«Все больше опасений по поводу того, что Европейский союз превращается в организацию, которая приказывает гражданам, а не действует от их имени.
Эта тенденция усиливается благодаря тем самым мерам, которые призваны разрешить экономические проблемы. Люди все сильнее обеспокоены, поскольку решения, которые принимаются не ими, ведут к ухудшению их жизненных стандартов вследствие навязанных «сверху» бюджетных сокращений. А их налоги используются для того, чтобы помогать выбраться из долговой ямы правительствам на другом конце континента».
Эти слова пока не произнесены, хотя должны были. Газета Guardian опубликовала фрагмент речи о состоянии дел в Евросоюзе, с которой собирался выступить премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон во время визита в Амстердам. Речь отложили – по заявлению Лондона, из-за кризиса с заложниками в Алжире, среди которых были и британцы. Но мало кто сомневается в том, что за решением Кэмерона и его помощников стояли и внутриполитические причины. Более того: для правящей Консервативной партии, которую возглавляет Дэвид Кэмерон, тема отношений с Евросоюзом и возможного выхода Великобритании из этой организации стала в последнее время одной из главных. Радикалы-евроскептики, которых довольно много в рядах нынешних консерваторов, считают, что Кэмерону следует назначить дату общенационального референдума, на котором вопрос будет поставлен ребром: вы за или против дальнейшего членства Великобритании в Европейском союзе?
Удивительно, но факт: в том же духе высказался несколько месяцев назад и Питер Манделсон – бывший член Еврокомиссии и один из архитекторов «нового лейборизма» времен Тони Блэра. Он заявил: «Я думаю, что референдум по этому вопросу будет необходим, поскольку политические партии не в состоянии урегулировать разногласия и прийти к какому-либо единому мнению. Референдум может стать здравым инструментом восстановления национального консенсуса по вопросу о месте Британии в мире». При этом лейбористская оппозиция известна своим позитивным отношением к европейскому проекту – насколько, конечно, это возможно в рамках британской политики, которая по традиции скептически относится к инициативам, приходящим с континента. Очевидно, лейбористы рассчитывают, что здравомыслие, которое принято относить к числу британских добродетелей, возобладает, и большинство населения согласится с лордом Манделсоном: «[В случае выхода из ЕС] нам по-прежнему придется придерживаться стандартов Евросоюза в торговле с Европой. Но у нас практически не будет возможности определять их. Из соображений политической целесообразности и практической необходимости мы неизбежно будем заодно с Европой в большинстве международных вопросов. Но наш голос будет плохо слышен при выработке европейской политики».
Сам Дэвид Кэмерон на вопрос о выходе его страны из ЕС пока отвечает уклончиво: мол, он не поддерживает эту идею, но способен представить себе подобное развитие событий. Когда именно может пройти референдум по этому вопросу, из высказываний премьера понять трудно. До недавних пор чаще всего назывался 2015 год (тогда в Великобритании должны состояться и очередные парламентские выборы), теперь говорят уже о 2018-м. Представить себе «прощание британки» решил и еженедельник Economist, подробно проанализировавший, чтó, собственно, ждет Соединенное Королевство в случае расставания с Евросоюзом. Выяснилось, что поначалу все может быть не так уж плохо. К примеру, Британия сразу сэкономила бы 8 миллиардов фунтов в год – такова ее доля в дотациях ЕС сельскохозяйственным производителям и беднейшим регионам Европы. Не исключено, что продукты питания в британских магазинах стали бы несколько дешевле. С другой стороны, вряд ли обрадовались бы фермеры в самом Соединенном Королевстве: они лишились бы 2,7 миллиарда фунтов этих самых дотаций. Возможно, Лондон несколько изменил бы трудовое законодательство. Нормы ЕС ограничивают рабочую неделю (не более 48 часов) и предусматривают лимиты работы без перерыва или отпуска. В «свободной» от Евросоюза Британии эти нормы могли бы быть менее жесткими, что, возможно, оживило бы рынок труда. Не исключено, что независимые от ЕС механизмы финансового и банковского регулирования сделали бы островное королевство более привлекательным для некоторых иностранных финансистов.
