к тому, что чей-то взгляд на прошлое будет отличаться от твоего.
История в учебнике должна готовить человека к тому, что существуют разные взгляды на прошлое
Сергей Медведев: Рассуждает историк Андрей Зубов.
Андрей Зубов: Им надо сформировать некое право на насилие. И для этого они черпают в русской истории факты, говорящие о том, что в русской истории всегда существовало право на насилие. Это ложь! В русской истории были такие времена, они осуждались, и были времена совершенно другие, когда тот же Александр I в своей коронационной медали велел начертать единственное слово – "закон". Всякое было в России, и мы должны это знать. Задача историка – рассказать людям всю русскую историю, а не пытаться сказать, что вы ребята, отштампованные Грозным, Петром, Екатериной и КГБ, и никуда вам от этого не деться. Это неправильно.
Мы должны апеллировать к иному, говорить о том, что в России находились силы творить чудеса освобождения. И это чудо было осуществлено великими реформами, во многом волей уже самого народа, а не царя.
Сергей Медведев: Иван, ты по своей основной специальности историк-американист. Кто в Америке определяет учебники истории? Как американцы договариваются о таких сложных вещах, как, например, Колумб: с одной стороны, великое открытие, с другой – колумбова эра опрокинула индейские цивилизации?
Иван Курилла: Может быть, кого-то это утешит – решается это везде плохо. Я не знаю идеальных случаев, где прошлое перестало бы быть конфликтным или было бы достигнуто примирение между разными сторонами.
Сергей Медведев: Мы видим, как в Америке рвануло последние пять лет – и BLM рвануло, и по поводу памятников всех южан. Мы даже не ожидали этого еще лет десять тому назад.
Иван Курилла: Просто на протяжении почти полутора сотен лет на Юге была одна история про Гражданскую войну, а на Севере – другая. Но вот, видимо, этому периоду пришел конец, и мы увидели столкновение. Приход Трампа обострил культурные войны.
Я не знаю идеальных случаев, где прошлое перестало бы быть конфликтным
Поскольку с Трампом ассоциировали себя разного рода консервативные части американского общества, то возмутились либеральные части, и это столкновение сразу вышло на площадь.
Сергей Медведев: Но там же есть какие-то общественные советы в разных штатах, которые определяют, что и как преподавать?
Иван Курилла: Да, не во всех, но в больших штатах есть избираемый населением общественный совет, – это демократия! – который определяет программу школьных учебников. Техас – южный штат: там раз в десять лет пересматривают программу по истории, и возникает конфликт, скандал, СМИ обращают на это внимание. Когда в 2010 году был пересмотр в Техасе, выбросили из программы Джефферсона, зато добавили Фому Аквинского как предтечу американской независимости. И это, конечно, влияет не только на учебники Техаса, но и на меньшие штаты тоже, потому что издатели-то ориентируются на большой спрос.
Само противостояние Север – Юг перестает быть центральной частью американской истории. А сейчас история, написанная афроамериканцами, написанная снизу, вообще говорит, что Гражданская война – это война белых между собой. Фокус американкой истории в этих новых текстах смещается на 100 лет вперед, и теперь все больше центральную роль в американской истории играет Движение за гражданские права, 1960-е годы, а не 1860-е. Здесь уже у афроамериканцев есть свои герои, причем не только Мартин Лютер Кинг, но Мальком Икс и Хью Ньютон, то есть люди, которых еще 20 лет назад считали радикалами или экстремистами, а сейчас они входят в пантеон американской истории.
Объективность в истории состоит в том, что наши суждения о прошлом должны опираться на реальные источники
Сергей Медведев: А существует ли вообще объективная история? Есть ли в истории объективная истина?
Иван Курилла: В истории есть объективность, но ее содержание отличается от того, к чему привыкли люди, изучавшие естественные науки. Объективность в истории состоит в том, что наши суждения о прошлом должны опираться на реальные источники – документы, рассказы. Это та часть, которая не дает истории слиться с фантазиями.
Объективность в этом смысле – это прежде всего опора на нефальсифицированные источники, но это не некий единый окончательный взгляд на какое-то конкретное событие: такого мы добиться не сможем. Даже если нам кажется, что мы все уже узнали о каком-то событии прошлого, нам на смену придут наши последователи и поставят вопросы к тем же источникам про экологию: как все это повлияло на муравьев? И вдруг мы увидим что-то, чего не видели. Это нормально. Это, во-первых, создает актуальность для исторической науки на все времена, во-вторых, позволяет человечеству лучше что-то понять о себе. Вот этот диалог и показывает нам, куда мы движемся, чем мы отличаемся от людей прошлого.
Сергей Медведев: К нам присоединяется историк Никита Соколов. Вы подробно изучили новый учебник истории, рассказали об этом в разных изданиях.
Никита Соколов: По всем параметрам это совершенно не учебник, а непомерно распухшая агитационная брошюра. На днях Владимир Мединский заявил, что этот текст, который обсуждается, не является аутентичным, что это фейк. Тогда это тем более интересно. До начала учебного года осталось три дня, а публика до сих пор не видела этот учебник. Просто спецоперация какая-то!
До начала учебного года осталось три дня, а публика до сих пор не видела этот учебник
Сергей Медведев: Борхесовский сюжет, скрытая книга, которую никто не видел. А какая вообще задача у учебника истории в школе? Должен ли он формировать идентичность, воспитывать гражданина?
