С чего начинается театр, знают все. В устоявшейся культуре нет второстепенных деталей, нет эпизодических ролей. А с чего начинается вино?
Время от времени эталонное винное хoзяйство Chateau Mouton Rothschild устраивает выставки винных этикеток: во Флориде, Брюсселе, Лондоне, Петербурге… Французам есть что показать:
начиная с 1945 года Ротшильды заказывают винные этикетки признанным художникам. Свой вклад в этот жанр внесли Жак Кокто, Сальвадор Дали, Энди Уорхол, Бальтюс, Илья Кабаков, Люсьен Фрейд – перечень мог бы быть куда длиннее. Расплачиваются с художниками обычно «натурой»: десятью ящиками. В каждом ящике по 12 бутылок, итого –120 бутылок первоклассного вина.
Сказать, что художники любят вино, – значит ничего не сказать. Они, художники и вино, неразлучны в жизни и в смерти. Сколько амфор, кувшинов, бутылок, бочек, бокалов, стаканов, кружек изобразили художники всех эпох – от античности до наших дней. Русский художник-эмигрант Павел Челищев, участвовавший в этикеточном проекте Ротшильдов, умер в 1957 году в итальянском городке Фраскати. Красивая смерть. Особенно художников волнует цвет вина: бордовый, кровавый, рубиновый, зеленоватый, янтарный, соломенный. Ну а что же вино: отвечает ли оно взаимностью художникам? Простого ответа на этот вопрос нет. Оно само чуть что – и художник. Красные пятна на белой скатерти – разве это не изобразительное искусство? Разве цензура стиральных машин и химчисток способна обуздать эти нечаянные наброски винного вольнодумства? Вот какой творческий диалог ведут этикетки и вино.
Теперь о пробках. Не знаю почему, но уже в детстве я не любил поговорки «глуп как пробка». Мне пробка глупой не казалась. Она умела плавать. Ее можно было грызть. Пробки я собирал, как свои молочные зубы и занозы. Мне нравились они на вкус, на глаз. В приключенческих романах я с завистью читал о пробковых шлемах колонизаторов и о пробковых поясах мореплавателей. И поныне я отношусь к пробкам с нежностью. Даже, бывает, тру их, грызу. Без пробок не было бы выдержанных вин. Еще ученик Аристотеля Теофаст упоминает пробки, которыми закупоривали амфоры. Позднее эта культура была утрачена. В Темные века фляги с вином залепливали глиной или затыкали тряпичной затычкой. Пробочный ренессанс начался лишь в начале XVIII века от Р.Х. А спустя полстолетия появился и штопор, как реакция на пробку и бутылку. Делают корковую затычку из коры пробкового дуба (Quercus suber). Это сложное и тонкое производство. В первый раз кору обдирают, когда пробковому дубу исполняется двадцать пять лет. Причем делают это в июле-августе. Ободранную кору сгребают в кучи и дают ей отлежаться несколько месяцев, прежде чем пустить в дело. Во второй раз дерево обдирают спустя девять лет, когда ему уже хорошо за тридцать. Средняя продолжительность жизни пробкового дуба сто шестьдесят пять лет. Пробки высшего сорта изготовляются из коры третьей, четвертой и пятой обдирки. Особенно трудоемок процесс производства фигурных пробок для шампанского.
Качество вина находится в прямой зависимости от пробки. Вино должно хранить в прохладном месте. Идеальные виноубежища – погреба. В погребе вину дышится прохладно, свет не режет ему глаза. Вино, как ребенок, любит играть в прятки, в «замри». Оно любит тихо-мирно лежать на полке. Почему лежать? Чтобы пробка, не дай бог, не усохла и не пропустила воздух.
Биография бутылок не менее захватывающа. Французский антрополог и историк культуры Франсуа Лиссарраг остроумно заметил, что сосуд и тело могут меняться местами. Пьющий становится сосудом, а сосуд – телом. У амфоры есть ручки, у бокала и кратера – ножка, у кувшина – носик, у бутылки – плечо и горлышко, горло. У бутылки – своя богатая жизнь. Бутылка потеснила увесистую бочку, которая худо-бедно служила вину несколько тысячелетий. Да, бутылями пользовались и в эпоху бочки, но лишь для того, чтобы донести вино до стола, а из них наполнить чаши или кубки. Но не следует думать, что современная бутылка, замечательно хранящая вино, всегда была такой, какой мы ее знаем. В XVIII веке она выглядела точно наши бабушки: надежные широкие бедра, неохватная талия – не бутылка даже, а фляга. Ее сменила широкоплечая толстенная бутыль. Понемногу она вытягивалась, стройнела. В погребе ее перевели из вертикального положения в горизонтальное. Но не нужно упускать из виду главного: бутылка с помощью надежной пробки решила конфликт между вином и воздухом.
Кадр из фильма "Крестный отец"
C интерьером винной культуры замечательно работает Фрэнсис Форд Коппола, создатель «Крестного отца» (помните стройные литровые бутылки с домашним сицилийским вином в сцене знакомства Микеле Карлионе с Аполлонией Вителли?). Именно он впервые окинул режиссерским оком винную ойкумену и в 1975 году всерьез занялся виноделием. Для начала Коппола приобрел запущенные виноградники и полуразрушенную усадьбу в Калифорнии. Теперь его вина – их больше десятка сортов – продаются в лучших винных лавках во всем мире. Это – Francis Coppola Claret, Cabernet Sauvignon, Syrah-Shiraz... Их легко узнать по этикеткам. Стоят они недешево (в среднем около 20 долларов), но я еще ни разу не пожалел потраченных на эти вина денег. У Копполы своя простая философия, которой он научился в юности в итальянской семье: «Фильмы, зоны отдыха, вино, еда – это то, что объединяет людей, это отличный досуг плюс индустрия развлечений». В 2010 году Коппола открыл в калифорнийской долине Alexander Valley винную зону с залом дегустации, двумя ресторанами, бассейнами, кинозалом, галереей и парком. Он называет ее «винной страной чудес, куда людей приглашают на праздник жизни». Вот такое получилось у Копполы итало-американское «совместное производство».
Так с чего начинается вино?