Список проблем, связанных с выходом из Евросоюза, выглядит, по мнению экспертов Economist, более внушительно, чем набор потенциальных выгод. Таможенная граница, которая при таком развитии событий отделит острова от континента, обернется катастрофой для многих британских производителей. Скажем, молочные продукты, экспортируемые в страны ЕС, были бы обложены 55-процентной таможенной пошлиной, что сделало бы их совершенно неконкурентоспособными. Подорожали бы и поставляемые на континент запчасти для автомобилей, производимые английскими заводами, что могло бы привести эту отрасль к серьезному кризису. Наконец, у многочисленных британцев, постоянно живущих в странах Евросоюза (их сейчас более полутора миллионов), возникли бы проблемы с их статусом в странах проживания – ведь многие соглашения о свободном перемещении людей и капиталов, действующие в нынешнем ЕС, пришлось бы пересматривать. Кстати, в самой Британии живет около 2,3 миллиона граждан стран ЕС, и вопрос с ними тоже пришлось бы как-то решать – скорее всего, заключая двусторонние соглашения с каждой из стран – а это колоссальная бюрократическая морока…
Опросы общественного мнения пока говорят о том, что Британия крепко задумалась над будущим своих отношений с Европой, но к однозначным выводам придет, видимо, нескоро. Вот данные исследования, проведенного в середине прошлого года центром Policy Network. 67% опрошенных высказались за продолжение членства их страны в ЕС. При этом, однако, 36% считают правильным, чтобы Соединенное Королевство было лишь частью европейской зоны свободной торговли – а остальные интеграционные соглашения с континентом можно и пересмотреть. 18% респондентов устраивает нынешнее положение дел, но они против дальнейшей, более тесной интеграции, о которой все чаще говорят в Брюсселе. И только 14% поддерживают полноправное участие Британии во всех интеграционных проектах ЕС. Так что проевропейское большинство британцев – реальность, но большинство это рыхлое, в отличие от меньшинства, выступающего за расставание с Брюсселем. И трудно сказать, на чью сторону склонится чаша весов в случае проведения референдума. (В его поддержку, по опросам, стабильно выступают более половины британцев.)
Британские евроскептики, в том числе представители набирающей популярность Партии независимости Соединенного Королевства (United Kingdom Independence Party, UKIP), уже стали одной из самых «громких» групп в Европейском парламенте – пусть и не самой многочисленной. Они настолько заметны, а их выпады в адрес руководства ЕС порой настолько остры, что иногда не выдерживают нервы и у обычно спокойного председателя Еврокомиссии Жозе Мануэла Баррозу:
Осторожные деловые люди уже бьют тревогу – в связи даже не с гипотетическим выходом Британии из ЕС, а лишь с планами проведения референдума по этому вопросу. Вот что на днях заявил лорд Джон Филип Браун – бывший глава нефтяной корпорации «БиПи»: «Те, кто стремится инвестировать в экономику Британии, найдут здесь систему образования мирового уровня, международно признанные исследовательские центры, стабильную правовую систему… Но нельзя забывать, что нас рассматривают еще и как ворота в Евросоюз. Неопределенность – враг инвестиций, и мы должны воздерживаться от шагов, которые испортили бы репутацию Британии, которая сейчас представляется многим очевидным выбором в смысле вложения финансового и человеческого капитала». Еще конкретнее высказался сэр Эндрю Кан, вице-президент японского инвестиционного банка Nomura: «Представьте себе, что вы – руководитель корейской автомобильной фирмы, или японского производителя электроники, или американской фармацевтической компании, или китайского банка. У вас есть миллиард долларов на инвестиции в Европе. Соединенное Королевство кажется вам самым привлекательным вариантом по многим параметрам, но вот советники говорят вам: мы не знаем, будет ли через пять лет эта страна частью единого европейского рынка; мы не знаем, на каких условиях она будет сотрудничать с Европой. На самом деле мы понятия не имеем, есть ли у них какая-то стратегия взаимодействия с ЕС. Да, британский рынок по-прежнему будет соблазнителен для вас, но, услышав такое, вы начнете взвешивать другие европейские варианты».
Зачем же кабинету Дэвида Кэмерона потребовалось превращать вопрос о взаимоотношениях с ЕС в первый пункт британской политической повестки дня? Похоже, дело в том, что Консервативная партия сейчас переживает определенный кризис идей, точнее, период идеологической неразберихи. В свое время Тони Блэр подложил огромную свинью консерваторам, «перехватив» у них неолиберальные идеи и сделав их основой политической программы New Labour – недаром лейбориста Блэра часто иронически называют лучшим учеником идола консерваторов – Маргарет Тэтчер. Это обеспечило лейбористам череду политических побед при Блэре – с экономическими успехами, впрочем, было сложнее. А консерваторы остались на идеологическом безрыбье. В результате на выборы в 2010 году они шли под довольно пестрыми лозунгами, стремясь создать имидж реформистской, «зеленой», современной партии. Дэвид Кэмерон, к примеру, пусть и не прямо, но высказывался в поддержку однополых браков – заявление, скажем так, необычное для традиционного британского консерватизма.
