На последней неделе осени все материалы Проекта Европа, - о каких бы странах или временах они не повестововали – так или иначе «вращались» вокруг одной темы. Это тема идентичности. Идентичности личной, групповой, национальной (и в смысле «этнической», и в смысле «гражданской нации») и, наконец, общеевропейской. При этом авторы Проекта Европа старались не ставить вопроса о том, что такое идентичность, «в лоб», - пути к его постановке прокладывались от самых разных и, казалось бы, не связанных друг с другом сюжетов.
Само слово «мультикультурализм» в последние годы превращается в некое оценочное понятие, обозначающее определенный тип государственной политики, которая, как считают сейчас в Европе многие, не оправдала себя (Дэвид Кэмерон даже сравнил политику «государственного мультикультурализма» в Великобритании с практиками сегрегации). Но если отвлечься от идеологии и вернуться к «описательному» понятию мультикультурализма как сосуществования различных культур – оказывается очевидным, что Европа всегда объединяла разные традиции и культуры и разные типы идентичности.
Нигде, пожалуй, это не проявлялось так, как в городах Центральной и Восточной Европы. «…О нём мечтали литовцы, поскольку Вильнюсом владела Польша; сейчас, когда город, как и в самом своём начале, стал столицей Литвы, о нём тоскуют поляки, а ещё больше – белорусы», причем «ни одна из этих наций не может утверждать, что Вильнюс принадлежит только ей», - пишет Томас Венцлова в своей книге о Вильнюсе с характерным названием «Город в Европе». Об этой книге в Проекте Европа рассказывает Ольга Балла-Гертман, которая подчеркивает, что именно «сама синтетичность трудного и сложного города Вильнюса – своего рода прообраз для возможной Европы».
Культурное и этническое многообразие – важнейшая составная часть идентичности Вильнюса, который тоже можно отнести к европейскому Пограничью – территориям, поменявшим государственную принадлежность или подвергшимся этническим чисткам вследствие Второй мировой войны. Прежнее население, как правило, покидало эти земли, а на смену им приходили переселенцы – носители иной культуры. Формирование их «коллективной памяти», их новой идентичности, однако, было тесно связано с историей этих мест, с их прежними жителями. Подкаст Александра Бобракова посвящен теме идентичности советских граждан – жителей бывших финских территорий и чехов, заселивших Судетскую область после изгнания оттуда немецкого населения. Вот что говорит об идентичности советских переселенцев этнограф Екатерина Мельникова:
Европейский Союз как проект призван, в том числе, не допустить повторения событий 70-летней давности, именно за это ему была присуждена Нобелевская премия мира (которая, кстати, будет вручена спустя неделю – 10 декабря). Однако идентичность самого Европейского Союза вызывает споры, особенно на фоне так и не преодоленного долгового кризиса в еврозоне. Разделение на «еврооптимистов» и «евроскептиков» несколько упрощает картину: к какому из лагерей отнести, например, британского премьера Дэвида Кэмерона? О споре евроскептиков с еврооптимистами на островах – Ярослав Шимов в обзоре британской прессы. Уже сейчас очевидно, что позиция Британии будет одной из главных интриг завершающего 2012 год саммита ЕС, на котором будет обсуждаться проект бюджетного союза в еврозоне.
Впрочем, Британия ищет свою идентичность не только по отношению к ЕС. К идее «британскости» отношение на островах довольно прохладное, и, например, Шотландия все больше «поглядывает на сторону». Свою идентичность в новой Европе ищут и жители Каталонии, Фландрии, севера Италии... Речь о новых регионалистских движениях и сепаратизме в Европе идет в беседе Ярослава Шимова с Кириллом Кобриным, - из которой следует, что «черт» евросепаратизма не так страшен, как его «малюют». Ведь частью идентичности регионалистов является положительное отношение к ЕС и евроинтеграции, и никто не хочет отгородиться от соседей границами и таможней, как это сделали 20 лет назад «республики-сестры» бывшего нерушимого Союза. Вопросом, однако, остается то, что может сделать возможное отделение Каталонии и Шотландии с идентичностью «остатков» Испании или Великобритании.
