Первую часть исторического экскурса о фильме "Миссия в Москву" читайте здесь.
К тому моменту, когда посол Дэвис вступил в должность, маховик Большого террора размахнулся в полную силу. На четвертый день после прибытия Дэвиса в Москву, 23 января 1937 года, начался второй открытый московский процесс – по делу так называемого "Параллельного антисоветского троцкистского центра". Обвиняемыми были 17 видных членов большевистского руководства, в том числе Георгий Пятаков, Григорий Сокольников и Карл Радек. Как и другие главы дипломатических миссий, посол Дэвис получил пригласительный билет и отправился в Колонный зал.
Он взял с собой переводчика и внимательно следил за происходящим. Ход процесса убедил его в достоверности предъявленных обвинений. Да, заговор и впрямь существовал – к такому выводу пришел Дэвис. "Считать все происходящее политическим спектаклем означало бы предполагать, что зрелище это создано гением масштаба Шекспира", – писал он в своей книге.
Он напрасно не обменялся мнениями со своим переводчиком. Им был Джордж Кеннан – специалист по России, впоследствии сыгравший выдающуюся роль в послевоенной смене курса США в отношении СССР, ставший послом в Москве и объявленный Кремлем нежелательным лицом. Кеннан был убежден в том, что московские процессы – грубая фальсификация, и докладывал об этом в Госдепартамент.
А в июне грянули аресты высшего командного состава Красной Армии во главе с Тухачевским. Не далее как в марте Дэвис устроил в Спасо-хаусе беспрецедентный прием для советских военачальников. Приглашения были разосланы 60 командирам всех родов войск, многие пришли с женами. Тухачевский сидел рядом с дочерью посла.
И вот теперь чуть ли не все гости того приема оказались врагами народа, предателями, шпионами и заговорщиками.
Зимой 1938 года пришел черед новой группы заговорщиков. 27 февраля Дэвис записал в дневник новость об аресте Николая Бухарина и еще 20 человек. 2 марта, в день открытия судилища, посол поспешил в Колонный зал.
По-человечески ему было жаль обреченных. На скамье подсудимых сидели его знакомые, люди, с которыми он общался по долгу службы и в обществе, а с некоторыми подружился. Всего год назад на подмосковной госдаче наркома внешней торговли Аркадия Розенгольца сидели за одним столом первый зам наркоминдела Николай Крестинский, нарком финансов Григорий Гринько, Ворошилов, Микоян, председатель Военной коллегии Верховного Суда СССР генерал Ульрих, прокурор Вышинский и он, посол Дэвис. У профессора Дмитрия Плетнева он лечился и, как всякий пациент с врачом, имел почти интимные отношения. И вот непреодолимая пропасть пролегла между ними.
Посла отделяло от подсудимых чуть более трех метров. Он старательно делал скорбное лицо. Ему очень хотелось, чтобы жертвы террора заметили его сочувствие: "Я надеюсь, они прочли в моих глазах скорбь, которую я чувствовал, глядя на них при таких обстоятельствах".
В фильме "Миссия в Москву" все три московских процесса сведены в один. Суду предшествует дипломатический прием на Спиридоновке, в резиденции наркома иностранных дел Литвинова. Заговорщики о чем-то шепчутся с дипломатами враждебных держав, а тем временем вредители взрывают завод. В ту же ночь и на следующий день предателей арестовывают: Бухарина – на улице, Радека – в ресторане, Ягоду – в служебном кабинете, Крестинского – в книжном магазине, Тухачевского – в ложе Большого театра, где он сидит вместе с семьей посла Дэвиса.
Марджори Дэвис: Блестящий спектакль! Просто поразительный! Джозеф Дэвис: Как зовут балерину? Тухачевский: Уланова. Ее сравнивают с Павловой. Эмлин Дэвис: Я видела Павлову в спектакле "Балле-Рюс" в Нью-Йорке! Тухачевский: Вот настоящий русский балет, мисс Дэвис!
За спиной Тухачевского появляется военный, шепчет ему что-то на ухо. Вместе они выходят. Японский посол в ложе напротив указывает помощнику на место, где только что сидел Тухачевский. Дочь оборачивается, видит пустое кресло, показывает отцу. Тот даже не заметил исчезновения маршала.
В следующей сцене западная пресса и политики беснуются:
– Общественность желает знать, какие обвинения предъявлены, и я намерен поднять этот вопрос в Палате общин!
– Сталин ревниво держится за власть!
– Мы должны разорвать отношения с Россией!
– Красная армия готовилась захватить Москву?
– Коммунизм разоблачен перед всем миром!
Американский рабочий показывает другому газету:
– Видел?
Заголовок на первой полосе: "Кремлевский мясник".
Палата представителей Конгресса США:
– Господин спикер! Американский народ требует правды об этой массовой чистке!
Колонный зал. От былых симпатий посла не осталось и следа. Подсудимые – злобные враги и человеконенавистники. Зато Вышинский, в котором нет ни малейшего портретного сходства с оригиналом, – воплощенная суровая справедливость. У свидетельской кафедры – бывший нарком внешней торговли Аркадий Розенгольц.