Но когда дошло до дела и пришлось управлять страной, выяснилось, что у команды Кэмерона есть несколько серьезных проблем. Во-первых, она изрядно оторвана от британской повседневной действительности. Есть такой анекдот – его рассказывают о Тони Блэре, но к Дэвиду Кэмерону он подходит, возможно, в еще большей степени. Приезжает британский премьер в рабочий городок где-то на севере Англии, заходит в местную забегаловку, там его угощают традиционным блюдом – жареной треской, картошкой и зеленым гороховым пюре. Премьер смотрит на это пюре и говорит: «Прекрасно! Я ведь так люблю авокадо!».
Ну а во-вторых, в Консервативной партии наметился раскол. С одной стороны, есть правое крыло, критикующее Кэмерона и его соратников как раз за отход от «устоев», за ту же поддержку однополых браков. С другой, есть прагматичная часть сторонников Консервативной партии, которая видит в ней защитницу своих интересов, – это, к примеру, представители малого бизнеса. У этих людей экономические приоритеты, некоторые из них не готовы любой ценой защищать консервативные ценности, при определенных условиях они готовы голосовать и за лейбористов. И вот, наблюдая этот раскол, Дэвид Кэмерон, очевидно, решил сделать тему взаимоотношений с ЕС неким знаменем, способным вновь объединить партию. Ему кажется, что это популярно. Ему кажется, что это важно для британского избирателя. На самом же деле, если верить данным Ipsos, к числу важнейших тем, вызывающих у них серьезный интерес, Европу относят лишь 3% британцев! Поэтому весьма сомнительно, что евроскептицизм и псевдопатриотическая риторика, на которую сделал ставку британский премьер, сыграют ту позитивную для него политическую роль, на которую он рассчитывает. Зато в выигрыше может оказаться наиболее вероятный соперник Дэвида Кэмерона в борьбе за пост лидера тори – нынешний мэр Лондона Борис Джонсон.
Ну и, как видим, пока тактика Кэмерона проигрышна не только внутри его собственной партии, но и в отношениях с партнерами и противниками. Ник Клегг, лидер либерал-демократов, входящих в правящую коалицию с консерваторами, весьма далек от позиций Кэмерона по «европейскому вопросу». Ну а для лейбористов позиция Кэмерона и вовсе лакомый кусок: они вовсю атакуют премьера, изображая его запутавшимся, безответственным, потерявшим ориентиры политиком. Вот что пишет, к примеру, Эд Боллс, теневой министр финансов, одна из влиятельных фигур в Лейбористской партии: «Было бы естественным предполагать, что на фоне стагнирующей экономики, упадка деловой активности и роста безработицы большая первая речь премьер-министра в новом году будет посвящена тому, как «завести» экономику. Но вместо этого он провел месяцы за составлением речи о Европе. Политическая слабость Кэмерона перед собственными буйными парламентариями-заднескамеечниками, которые все чаще настаивают на немедленном выходе из ЕС, а не просто на референдуме, теперь угрожает Британии экономической нестабильностью».
Судя по всему, глава правительства стал жертвой распространенного стереотипа о каком-то врожденном евроскептицизме британцев, их, как принято говорить, впитанной с молоком матери неприязни к континенту. Этот феномен если и существует, то в большей мере в книгах, фильмах или на интернет-форумах. Реальность же сложнее: в ней есть и миллионы британцев, живущих или с удовольствием ездящих на континент, по делам или на отдых, и множество британских компаний, принадлежащих иностранцам, и иностранных, владельцы которых – предприниматели с Британских островов. Наконец, не стоит забывать и о том, что у Великобритании уже сейчас не слишком жесткие связи с Евросоюзом: она не входит ни в зону евро, ни в Шенгенское соглашение, и, по сложившейся политической традиции, если Лондону не нравится какое-то решение Евросоюза, то он это решение либо топит, либо не выполняет. Это, конечно, не означает, что Евросоюзу в целом и его отношениям с Британией в частности, не нужна реформа – наоборот, очень нужна. Но главная претензия оппонентов Дэвида Кэмерона в том, что в столь дерганом ритме, склонность к которому проявляет премьер, серьезные политические вопросы не решаются, да и с выбором приоритетов у главы кабинета есть проблемы.