Что, например, будет с британской монархией? Очевидно, что для жителей нынешнего Соединенного Королевства монархия – важнейшая часть идентичности. Я бы, впрочем, рискнул сказать, что наличие того или иного отношения к британской монархии – это часть идентичности большинства представителей современного человечества. Это один из самых известных брендов в мире вообще, и недаром на пародийный твиттер Елизаветы II подписан почти миллион человек. Как, однако, обстоят дела с другими монархиями Европы? Об этом – и о тех республиках, где президент не обладает реальной политической властью – в подкасте Ярослава Шимова. Впрочем, для национальной идентичности разных государств характерно и разное отношение к фигуре главы государства – на примере Чехии и ее ярких президентов Вацлава Гавела и Вацлава Клауса это показывает Александра Вагнер в беседе с Ярославом Шимовым и Кириллом Кобриным.
Именно гибель президента Польши Леха Качиньского в авиакатастрофе под Смоленском стала толчком к тому, что раскол в польском обществе между традиционалистами и проевропейски ориентированными силами перешел фактически в открытую стадию – в связи с делом так называемого «польского Брейвика» об этом рассуждает Ярослав Шимов (отмечу, кстати, в связи с модой сравнивать каждый случай массового убийства стрелком-одиночкой с трагедией в Норвегии – в то время как «польский Брейвик» и его норвежский вдохновитель идентифицируют себя как крайне правые, идентичность так называемого «русского Брейвика» Дмитрия Виноградова, похоже, состоит в том, что он был лишен каких-либо надличностных мотиваций).
Так – коснувшись идентичности тех, кого можно назвать носителями зла – мы возвращаемся к проблеме личности и ее идентичности, одной из ключевых для западной цивилизации и культуры. Ведь сама по себе важность отдельной личности – это западная идея, о чем говорит и Кирилл Кобрин в беседе о темах недели. Но идентичность личности в современной Европе – не статичное понятие.
С одной стороны, она находится под угрозой: за нами следят. Причем далеко не всегда спецслужбы, чаще всего мы соглашаемся на такую «слежку» «добровольно-принудительно», расплачиваясь кредитной картой или «чекинясь» в социальных сетях.
С другой стороны – от «всевидящего ока» государства и общества можно спрятаться, сменив собственную идентичность. Этому посвящен очередной проект чешской арт-группы Ztohoven «Гражданин К.» (кстати, темы идентичности так или иначе касаются и прочие ее акции – например, «Звонок политику»). Девизом художников, сменивших собственную идентичность, изготовив поддельные паспорта, могли бы стать слова философа Григория Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал». Впрочем, что такое в данном случае «я»? Вот что говорит один из активистов группы - Роман Тыц:
В беседе Кирилла Кобрина с художником Виктором Пивоваровым речь идет о совсем другой художественной группе – прерафаэлитах, о смене идентичности через смену угла зрения на искусство, а также о «буржуазном искусстве» как феномене.
Если придерживаться марксистской парадигмы, противоположность искусству буржуазному – искусство «пролетарское»; но адептами и провозвестниками оного в Европе являлись, как правило, утонченные эстеты и интеллектуалы. Это один из парадоксов идентичности европейских левых, в особенности «старых», еще тесно связанных с марксизмом. Кирилл Кобрин, побывав на выставке, посвященной писателю Джону Берджеру, признается в том, что эта парадоксальная идентичность стала ему немного понятнее.
Трагичнее, чем в Великобритании, сложилась судьба многих левых интеллектуалов в странах, которые оказались после Второй мировой войны советскими сателлитами. Одним из тех, кто считался покровителем левого искусства в Чехословакии, был Рудольф Сланский – ведущий функционер местной Коммунистической партии. 60 лет назад, 3 декабря 1952 года, в Праге был приведен в исполнение приговор по делу «антигосударственного заговорщицкого центра», в руководстве которым – под пытками – признался Сланский. Все подсудимые были убежденными коммунистами, почти все – евреями. 11 из 14 обвиняемых были приговорены к смерти и повешены. Так завершились поиски идентичности чехословацких коммунистов, - из партии, в рядах которой состояли авангардисты, выступающие за свободу личности и творчества, они превратились в тоталитарную силу, «пожирающую» своих собственных детей. Процесс Сланского был одним из последних «расстрельных» политических процессов в странах бывшего советского блока – спустя три месяца после казни осужденных умер Сталин.
