Постоянный автор солидного журнала, человек взглядов скорее либеральных, лишь слегка заигрывающий с почвенничеством, пишет – и пишет кровью сердца – о школьном образовании в России, особенно о преподавании литературы. Его угнетает курс на "барабанный патриотизм", сулящий серьезные затруднения с толкованием классики. "Лермонтова с его "странною любовью" к отчизне – не за славу, купленную кровью, а за разливы рек и дрожащие огни печальных деревень – самое бы оно сурово осудить, кабы не знать, что как раз Лермонтов-то за свою страну дрался, и дрался храбро. Впрочем, теперь и это знают не все", – отмечает публицист.

Это верно: знают не все. Но потихоньку растет число людей, знающих, что дрался он не по своей воле и не за свою страну, а на Кавказе, и не чаял, как оттуда вырваться. "Пожелайте мне легкой раны…" Они отдают себе полный отчет, что это совершенно разные вещи: за страну и на Кавказе. По нынешним временам вряд ли нужно долго топтаться на сем месте. Каждый может продолжить ряд: не за свою страну, а в Прибалтике, не за свою страну, а в Финляндии, не за свою страну, а в Польше, Венгрии, Чехословакии, Афганистане, вплоть до современной Грузии.

Барабанный патриотизм – действительно самое противное, что грядет, да уже и грянуло, не впервые, впрочем. А вот самое болезненное будет после этого. Речь идет о ревизии классики в современном западном духе. Ее таки придется измерить общим аршином – каждую строку, а не то что главу. И все, что с евроатлантической высоты какого-нибудь 2020 года будет выглядеть империализмом, расизмом, сексизмом, ксено- и любой иной фобией, так и будет названо. В лучших случаях сомнительные места будут снабжены воспитательно-познавательными примечаниями, в худших – вымараны, заменены точками или какими-нибудь бесцветными словами.

Это будет сравнимо с тем, что Россия уже проходила с большевиками. Тогда все рассматривалось сквозь призму классовой борьбы. Дело было трудное, щекотливое, но совершенно необходимое для победы самого передового общественного строя. Классика-то была создана классом-эксплуататором! Одни из его представителей были вбиты в землю, другие убежали, кого-то изгнали, кого-то прокляли, поскольку не могли дотянуться в прошлые века с более крутыми мерами. А книги их, что ли, пощадить? Было бы не совсем логично. Что-то сожгли, что-то изъяли из библиотек, что-то снабдили вразумляющими комментариями, преди- и послесловиями. Блоку показалось, что во главе революционных масс идет Христос. Что увидел, то и спел:

Нежной поступью надвьюжной,
Снежной россыпью жемчужной,
В белом венчике из роз –
Впереди – Исус Христос.

А в книжках двадцатых годов последняя строка выглядела так: "Впереди идет матрос". Да, в алом венчике. Из перлов черного юмора всех советских времен этот, согласитесь, – Намбэр Ван. Теперь ошибки классиков будут исправлять в духе политкорректности. Их подвергнут такому экзамену, что из великих выдержать его сможет разве что Лев Толстой. Перехлесты будут такие, что кто-то из старорежимных словесников сунет голову в петлю или вспыхнет факелом на Красной площади, но остановить Великий Пересмотр не удастся никому. Выпускница, посмевшая написать в сочинении, что хотела бы походить на Татьяну Ларину с ее "но я другому отдана и буду век ему верна", получит жирный неуд и будет отправлена к школьному психологу. Запад, идущий в этом отношении впереди, показывает не "слабоумное преклонение перед настоящим", – он просто вынужден учитывать безобразия прошлого. Слово и картинка весьма способствуют очеловечиванию двуногого, но они же могут и расчеловечивать его, как тех же немцев – свастика, а русских – красная звезда (или все-таки серп и молот?). Россия сегодня платит дань Чечне не только за то, как обращалась с нею во все времена, но и за то, как рассказывал об этом Пушкин.

Тебя я воспою, герой,
О Котляревский, бич Кавказа!
Куда ни мчался ты грозой –
Твой ход, как черная зараза,
Губил, ничтожил племена…