2018 или даже 2015 год – возможные даты проведения референдума, которые назывались до сих пор, – пока еще слишком далеки для того, чтобы с уверенностью прогнозировать, состоится ли он вообще, и уж тем более говорить о его вероятном результате. Но даже этот «фантом референдума» уже оказывает заметное влияние на текущую британскую политику – в частности, на вопрос о независимости Шотландии. Ведь другой референдум, по шотландскому вопросу, гораздо ближе: в октябре прошлого года Дэвид Кэмерон и первый министр правительства Шотландии Алекс Сэлмонд, лидер сепаратистской Шотландской национальной партии, подписали соглашение о правовых рамках его возможного проведения осенью 2014 года. И позиция Кэмерона в отношении ЕС играет на руку сторонникам выхода Шотландии из состава Соединенного Королевства, которые выступают против власти Лондона, но вполне благожелательны к Евросоюзу.
Неудивительно, что в этих условиях многие в Британии советуют премьер-министру просто… притормозить. Еженедельник Economist, например, напоминает Дэвиду Кэмерону об опыте Маргарет Тэтчер, которая уж на что не жаловала единую Европу, однако на переговорах с континентальными партнерами предпочитала не перегибать палку и не угрожать немедленным выходом из тогдашнего Европейского сообщества. «Господин Кэмерон и его министр финансов Джордж Осборн, – пишет издание, – должны открыть для себя выгоды затягивания переговоров и рассмотрения разных вариантов действий. Настаивать на референдуме «да или нет» – это выглядит смело и решительно. Но стремиться выиграть время – мудрее. Правительству не следует строить планы по поводу голосования до тех пор, пока не станет ясно, какой будет Европа, о сотрудничестве с которой намерена голосовать Британия. Вспомним, что именно тактика «поживем – увидим», сколь бы неудовлетворительной она ни казалась в свое время, позволила Британии остаться вне зоны евро».
Эта тенденция усиливается благодаря тем самым мерам, которые призваны разрешить экономические проблемы. Люди все сильнее обеспокоены, поскольку решения, которые принимаются не ими, ведут к ухудшению их жизненных стандартов вследствие навязанных «сверху» бюджетных сокращений. А их налоги используются для того, чтобы помогать выбраться из долговой ямы правительствам на другом конце континента».
Эти слова пока не произнесены, хотя должны были. Газета Guardian опубликовала фрагмент речи о состоянии дел в Евросоюзе, с которой собирался выступить премьер-министр Великобритании Дэвид Кэмерон во время визита в Амстердам. Речь отложили – по заявлению Лондона, из-за кризиса с заложниками в Алжире, среди которых были и британцы. Но мало кто сомневается в том, что за решением Кэмерона и его помощников стояли и внутриполитические причины. Более того: для правящей Консервативной партии, которую возглавляет Дэвид Кэмерон, тема отношений с Евросоюзом и возможного выхода Великобритании из этой организации стала в последнее время одной из главных. Радикалы-евроскептики, которых довольно много в рядах нынешних консерваторов, считают, что Кэмерону следует назначить дату общенационального референдума, на котором вопрос будет поставлен ребром: вы за или против дальнейшего членства Великобритании в Европейском союзе?
Удивительно, но факт: в том же духе высказался несколько месяцев назад и Питер Манделсон – бывший член Еврокомиссии и один из архитекторов «нового лейборизма» времен Тони Блэра. Он заявил: «Я думаю, что референдум по этому вопросу будет необходим, поскольку политические партии не в состоянии урегулировать разногласия и прийти к какому-либо единому мнению. Референдум может стать здравым инструментом восстановления национального консенсуса по вопросу о месте Британии в мире». При этом лейбористская оппозиция известна своим позитивным отношением к европейскому проекту – насколько, конечно, это возможно в рамках британской политики, которая по традиции скептически относится к инициативам, приходящим с континента. Очевидно, лейбористы рассчитывают, что здравомыслие, которое принято относить к числу британских добродетелей, возобладает, и большинство населения согласится с лордом Манделсоном: «[В случае выхода из ЕС] нам по-прежнему придется придерживаться стандартов Евросоюза в торговле с Европой. Но у нас практически не будет возможности определять их. Из соображений политической целесообразности и практической необходимости мы неизбежно будем заодно с Европой в большинстве международных вопросов. Но наш голос будет плохо слышен при выработке европейской политики».
