Я собирался в середине ноября в Бирму и даже придумал сюжет путешествия: решил взять роман Джорджа Оруэлла Burmese days и пользоваться им как путеводителем. Бирма сейчас – самая интересная страна на свете. Стоявшая столько лет в военной форме, она разделась и поплыла по реке кока-колы к кисельным берегам. Оказаться там – все равно что съездить в ГДР или Чехословакию в 1989 году. Барак Обама после переизбрания первым делом отправился в Бирму и опередил меня, так что я решил поездку в Азию отложить и провести неделю в Мариенбаде.
Самым интересным местом на свете этот город не назовешь. "Не житье на Руси людям прекрасным, одни только свиньи там живущи!.. Живу надеждой на Мариенбад", – сообщал Гоголь Погодину. Цитата эта развеселила Петра Вайля, когда я ему ее показал: глядя на сегодняшний Мариенбад, можно представить, каким крошечным и захолустным он был в 1839 году.
При этом концентрация литературных событий на квадратный километр здесь огромная: на одной улице (в сущности, весь город – одна улица) написаны «Обломов», «Жизнь Клима Самгина» и «Тотем и табу».
В Мариенбаде Максиму Горькому рвали зуб без наркоза, и писатель, если верить Ходасевичу, ни разу не пожаловался. Гоголь останавливался здесь по дороге в Вену с рукописью «Мертвых душ», а в отеле Balmoral В. Г. Зебальд поселил героя "Аустерлица".
В двух шагах от моего дома произошло одно из самых знаменитых политических убийств XX века – злодей по приставной лестнице забрался к окну спальни философа Теодора Лессинга и застрелил его. Вот тут есть фотография, сделанная на следующий день: лестница еще стоит. Лессинг написал книги о своем щенке, цветах (сравнил Сократа с подсолнухом, а современную женщину с хищным зверем), еврействе и ганноверском маньяке Фрице Хаармане, который загрыз и съел то ли 25, то ли 27 вокзальных юношей.
Несмотря на концентрацию изящной словесности, культурная жизнь в Мариенбаде скромна: здесь любят только вальсы и оперетты. Я видел однажды, как женщина с синим лицом вылетела из местного театра во время вечера юморесок и стала оглушительно кашлять – видимо, поперхнулась от смеха. Потом выбежала ее подруга и принялась колотить страдалицу по спине.
Но все-таки и здесь бывают замечательные события – например, прошедшая этим летом выставка стереофотографий, которые Франтишек Краткий привез в 1896 году из России. Краткий ездил на коронацию Николая II, снимал Ходынку, был в Петербурге, Москве и Нижнем Новгороде. Все его работы хороши, но два снимка из Нижнего мне нравятся особенно. Изображены странные смуглые люди на берегу Волги. Все в одинаковых шляпах. Один держит небольшого деревянного человека. Что это за кукла? Зачем он ее принес на берег Волги? Идол это или манекен? Понять невозможно. Второй снимок еще лучше: на нем женщина, которая стоит с краю, мотнула головой, и лицо размылось. Но его у меня нет: владелец стереофотографий Краткого, коллекционер Павел Шойфлер, прислал только одну картинку, просить вторую было неловко. Я часто ее разглядываю и думаю о судьбе этих смуглых людей. Кто из них дожил до казни императора в 1918 году? Что стало с куклой? Почему жизнь так коротка?
Самым интересным местом на свете этот город не назовешь. "Не житье на Руси людям прекрасным, одни только свиньи там живущи!.. Живу надеждой на Мариенбад", – сообщал Гоголь Погодину. Цитата эта развеселила Петра Вайля, когда я ему ее показал: глядя на сегодняшний Мариенбад, можно представить, каким крошечным и захолустным он был в 1839 году.
При этом концентрация литературных событий на квадратный километр здесь огромная: на одной улице (в сущности, весь город – одна улица) написаны «Обломов», «Жизнь Клима Самгина» и «Тотем и табу».
В Мариенбаде Максиму Горькому рвали зуб без наркоза, и писатель, если верить Ходасевичу, ни разу не пожаловался. Гоголь останавливался здесь по дороге в Вену с рукописью «Мертвых душ», а в отеле Balmoral В. Г. Зебальд поселил героя "Аустерлица".
В двух шагах от моего дома произошло одно из самых знаменитых политических убийств XX века – злодей по приставной лестнице забрался к окну спальни философа Теодора Лессинга и застрелил его. Вот тут есть фотография, сделанная на следующий день: лестница еще стоит. Лессинг написал книги о своем щенке, цветах (сравнил Сократа с подсолнухом, а современную женщину с хищным зверем), еврействе и ганноверском маньяке Фрице Хаармане, который загрыз и съел то ли 25, то ли 27 вокзальных юношей.
Несмотря на концентрацию изящной словесности, культурная жизнь в Мариенбаде скромна: здесь любят только вальсы и оперетты. Я видел однажды, как женщина с синим лицом вылетела из местного театра во время вечера юморесок и стала оглушительно кашлять – видимо, поперхнулась от смеха. Потом выбежала ее подруга и принялась колотить страдалицу по спине.
Но все-таки и здесь бывают замечательные события – например, прошедшая этим летом выставка стереофотографий, которые Франтишек Краткий привез в 1896 году из России. Краткий ездил на коронацию Николая II, снимал Ходынку, был в Петербурге, Москве и Нижнем Новгороде. Все его работы хороши, но два снимка из Нижнего мне нравятся особенно. Изображены странные смуглые люди на берегу Волги. Все в одинаковых шляпах. Один держит небольшого деревянного человека. Что это за кукла? Зачем он ее принес на берег Волги? Идол это или манекен? Понять невозможно. Второй снимок еще лучше: на нем женщина, которая стоит с краю, мотнула головой, и лицо размылось. Но его у меня нет: владелец стереофотографий Краткого, коллекционер Павел Шойфлер, прислал только одну картинку, просить вторую было неловко. Я часто ее разглядываю и думаю о судьбе этих смуглых людей. Кто из них дожил до казни императора в 1918 году? Что стало с куклой? Почему жизнь так коротка?
