«Америка бы не родилась, если бы не помощь и поддержка свободолюбивых народов Европы», – сказал президент США Рональд Рейган в одном из своих радиообращений к нации. И напомнил американцам имена маркиза Лафайета, вождя польского освободительного восстания Тадеуша Костюшко, прусского генерала фон Штойбена – все они воевали за независимость североамериканских колоний и внесли большой вклад в победу. Америка сполна заплатила этот долг, защищая идеалы свободы во всем мире. Однако пришла она к такому пониманию своей миссии далеко не сразу.

Прощаясь в сентябре 1796 года с нацией, первый президент США Джордж Вашингтон предостерегал соотечественников от втягивания в европейские дела:

«Свободному народу следует быть постоянно настороже ввиду опасности коварных уловок иностранного влияния (заклинаю вас верить мне, сограждане), поскольку история и опыт свидетельствуют, что иностранное влияние является одним из злейших врагов республиканского правительства... Основополагающим правилом поведения для нас во взаимоотношениях с иностранными государствами является развитие наших торговых отношений с ними при минимально возможных политических связях».

Шестой президент Джон Квинси Адамс в речи по случаю Дня независимости 4 июля 1821 года заявил:

«Повсюду, где уже развернулось или будет развернуто знамя свободы и независимости, – там будет ее сердце, ее благословение и молитвы. Но она не устремлена за свои рубежи в поисках чудовищ, чтобы уничтожить их. Она желает свободы и независимости для всех, не ущемляя никого. Она отстаивает и защищает лишь свое. Она воздаст хвалу общему делу, возвысит голос одобрения и благожелательного сочувствия тому, кто последует ее примеру. Ей хорошо известно, что, единожды встав под чужие знамена, она безвозвратно вовлечет себя во все войны, замешанные на интересе и интриге, личной алчности, зависти и амбициях, которые, похитив знамя свободы, раскрашивают себя в его цвета. Основополагающие принципы ее политики безрассудно изменятся от свободы к силе...»

Но в 1848 году Австрия с помощью русских войск подавила венгерскую революцию. Ее вождь Лайош Кошут приехал в США и непрестанно повторял в своих публичных выступлениях, что напрасно американцы уповают на воспитательную силу собственного примера. «Я пока еще не слыхал о деспоте, который бы поддался моральному воздействию свободы», – говорил он.

В декабре 1849 года сенатор Льюис Касс, который был кандидатом демократов на президентских выборах 1848 года, а впоследствии занял пост государственного секретаря, внес в палату проект резолюции о разрыве дипотношений с Веной в наказание за кровавую расправу над венгерскими революционерами.

Касс назвал Кошута «венгерским Вашингтоном», а христианские государства – «единой политической семьей», члены которой объединены общими интересами и, в известной степени, «общими чувствами». Соответственно, они вправе выражать суждения о действиях друг друга. Общественное мнение, говорил Касс, беспрепятственно пересекает государственные границы, оно «сильнее штыка». Разумеется, подобные меры не должны применяться слишком часто – в этом случае они обесценятся. К ним следует прибегать лишь в крайних случаях, причем и сама Америка не должна стать исключением для этого «высокого трибунала».

Это была первая попытка ввести международные санкции в ответ на вопиющие нарушения прав человека. И попытка эта провалилась.

В выступлении Касса было лишь одно слабое место. Он убеждал коллег-законодателей, что разрыв отношений с Австрией не нанесет США существенного ущерба, поскольку уровень дипломатического представительства при венском дворе невысок, а объем двусторонней торговли (1 700 000 долларов в год) незначителен. Этим аргументом и воспользовались его оппоненты.

Почему бы в таком случае не учинить суровый суд всем нациям мира, а не только Австрии? – вопрошал сенатор Джон Паркер Хейл.

Приговора была достойна, прежде всего, Россия, за ней должны были последовать Англия за угнетение индийцев и ирландцев, Франция, Испания... А когда все эти страны «будут лежать у наших ног, корчась в смертных муках», американцам самим придется занять скамью подсудимых, потому что «в столице Образцовой Республики... в пределах видимости флага свободы, который реет над нашими головами... покупают и продают мужчин, покупают и продают женщин, содержа их на двадцать пять центов в день, пока не подойдет время перевезти их на какой-либо другой рынок».

Сенатор же Генри Клей сказал, что его удивляет несоответствие наказания преступлению: «Куда естественней было бы немедленно объявить Австрии войну».

Резолюция Касса была отклонена, но ее идея выжила и окрепла, постепенно превратившись в императив внешней политики США.