Сам Дэвид Кэмерон на вопрос о выходе его страны из ЕС пока отвечает уклончиво: мол, он не поддерживает эту идею, но способен представить себе подобное развитие событий. Когда именно может пройти референдум по этому вопросу, из высказываний премьера понять трудно. До недавних пор чаще всего назывался 2015 год (тогда в Великобритании должны состояться и очередные парламентские выборы), теперь говорят уже о 2018-м. Представить себе «прощание британки» решил и еженедельник Economist, подробно проанализировавший, чтó, собственно, ждет Соединенное Королевство в случае расставания с Евросоюзом. Выяснилось, что поначалу все может быть не так уж плохо. К примеру, Британия сразу сэкономила бы 8 миллиардов фунтов в год – такова ее доля в дотациях ЕС сельскохозяйственным производителям и беднейшим регионам Европы. Не исключено, что продукты питания в британских магазинах стали бы несколько дешевле. С другой стороны, вряд ли обрадовались бы фермеры в самом Соединенном Королевстве: они лишились бы 2,7 миллиарда фунтов этих самых дотаций. Возможно, Лондон несколько изменил бы трудовое законодательство. Нормы ЕС ограничивают рабочую неделю (не более 48 часов) и предусматривают лимиты работы без перерыва или отпуска. В «свободной» от Евросоюза Британии эти нормы могли бы быть менее жесткими, что, возможно, оживило бы рынок труда. Не исключено, что независимые от ЕС механизмы финансового и банковского регулирования сделали бы островное королевство более привлекательным для некоторых иностранных финансистов.
Список проблем, связанных с выходом из Евросоюза, выглядит, по мнению экспертов Economist, более внушительно, чем набор потенциальных выгод. Таможенная граница, которая при таком развитии событий отделит острова от континента, обернется катастрофой для многих британских производителей. Скажем, молочные продукты, экспортируемые в страны ЕС, были бы обложены 55-процентной таможенной пошлиной, что сделало бы их совершенно неконкурентоспособными. Подорожали бы и поставляемые на континент запчасти для автомобилей, производимые английскими заводами, что могло бы привести эту отрасль к серьезному кризису. Наконец, у многочисленных британцев, постоянно живущих в странах Евросоюза (их сейчас более полутора миллионов), возникли бы проблемы с их статусом в странах проживания – ведь многие соглашения о свободном перемещении людей и капиталов, действующие в нынешнем ЕС, пришлось бы пересматривать. Кстати, в самой Британии живет около 2,3 миллиона граждан стран ЕС, и вопрос с ними тоже пришлось бы как-то решать – скорее всего, заключая двусторонние соглашения с каждой из стран – а это колоссальная бюрократическая морока…
Опросы общественного мнения пока говорят о том, что Британия крепко задумалась над будущим своих отношений с Европой, но к однозначным выводам придет, видимо, нескоро. Вот данные исследования, проведенного в середине прошлого года центром Policy Network. 67% опрошенных высказались за продолжение членства их страны в ЕС. При этом, однако, 36% считают правильным, чтобы Соединенное Королевство было лишь частью европейской зоны свободной торговли – а остальные интеграционные соглашения с континентом можно и пересмотреть. 18% респондентов устраивает нынешнее положение дел, но они против дальнейшей, более тесной интеграции, о которой все чаще говорят в Брюсселе. И только 14% поддерживают полноправное участие Британии во всех интеграционных проектах ЕС. Так что проевропейское большинство британцев – реальность, но большинство это рыхлое, в отличие от меньшинства, выступающего за расставание с Брюсселем. И трудно сказать, на чью сторону склонится чаша весов в случае проведения референдума. (В его поддержку, по опросам, стабильно выступают более половины британцев.)