Осознание необходимости помнить о таком прошлом, - тоже часть европейской идентичности.
Само слово «мультикультурализм» в последние годы превращается в некое оценочное понятие, обозначающее определенный тип государственной политики, которая, как считают сейчас в Европе многие, не оправдала себя (Дэвид Кэмерон даже сравнил политику «государственного мультикультурализма» в Великобритании с практиками сегрегации). Но если отвлечься от идеологии и вернуться к «описательному» понятию мультикультурализма как сосуществования различных культур – оказывается очевидным, что Европа всегда объединяла разные традиции и культуры и разные типы идентичности.
Нигде, пожалуй, это не проявлялось так, как в городах Центральной и Восточной Европы. «…О нём мечтали литовцы, поскольку Вильнюсом владела Польша; сейчас, когда город, как и в самом своём начале, стал столицей Литвы, о нём тоскуют поляки, а ещё больше – белорусы», причем «ни одна из этих наций не может утверждать, что Вильнюс принадлежит только ей», - пишет Томас Венцлова в своей книге о Вильнюсе с характерным названием «Город в Европе». Об этой книге в Проекте Европа рассказывает Ольга Балла-Гертман, которая подчеркивает, что именно «сама синтетичность трудного и сложного города Вильнюса – своего рода прообраз для возможной Европы».
Культурное и этническое многообразие – важнейшая составная часть идентичности Вильнюса, который тоже можно отнести к европейскому Пограничью – территориям, поменявшим государственную принадлежность или подвергшимся этническим чисткам вследствие Второй мировой войны. Прежнее население, как правило, покидало эти земли, а на смену им приходили переселенцы – носители иной культуры. Формирование их «коллективной памяти», их новой идентичности, однако, было тесно связано с историей этих мест, с их прежними жителями. Подкаст Александра Бобракова посвящен теме идентичности советских граждан – жителей бывших финских территорий и чехов, заселивших Судетскую область после изгнания оттуда немецкого населения. Вот что говорит об идентичности советских переселенцев этнограф Екатерина Мельникова:
Европейский Союз как проект призван, в том числе, не допустить повторения событий 70-летней давности, именно за это ему была присуждена Нобелевская премия мира (которая, кстати, будет вручена спустя неделю – 10 декабря). Однако идентичность самого Европейского Союза вызывает споры, особенно на фоне так и не преодоленного долгового кризиса в еврозоне. Разделение на «еврооптимистов» и «евроскептиков» несколько упрощает картину: к какому из лагерей отнести, например, британского премьера Дэвида Кэмерона? О споре евроскептиков с еврооптимистами на островах – Ярослав Шимов в обзоре британской прессы. Уже сейчас очевидно, что позиция Британии будет одной из главных интриг завершающего 2012 год саммита ЕС, на котором будет обсуждаться проект бюджетного союза в еврозоне.
Впрочем, Британия ищет свою идентичность не только по отношению к ЕС. К идее «британскости» отношение на островах довольно прохладное, и, например, Шотландия все больше «поглядывает на сторону». Свою идентичность в новой Европе ищут и жители Каталонии, Фландрии, севера Италии... Речь о новых регионалистских движениях и сепаратизме в Европе идет в беседе Ярослава Шимова с Кириллом Кобриным, - из которой следует, что «черт» евросепаратизма не так страшен, как его «малюют». Ведь частью идентичности регионалистов является положительное отношение к ЕС и евроинтеграции, и никто не хочет отгородиться от соседей границами и таможней, как это сделали 20 лет назад «республики-сестры» бывшего нерушимого Союза. Вопросом, однако, остается то, что может сделать возможное отделение Каталонии и Шотландии с идентичностью «остатков» Испании или Великобритании.
