В Московском районном суде Санкт-Петербурга очень широкие коридоры и очень маленькие комнаты для заседаний. 14 января в одной из таких комнат (площадью метров восемь) рассматривался вопрос о продлении содержания под стражей лидера арт-группы "Война" Леонида Николаева (он же Лёня Е***тый). Леонид держался с достоинством, выглядел опрятно, говорил четко и внятно. То есть артистическому своему имени совершенно не соответствовал. Оно и понятно: когда тебе шьют срок до 7 лет за две перевернутые милицейские "Лады" (с ущербом в 93 тыс. рублей), не до художественного исступления.
Подзабытое лет тридцать назад философское понятие "диалектика" – единственный ключ к пониманию происходившего на этом суде. Например, к пониманию состава публики в зале для заседаний. На каждое приобщенное к процессу лицо приходилось по одному судебному приставу, вследствие чего количество переходило в качество, зал считался заполненным, и многочисленная пресса вынуждена была оставаться в просторном коридоре за закрытыми дверями. Перед дверями же был выставлен специальный кордон из других судебных приставов, которые терпеливо объясняли не попавшим внутрь журналистам, что заседание хоть и открытое, но дверь необходимо закрыть, чтобы не мешать заседанию. Логично? – Логично. Но только в русле диалектической логики.
Аргументы обвинения и защиты тоже сочетались в рамках диаматовской триады. Тезис обвинения состоял в том, что Николаев совершил "дерзкое, циничное" преступление "стойкой асоциальной направленности", и поэтому его следует изолировать от общества еще на месяц. То есть помощник прокурора Андрей Поляков пользовался старой совдеповской терминологией (автоматически, разумеется), в рамках которой под обществом понимался советский народ, занятый строительством социализма и вдохновленный идеалами коллективизма и сознательной дисциплины. При таком понимании общества акцию "Дворцовый переворот", конечно же, следует оценить как антиобщественную – хотя бы потому, что в ее ходе была допущена порча социалистической собственности и оскорблена народная милиция. Антитезис защиты это отрицал: Николаев, настаивал адвокат Дмитрий Динзе, занимался как раз таки общественной деятельностью, а именно пытался средствами перформанса привлечь внимание свободной публики к творящемуся в стране милицейскому произволу. То есть говорил на языке либерализма, в котором под обществом понимается совокупность граждан, стремящихся к общему благу, а под милицией – блюстители законов ради этого общего блага принятых. В рамках такого понимания "Дворцовый переворот" - акция безусловно общественно значимая.
Судья же совершила синтез, обнаружив истину настоящего момента. Ее не заботило, социальный Николаев тип или антисоциальный, потому что общества (это, естественно, только подразумевалось) в России сейчас нет. А есть конгломерат корпораций, объединенных по источнику дохода. Источники доходов правоохранителей всем, в общем-то, понятны. А вот источники доходов Николаева (долженствующие преобразоваться, при нынешнем российском порядке и учитывая его теперешнее положение, в один из источников доходов правоохранителей) – неясны. Потому что на справке от работодателя, постановила судья, нет логотипа компании. Следовательно, справка недействительна и доходов у Николаева – никаких. Поэтому выпускать его оснований нет.
Защита полагала, что основанием для освобождения Леонида из-под стражи может стать залог, и предложила суду 2 млн. рублей. Такую сумму готов перечислить в поддержку преследуемых коллег британский художник Бэнкси. И вот здесь произошел конфликт реальностей, чрезвычайно похожий на случай Бродского. В 1964 г. судья Савельева спрашивала молодого поэта, кто дал ему право так себя называть. Бродский ответил тогда, что, видимо, бог. Судья Савельева бога не переварила (статус поэта, в ее понятиях, мог дать только Союз советских писателей) и отправила тунеядца в ссылку. В 2011 году судья Афанасьева спросила молодого акциониста, кто является его залогодателем. И Николаев ответил: Бэнкси. Судья Афанасьева переварить залогодателя без установленной идентичности не смогла. Бэнкси для судьи Афанасьевой все равно что бог для судьи Савельевой. Бэнкси нет. А Николаев должен сидеть в тюрьме.
Подзабытое лет тридцать назад философское понятие "диалектика" – единственный ключ к пониманию происходившего на этом суде. Например, к пониманию состава публики в зале для заседаний. На каждое приобщенное к процессу лицо приходилось по одному судебному приставу, вследствие чего количество переходило в качество, зал считался заполненным, и многочисленная пресса вынуждена была оставаться в просторном коридоре за закрытыми дверями. Перед дверями же был выставлен специальный кордон из других судебных приставов, которые терпеливо объясняли не попавшим внутрь журналистам, что заседание хоть и открытое, но дверь необходимо закрыть, чтобы не мешать заседанию. Логично? – Логично. Но только в русле диалектической логики.
Аргументы обвинения и защиты тоже сочетались в рамках диаматовской триады. Тезис обвинения состоял в том, что Николаев совершил "дерзкое, циничное" преступление "стойкой асоциальной направленности", и поэтому его следует изолировать от общества еще на месяц. То есть помощник прокурора Андрей Поляков пользовался старой совдеповской терминологией (автоматически, разумеется), в рамках которой под обществом понимался советский народ, занятый строительством социализма и вдохновленный идеалами коллективизма и сознательной дисциплины. При таком понимании общества акцию "Дворцовый переворот", конечно же, следует оценить как антиобщественную – хотя бы потому, что в ее ходе была допущена порча социалистической собственности и оскорблена народная милиция. Антитезис защиты это отрицал: Николаев, настаивал адвокат Дмитрий Динзе, занимался как раз таки общественной деятельностью, а именно пытался средствами перформанса привлечь внимание свободной публики к творящемуся в стране милицейскому произволу. То есть говорил на языке либерализма, в котором под обществом понимается совокупность граждан, стремящихся к общему благу, а под милицией – блюстители законов ради этого общего блага принятых. В рамках такого понимания "Дворцовый переворот" - акция безусловно общественно значимая.
Судья же совершила синтез, обнаружив истину настоящего момента. Ее не заботило, социальный Николаев тип или антисоциальный, потому что общества (это, естественно, только подразумевалось) в России сейчас нет. А есть конгломерат корпораций, объединенных по источнику дохода. Источники доходов правоохранителей всем, в общем-то, понятны. А вот источники доходов Николаева (долженствующие преобразоваться, при нынешнем российском порядке и учитывая его теперешнее положение, в один из источников доходов правоохранителей) – неясны. Потому что на справке от работодателя, постановила судья, нет логотипа компании. Следовательно, справка недействительна и доходов у Николаева – никаких. Поэтому выпускать его оснований нет.
Защита полагала, что основанием для освобождения Леонида из-под стражи может стать залог, и предложила суду 2 млн. рублей. Такую сумму готов перечислить в поддержку преследуемых коллег британский художник Бэнкси. И вот здесь произошел конфликт реальностей, чрезвычайно похожий на случай Бродского. В 1964 г. судья Савельева спрашивала молодого поэта, кто дал ему право так себя называть. Бродский ответил тогда, что, видимо, бог. Судья Савельева бога не переварила (статус поэта, в ее понятиях, мог дать только Союз советских писателей) и отправила тунеядца в ссылку. В 2011 году судья Афанасьева спросила молодого акциониста, кто является его залогодателем. И Николаев ответил: Бэнкси. Судья Афанасьева переварить залогодателя без установленной идентичности не смогла. Бэнкси для судьи Афанасьевой все равно что бог для судьи Савельевой. Бэнкси нет. А Николаев должен сидеть в тюрьме.