Британские евроскептики, в том числе представители набирающей популярность Партии независимости Соединенного Королевства (United Kingdom Independence Party, UKIP), уже стали одной из самых «громких» групп в Европейском парламенте – пусть и не самой многочисленной. Они настолько заметны, а их выпады в адрес руководства ЕС порой настолько остры, что иногда не выдерживают нервы и у обычно спокойного председателя Еврокомиссии Жозе Мануэла Баррозу:
Осторожные деловые люди уже бьют тревогу – в связи даже не с гипотетическим выходом Британии из ЕС, а лишь с планами проведения референдума по этому вопросу. Вот что на днях заявил лорд Джон Филип Браун – бывший глава нефтяной корпорации «БиПи»: «Те, кто стремится инвестировать в экономику Британии, найдут здесь систему образования мирового уровня, международно признанные исследовательские центры, стабильную правовую систему… Но нельзя забывать, что нас рассматривают еще и как ворота в Евросоюз. Неопределенность – враг инвестиций, и мы должны воздерживаться от шагов, которые испортили бы репутацию Британии, которая сейчас представляется многим очевидным выбором в смысле вложения финансового и человеческого капитала». Еще конкретнее высказался сэр Эндрю Кан, вице-президент японского инвестиционного банка Nomura: «Представьте себе, что вы – руководитель корейской автомобильной фирмы, или японского производителя электроники, или американской фармацевтической компании, или китайского банка. У вас есть миллиард долларов на инвестиции в Европе. Соединенное Королевство кажется вам самым привлекательным вариантом по многим параметрам, но вот советники говорят вам: мы не знаем, будет ли через пять лет эта страна частью единого европейского рынка; мы не знаем, на каких условиях она будет сотрудничать с Европой. На самом деле мы понятия не имеем, есть ли у них какая-то стратегия взаимодействия с ЕС. Да, британский рынок по-прежнему будет соблазнителен для вас, но, услышав такое, вы начнете взвешивать другие европейские варианты».
Зачем же кабинету Дэвида Кэмерона потребовалось превращать вопрос о взаимоотношениях с ЕС в первый пункт британской политической повестки дня? Похоже, дело в том, что Консервативная партия сейчас переживает определенный кризис идей, точнее, период идеологической неразберихи. В свое время Тони Блэр подложил огромную свинью консерваторам, «перехватив» у них неолиберальные идеи и сделав их основой политической программы New Labour – недаром лейбориста Блэра часто иронически называют лучшим учеником идола консерваторов – Маргарет Тэтчер. Это обеспечило лейбористам череду политических побед при Блэре – с экономическими успехами, впрочем, было сложнее. А консерваторы остались на идеологическом безрыбье. В результате на выборы в 2010 году они шли под довольно пестрыми лозунгами, стремясь создать имидж реформистской, «зеленой», современной партии. Дэвид Кэмерон, к примеру, пусть и не прямо, но высказывался в поддержку однополых браков – заявление, скажем так, необычное для традиционного британского консерватизма.
Но когда дошло до дела и пришлось управлять страной, выяснилось, что у команды Кэмерона есть несколько серьезных проблем. Во-первых, она изрядно оторвана от британской повседневной действительности. Есть такой анекдот – его рассказывают о Тони Блэре, но к Дэвиду Кэмерону он подходит, возможно, в еще большей степени. Приезжает британский премьер в рабочий городок где-то на севере Англии, заходит в местную забегаловку, там его угощают традиционным блюдом – жареной треской, картошкой и зеленым гороховым пюре. Премьер смотрит на это пюре и говорит: «Прекрасно! Я ведь так люблю авокадо!».
Ну а во-вторых, в Консервативной партии наметился раскол. С одной стороны, есть правое крыло, критикующее Кэмерона и его соратников как раз за отход от «устоев», за ту же поддержку однополых браков. С другой, есть прагматичная часть сторонников Консервативной партии, которая видит в ней защитницу своих интересов, – это, к примеру, представители малого бизнеса. У этих людей экономические приоритеты, некоторые из них не готовы любой ценой защищать консервативные ценности, при определенных условиях они готовы голосовать и за лейбористов. И вот, наблюдая этот раскол, Дэвид Кэмерон, очевидно, решил сделать тему взаимоотношений с ЕС неким знаменем, способным вновь объединить партию. Ему кажется, что это популярно. Ему кажется, что это важно для британского избирателя. На самом же деле, если верить данным Ipsos, к числу важнейших тем, вызывающих у них серьезный интерес, Европу относят лишь 3% британцев! Поэтому весьма сомнительно, что евроскептицизм и псевдопатриотическая риторика, на которую сделал ставку британский премьер, сыграют ту позитивную для него политическую роль, на которую он рассчитывает. Зато в выигрыше может оказаться наиболее вероятный соперник Дэвида Кэмерона в борьбе за пост лидера тори – нынешний мэр Лондона Борис Джонсон.