Никита Соколов: До последнего времени так считалось. И эту функцию школьный учебник выполнял ведь не только в России, так было и во Франции, и в Германии, и в Украине. На мой взгляд, правильно было бы поступать совсем иначе. Школьный учебник математики все-таки является введением в математику, а не заставляет только зазубрить таблицу умножения. Школьный учебник истории точно так же должен был бы служить введением в науку "история". И современная наука "история" чрезвычайно полезна для гражданского общества, потому что учит критике источников.
Современная наука понимает, что никакого единого исторического нарратива быть не может: у каждой общественной группы свои вопросы к прошлому, свои ответы и свои герои: у крымских татар своя история ХХ века, у евреев – своя, у сообщества ЛГБТ – своя. Школьнику хорошо бы иметь представление о том, что современное общество сложно устроено, что у современного человека многослойная идентичность, что он себя ассоциирует одновременно с разными группами. И общие разговоры об истории, общее повествование должно быть именно наложением, таким концертом этих разных исторических партий.
Сергей Медведев: И где-то существуют такие учебники, которые преподают школьникам многослойность и полифоничность и истории, и современного общества?
Никита Соколов: Нет, мне не приходилось таких видеть. Единственный приближающийся к этому опыт – это был французский учебник, но главное его достоинство в том, что он не политизирован. То, что мы привыкли считать историей (история королей и руководства), там совсем выведено из фокуса, а в фокусе находится частная жизнь человека.
Современная наука понимает, что никакого единого исторического нарратива быть не может
Это многообещающий ход, потому что фокусировка на государственнической политической истории очень конфликтна. Причем конфликты возникают не только с соседними государствами, но и внутри общества, потому что, несмотря на все тоталитарное давление, Россия остается сложно построенным обществом вполне европейского типа. У людей разные программы и разные проекты будущего, поэтому неизбежно будут разные герои и разные модели в прошлом. Это совершенно неизбежные вещи. Это можно задавить тоталитарными методами, но на время и с дурными последствиями для опекаемой этим тоталитарным режимом нации. Она лишается инструментов собственного анализа и самопознания.
Сергей Медведев: А должен ли учебник истории рассказывать о преступлениях своей страны?
Никита Соколов: На мой взгляд – обязательно! Опыты истории – это всегда опыты ошибок. Опыты побед скорее лишают человека энергии действия, а вот опыт ошибок и поражений скорее мобилизует на преодоление этих ошибок. В этом смысле очень показателен опыт Германии 60-х – 70-х годов, когда началось то, что немцы называют проработкой прошлого.
Сергей Медведев: Здесь, наверное, самое главное, что школа должна учить независимому мышлению. И чем больше вопросов мы зададим какому-то историческому факту, событию или периоду, тем более объективную картину получим. Никита, допустим, наступает какой-то период, в котором вам поручено стать во главе группы, пишущей новый учебник истории. Как бы вы его организовали?
Школа должна учить независимому мышлению
Никита Соколов: Прежде всего, я собрал бы опытных учителей и надежных, не замаранных враньем историков, людей ответственных, не числящихся в списках "Диссернета", и вместе с рабочей группой сформулировал бы основные принципы.
У нас до сих пор, начиная с Карамзина, история – это история государства Российского. Что при этом делается с обитателями этого государства, остается, как правило, за рамками рассмотрения. На самом же деле в истории действуют никакие не государства и не сверхчеловеческие сущности, а отдельные люди. Вот я бы потребовал, чтобы история описывалась таким образом. Но это вызывает глубокое возмущение!
Первым опытом такого рода применительно к ХХ веку был учебник Игоря Долуцкого. Несмотря на многие присущие ему недостатки, он был методологически правильно построен. Там не было учительского монолога, все стороны конфликта были представлены собственными голосами. Долуцкий делает очень просто: рядом с ленинскими декретами и деникинскими воззваниями он публикует листовки Махно. И становится совершенно понятно, какая программа, чего хотят, чего добиваются, ничего не надо мистифицировать. А школьник с помощью учителя и интернета разбирается, как и почему эта программа оказалась несбыточной, почему победила совсем другая тоталитарная программа.
Сергей Медведев: А как вообще реформировать школу? Ведь сейчас это один из самых страшных, укорененных и массовых тоталитарных институтов в российском обществе.
Когда три четверти страны не бывало за рубежами отечества, этим людям можно навесить на уши любую лапшу
Никита Соколов: Собственно, все институты социализации, которые достались нам в наследство от советской власти, в 90-е годы не были реформированы. Главные из них – школа, армия и тюрьма. Школа остается такой же казармой и пестует человека, пригодного жить в казарме и ни в коем случае не высовываться. Школа – это главный институт производства того, что Лев Гудков продолжает называть "советским человеком", хотя это уже, конечно, никакой не советский, а вполне себе постсоветский человек.
Сергей Медведев: В чем должна заключаться реформа школы – это смена учительского корпуса или какие-то абсолютно новые методические пособия? Ведь эти десятки и сотни тысяч учителей – их же не перевоспитать!
Никита Соколов: Отправлять на стажировку в Финляндию большими группами. Когда три четверти страны не бывало за рубежами отечества, этим людям можно навесить на уши любую лапшу про то, как живет "загнивающий Запад".