Что, например, будет с британской монархией? Очевидно, что для жителей нынешнего Соединенного Королевства монархия – важнейшая часть идентичности. Я бы, впрочем, рискнул сказать, что наличие того или иного отношения к британской монархии – это часть идентичности большинства представителей современного человечества. Это один из самых известных брендов в мире вообще, и недаром на пародийный твиттер Елизаветы II подписан почти миллион человек. Как, однако, обстоят дела с другими монархиями Европы? Об этом – и о тех республиках, где президент не обладает реальной политической властью – в подкасте Ярослава Шимова. Впрочем, для национальной идентичности разных государств характерно и разное отношение к фигуре главы государства – на примере Чехии и ее ярких президентов Вацлава Гавела и Вацлава Клауса это показывает Александра Вагнер в беседе с Ярославом Шимовым и Кириллом Кобриным.
Именно гибель президента Польши Леха Качиньского в авиакатастрофе под Смоленском стала толчком к тому, что раскол в польском обществе между традиционалистами и проевропейски ориентированными силами перешел фактически в открытую стадию – в связи с делом так называемого «польского Брейвика» об этом рассуждает Ярослав Шимов (отмечу, кстати, в связи с модой сравнивать каждый случай массового убийства стрелком-одиночкой с трагедией в Норвегии – в то время как «польский Брейвик» и его норвежский вдохновитель идентифицируют себя как крайне правые, идентичность так называемого «русского Брейвика» Дмитрия Виноградова, похоже, состоит в том, что он был лишен каких-либо надличностных мотиваций).
Так – коснувшись идентичности тех, кого можно назвать носителями зла – мы возвращаемся к проблеме личности и ее идентичности, одной из ключевых для западной цивилизации и культуры. Ведь сама по себе важность отдельной личности – это западная идея, о чем говорит и Кирилл Кобрин в беседе о темах недели. Но идентичность личности в современной Европе – не статичное понятие.
С одной стороны, она находится под угрозой: за нами следят. Причем далеко не всегда спецслужбы, чаще всего мы соглашаемся на такую «слежку» «добровольно-принудительно», расплачиваясь кредитной картой или «чекинясь» в социальных сетях.
С другой стороны – от «всевидящего ока» государства и общества можно спрятаться, сменив собственную идентичность. Этому посвящен очередной проект чешской арт-группы Ztohoven «Гражданин К.» (кстати, темы идентичности так или иначе касаются и прочие ее акции – например, «Звонок политику»). Девизом художников, сменивших собственную идентичность, изготовив поддельные паспорта, могли бы стать слова философа Григория Сковороды: «Мир ловил меня, но не поймал». Впрочем, что такое в данном случае «я»? Вот что говорит один из активистов группы - Роман Тыц:
В беседе Кирилла Кобрина с художником Виктором Пивоваровым речь идет о совсем другой художественной группе – прерафаэлитах, о смене идентичности через смену угла зрения на искусство, а также о «буржуазном искусстве» как феномене.
Если придерживаться марксистской парадигмы, противоположность искусству буржуазному – искусство «пролетарское»; но адептами и провозвестниками оного в Европе являлись, как правило, утонченные эстеты и интеллектуалы. Это один из парадоксов идентичности европейских левых, в особенности «старых», еще тесно связанных с марксизмом. Кирилл Кобрин, побывав на выставке, посвященной писателю Джону Берджеру, признается в том, что эта парадоксальная идентичность стала ему немного понятнее.
Трагичнее, чем в Великобритании, сложилась судьба многих левых интеллектуалов в странах, которые оказались после Второй мировой войны советскими сателлитами. Одним из тех, кто считался покровителем левого искусства в Чехословакии, был Рудольф Сланский – ведущий функционер местной Коммунистической партии. 60 лет назад, 3 декабря 1952 года, в Праге был приведен в исполнение приговор по делу «антигосударственного заговорщицкого центра», в руководстве которым – под пытками – признался Сланский. Все подсудимые были убежденными коммунистами, почти все – евреями. 11 из 14 обвиняемых были приговорены к смерти и повешены. Так завершились поиски идентичности чехословацких коммунистов, - из партии, в рядах которой состояли авангардисты, выступающие за свободу личности и творчества, они превратились в тоталитарную силу, «пожирающую» своих собственных детей. Процесс Сланского был одним из последних «расстрельных» политических процессов в странах бывшего советского блока – спустя три месяца после казни осужденных умер Сталин.
Осознание необходимости помнить о таком прошлом, - тоже часть европейской идентичности.