Ну и, как видим, пока тактика Кэмерона проигрышна не только внутри его собственной партии, но и в отношениях с партнерами и противниками. Ник Клегг, лидер либерал-демократов, входящих в правящую коалицию с консерваторами, весьма далек от позиций Кэмерона по «европейскому вопросу». Ну а для лейбористов позиция Кэмерона и вовсе лакомый кусок: они вовсю атакуют премьера, изображая его запутавшимся, безответственным, потерявшим ориентиры политиком. Вот что пишет, к примеру, Эд Боллс, теневой министр финансов, одна из влиятельных фигур в Лейбористской партии: «Было бы естественным предполагать, что на фоне стагнирующей экономики, упадка деловой активности и роста безработицы большая первая речь премьер-министра в новом году будет посвящена тому, как «завести» экономику. Но вместо этого он провел месяцы за составлением речи о Европе. Политическая слабость Кэмерона перед собственными буйными парламентариями-заднескамеечниками, которые все чаще настаивают на немедленном выходе из ЕС, а не просто на референдуме, теперь угрожает Британии экономической нестабильностью».
Судя по всему, глава правительства стал жертвой распространенного стереотипа о каком-то врожденном евроскептицизме британцев, их, как принято говорить, впитанной с молоком матери неприязни к континенту. Этот феномен если и существует, то в большей мере в книгах, фильмах или на интернет-форумах. Реальность же сложнее: в ней есть и миллионы британцев, живущих или с удовольствием ездящих на континент, по делам или на отдых, и множество британских компаний, принадлежащих иностранцам, и иностранных, владельцы которых – предприниматели с Британских островов. Наконец, не стоит забывать и о том, что у Великобритании уже сейчас не слишком жесткие связи с Евросоюзом: она не входит ни в зону евро, ни в Шенгенское соглашение, и, по сложившейся политической традиции, если Лондону не нравится какое-то решение Евросоюза, то он это решение либо топит, либо не выполняет. Это, конечно, не означает, что Евросоюзу в целом и его отношениям с Британией в частности, не нужна реформа – наоборот, очень нужна. Но главная претензия оппонентов Дэвида Кэмерона в том, что в столь дерганом ритме, склонность к которому проявляет премьер, серьезные политические вопросы не решаются, да и с выбором приоритетов у главы кабинета есть проблемы.
2018 или даже 2015 год – возможные даты проведения референдума, которые назывались до сих пор, – пока еще слишком далеки для того, чтобы с уверенностью прогнозировать, состоится ли он вообще, и уж тем более говорить о его вероятном результате. Но даже этот «фантом референдума» уже оказывает заметное влияние на текущую британскую политику – в частности, на вопрос о независимости Шотландии. Ведь другой референдум, по шотландскому вопросу, гораздо ближе: в октябре прошлого года Дэвид Кэмерон и первый министр правительства Шотландии Алекс Сэлмонд, лидер сепаратистской Шотландской национальной партии, подписали соглашение о правовых рамках его возможного проведения осенью 2014 года. И позиция Кэмерона в отношении ЕС играет на руку сторонникам выхода Шотландии из состава Соединенного Королевства, которые выступают против власти Лондона, но вполне благожелательны к Евросоюзу.
Неудивительно, что в этих условиях многие в Британии советуют премьер-министру просто… притормозить. Еженедельник Economist, например, напоминает Дэвиду Кэмерону об опыте Маргарет Тэтчер, которая уж на что не жаловала единую Европу, однако на переговорах с континентальными партнерами предпочитала не перегибать палку и не угрожать немедленным выходом из тогдашнего Европейского сообщества. «Господин Кэмерон и его министр финансов Джордж Осборн, – пишет издание, – должны открыть для себя выгоды затягивания переговоров и рассмотрения разных вариантов действий. Настаивать на референдуме «да или нет» – это выглядит смело и решительно. Но стремиться выиграть время – мудрее. Правительству не следует строить планы по поводу голосования до тех пор, пока не станет ясно, какой будет Европа, о сотрудничестве с которой намерена голосовать Британия. Вспомним, что именно тактика «поживем – увидим», сколь бы неудовлетворительной она ни казалась в свое время, позволила Британии остаться вне зоны евро».