Теодор Рузвельт не любил поучать другие правительства. Однако в декабре 1904 года в своем очередном ежегодном послании Конгрессу, которое вошло в историю как «поправка к доктрине Монро», он заявил, что Америка не может спокойно наблюдать за разгулом тирании и угнетения в других странах:

«Неизменной целью этой нации, как и всех просвещенных наций, должны стать неустанные усилия, способствующие приближению того дня, когда повсюду восторжествуют мир и справедливость. Но бывает мир, которого мы не можем желать, который в долгосрочной перспективе разрушителен не менее, чем война. Тираны и угнетатели творят бесчинства и называют это миром... Мир деспотического террора, мир, в котором притесняются слабые, мир несправедливости должен быть отвергнут, как мы отвергаем неправедную войну».

Отдельного упоминания в речи Рузвельта удостоилась Россия, за которой президент внимательно наблюдал после кишиневского погрома 1903 года:

«Даже в тех случаях, когда не представляется возможным обеспечить соблюдение другими странами принципов, которые мы считаем аксиомами, нам необходимо решительно настаивать на уважении прав своих граждан независимо от их веры или этнической принадлежности. Добиться от России разрешения для наших соотечественников-евреев свободно путешествовать по российской территории оказалось весьма трудной задачей. Подобное поведение не только несправедливо и вызывает с нашей стороны понятное раздражение. В нем сложно усмотреть какой-либо разумный мотив с точки зрения российских интересов».

Спустя девять месяцев Рузвельт воспользовался русско-японскими мирными переговорами в Портсмуте, в которых он участвовал в качестве посредника, и передал главе российской делегации Сергею Витте послание Николаю II с напоминанием о необходимости решить проблему. Как пишет в своих воспоминаниях Витте, вопрос поступил на рассмотрение специальной комиссии, но толку из этого так и не вышло: «В конце концов, в течение почти шести лет вопрос этот не получил никакого благоприятного решения и дело это кончилось тем, что американцы денонсировали торговый договор на тех основаниях, что они не могут примириться с таким произволом и с несоответствующим духу времени толкованием той части торгового договора, которая говорит о праве въезда иностранцев в ту или другую страну».

Российско-американский торговый договор был денонсирован американской стороной в 1911 году.

Вступая в войну с нацистской Германией и ее союзниками, Америка объявила своей главной целью защиту демократии во всем мире. Об этом Франклин Рузвельт говорил 6 января 1941 года в своей знаменитой речи «Четыре свободы»:

«Полагаю, каждый реалист знает, что в данный момент демократический образ жизни во всех частях мира подвергается нападению – нападению с помощью оружия или секретного распространения ядовитой пропаганды со стороны тех, кто стремится разрушить единство и посеять раздор между государствами, еще находящимися в состоянии мира.

За долгие шестнадцать месяцев эти нападения разрушили модель демократической жизни в огромном количестве независимых государств, больших и малых. И нападающая сторона по-прежнему на марше, угрожая другим государствам, большим и малым.

Поэтому в качестве вашего президента, выполняющего свои конституционные обязанности представлять Конгрессу отчет о состоянии Союза, я вынужден, к сожалению, сообщить вам, что будущее и безопасность нашей страны и нашей демократии чрезвычайно зависят от событий, происходящих далеко за пределами наших границ».


После Второй мировой войны супруга Рузвельта Элеонор сыграла ключевую роль в разработке и принятии Всеобщей декларации прав человека.

Советская делегация на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Париже яростно сопротивлялась как концепции в целом, так и отдельным положениям декларации. Ее глава Андрей Вышинский, снискавший позорную славу главного инквизитора на больших московских процессах конца 30-х годов, теперь озаботился положением трудящихся в капиталистических странах и в качестве непревзойденного образца изображал положение в Советском Союзе, где о правах граждан заботится государство.

Переговоры, предшествовавшие принятию Всеобщей декларации прав человека, оказались изнурительными. В сентябре 1948 года Элеонор Рузвельт выступила в Сорбонне с изложением принципиальных разногласий между Москвой и западными державами:

«Существуют фундаментальные разногласия между демократической и тоталитарной страной, которые проявляются даже в понимании используемых ими слов. К примеру, слово «демократия» имеет один смысл для СССР и другой – для США и Франции... Представители СССР утверждают, что они уже достигли результатов, которых мы, живущие в условиях, как они это называют, «буржуазной демократии», достигнуть не в состоянии, потому что у них эти вопросы контролирует государство. Наше государство представляется им бессильным, поскольку оно контролируется народом. Эту логику они не принимают. Они говорят, что в СССР народ контролирует государство, предоставляя ему определенные абсолютные права. Мы со своей стороны полагаем, что права не следует передавать правительству. Они должны оставаться в руках народа...

В свое время в Лондоне господин Вышинский сказал мне, что такого понятия, как свобода личности, не существует – свобода личности ограничена правами всех других личностей, живущих на свете. С этим я, разумеется, согласилась. Я сказала: «Мы подходим к вопросу с разных точек зрения. Мы здесь, в Организации Объединенных Наций, пытаемся определить идеалы и сформулировать права, которые делают человека более свободным. Не правительства, а человека».


Но никакие аргументы Вышинского не вразумили.

9 декабря 1948 года он выступил на пленарном заседании Генеральной Ассамблеи ООН с речью, которая стала его последней попыткой воспрепятствовать принятию Всеобщей декларации прав человека:

«Несмотря на некоторые свои достоинства, этот проект имеет ряд крупных недостатков, главный из которых заключается в его формально-юридическом характере и отсутствии в этом проекте каких бы то ни было мероприятий, которые были бы способны содействовать осуществлению провозглашенных в этом проекте основных свобод и прав человека».


По мнению Вышинского, Декларация должна была не только провозгласить принципы, но и обязать государства принять меры к реализации этих принципов. Вместо этого конкретного пути, заявил Вышинский, мировому сообществу предлагается «путь абстрактный, усеянный цветами пышной фразеологии, которая была более уместна полтораста лет тому назад, которая сейчас уже никого не может прельстить, ибо все эти фразы и формулы эпохи французской революции, эпохи американской революции и английской революции XVII века сейчас уже поблекли, потому что живая жизнь показала, что за этими звонкими формулами скрывается жестокая действительность, разрушающая фетиши и иллюзии».

Меры обеспечения гражданских прав и свобод оратор понимал своеобразно, в духе марксистско-ленинской теории. «Нас нельзя сбить с нашей позиции демагогическими криками и всхлипываниями о том, что нельзя, мол, ограничивать человеческую свободу, права человека. Нет – можно, если эта свобода используется в ущерб общественному благу, интересам народа!» – гневно восклицал он с трибуны ООН.

«Что же остается? Остается голое провозглашение. Сентенция. Пожелание. Возглас. Лозунг».


Декларация была принята на следующий день после выступления Вышинского. Советский Союз, Украина, Белоруссия, Чехословакия, Польша, Югославия, Южно-Африканский Союз и Саудовская Аравия при голосовании воздержались. Как писала в те дни «Правда», «англо-американский блок дал наглядное подтверждение того очевидного факта, что он намерен использовать принятую сегодня Декларацию лишь как ширму для прикрытия картины бесправия и нечеловеческих условий жизни миллионов простых людей в капиталистических странах».

Этот подход к правам человека советская пропаганда сохранила вплоть до распада Советского Союза. В июле 1975 года, прибыв в Хельсинки для подписания Заключительного акта Совещания по безопасности и сотрудничеству в Европе, генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Брежнев был убежден, что подписывает договор о невмешательстве во внутренние дела друг друга.


Но президент США Джеральд Форд придерживался иного мнения:

«Согласованные здесь документы представляют собой плод компромисса, как это всегда бывает на международных переговорах. Но принципы, о которых мы договорились, – это нечто большее, чем наименьший общий знаменатель позиций правительств. Они утверждают фундаментальные права человека: свободу мысли, совести и вероисповедания, гражданские и политические права, права меньшинств... Около 200 лет назад родилось свободное и независимое государство – Соединенные Штаты Америки. Потомки европейцев, провозгласившие свою независимость, заявили в своей декларации, что не только все люди созданы равными, но что они от рождения наделены неотъемлемыми правами – такими как право на жизнь, свободу и стремление к счастью. Отцы-основатели моей страны не сказали, что все американцы должны пользоваться этими правами. Они сказали, что эти права принадлежат всем людям повсюду в мире».



Хельсинкские соглашения породили советское правозащитное движение, активисты которого в полном соответствии с Заключительным актом утверждали, что отныне права человека – не внутреннее дело государств. За месяц до подписания Хельсинкского Заключительного акта Александр Солженицын, выступая в Вашингтоне перед руководителями профсоюзов США, говорил об особой миссии Америки:

«Соединенные Штаты Америки уже давно показали себя как самая великодушная, самая щедрая страна в мире. Везде, где происходит наводнение, землетрясение, пожар, стихийное бедствие, болезнь, кто является первым на помощь? Соединенные Штаты. Кто помогает больше всех и бескорыстно? Соединенные Штаты.

И что же слышим мы в ответ? Упреки, проклятия, «янки, идите домой». Американские культурные центры сжигаются, а представители третьего мира бросаются голосовать против Соединенных Штатов.

Но это не снимает груз с плеч Америки. Ход истории – нравится вам это или нет – сделал вас лидерами мира. Ваша страна не может больше думать провинциально. Ваши политические лидеры не могут больше думать только о своих собственных штатах, их партиях, мелких механизмах, которые могут привести или не привести к продвижению по службе. Вы должны думать обо всем мире, и когда возникнет новый политический кризис в мире (я думаю, мы только что пришли к концу очень острого кризиса и следующий придет в любой момент), основные решения выпадут в любом случае на плечи Соединенных Штатов Америки».


Принимая «закон Магнитского», Америка следовала своим принципам.