Вышинский: Вашей главной целью было расчленение СССР в пользу определенных иностранных государств? Розенгольц: Да. Вышинский: Подсудимый Ягода! У вас был разговор с Пятаковым о том, чтобы вывести из строя Кемеровский химический комбинат? Ягода: Да, гражданин прокурор. Это было частью более обширного плана, имеющего целью парализовать оборонную промышленность. Вышинский: Вы учитывали тот факт, что при осуществлении вашего плана рабочие заводов будут обречены на гибель? Ягода: Человеческие жертвы были неизбежны. Раз уж мы решились следовать этим курсом, мы не могли принимать в расчет немногие жертвы. Вышинский: Пятаков! Вы тоже были согласны принести невинные жертвы ради ваших, скажем так, честолюбивых планов? Пятаков: Более или менее... Вышинский: Не отвечайте мне "более или менее"! Да или нет? Пятаков: Да. Вышинский: Ответ, по крайней мере, откровенный. Гражданин Ягода! Вы признали, что все эти многочисленные акты терроризма и саботажа были частью плана ослабления Советского Союза. Вы принимали участие в составлении этой программы? Ягода: Мы все участвовали. Но в основном это была программа Троцкого. Вышинский: Вы заявляете это, потому что точно знаете? Ягода: Я не встречался с Троцким, если вы это имеете в виду. Его нет в стране. Вышинский: Да, это мне известно. Но откуда же вы знаете, что приказы, которые вы исполняли, отдавал Троцкий? Ягода: Потому что он присылал нам письма с указаниями. Кроме того, двое наших поддерживали с ним прямой контакт. Вышинский: Кто эти двое? Ягода: Пятаков и Крестинский. Вышинский: Подсудимый Крестинский! Вы слышали заявление, которое только что сделал Ягода? Крестинский: В основном. Вышинский: В основном? Вы сидите рядом с ним. Вы плохо слышите? Крестинский: Нет. Вышинский: Ягода! Вы узнаете в этом человеке лицо, находившееся на связи с Троцким? Ягода: Это тот самый человек, хотя тогда он, пожалуй, выглядел иначе. Вышинский: Вы слышали это, гражданин Крестинский? Крестинский: Да, слышал. Вышинский: Это правда? Крестинский: Нет. Я не троцкист. Я не имею с ним ничего общего. Вышинский: Подсудимый Розенгольц! Вы слышали оба заявления. Какое из них истинное? Розенгольц: Крестинский говорит неправду. Вышинский: Подсудимый Гринько! Крестинский говорит правду? Гринько (бывший нарком финансов): Нет. Вышинский: Откуда вам это известно? Гринько: Я был в числе присутствующих, когда он излагал нам программу Троцкого. Мы обсуждали способы ее осуществления. Вышинский: Где происходили эти совещания? Гринько: Иногда у него в кабинете, иногда – у меня, в народном комиссариате финансов. Вышинский (Крестинскому): Полагаю, вы слышали все. Крестинский: Я плохо себя чувствую. Вышинский: Понимаю. У меня больше нет вопросов, товарищ председательствующий.
Весь этот диалог выдуман сценаристом Говардом Кочем и послом Дэвисом. Вместе с тем в нем слышатся отголоски реальной стенограммы, которая была опубликована, в том числе на иностранных языках. Так, например, Николай Крестинский стал единственным из обвиняемых на третьем московском процессе, отказавшимся признать себя виновным. Для Вышинского и Ульриха это стало большой неожиданностью. Вот что он сказал согласно стенограмме:
"Председательствующий. Подсудимый Крестинский, вы признаете себя виновным в предъявленных вам обвинениях?
Крестинский. Я не признаю себя виновным. Я не троцкист. Я никогда не был участником "право-троцкистского блока", о существовании которого я не знал. Я не совершил также ни одного из тех преступлений, которые вменяются лично мне, в частности, я не признаю себя виновным в связях с германской разведкой".
Однако уже на следующий день, после того как ночью с ним поработали лубянские следователи, Крестинский был сломлен.
"Вышинский. Если верно то, что говорил здесь Раковский, то будете ли вы продолжать обманывать суд и отрицать правильность данных вами на предварительном следствии показаний?
Крестинский. Свои показания на предварительном следствии я полностью подтверждаю.
Вышинский. Что значит в таком случае ваше вчерашнее заявление, которое нельзя иначе рассматривать как троцкистскую провокацию на процессе?
Крестинский. Вчера под влиянием минутного острого чувства ложного стыда, вызванного обстановкой скамьи подсудимых и тяжелым впечатлением от оглашения обвинительного акта, усугубленным моим болезненным состоянием, я не в состоянии был сказать правду, не в состоянии был сказать, что я виновен. И вместо того, чтобы сказать – да, я виновен, я почти машинально ответил – нет, не виновен.
Вышинский. Машинально?
Крестинский. Я не в силах был перед лицом мирового общественного мнения сказать правду, что я вел все время троцкистскую борьбу. Я прошу суд зафиксировать мое заявление, что я целиком и полностью признаю себя виновным по всем тягчайшим обвинениям, предъявленным лично мне, и признаю себя полностью ответственным за совершенные мною измену и предательство".
Ульрих (председатель Военной коллегии Верховного суда СССР): Приступаем к допросу гражданина Радека. Вышинский: На предварительном следствии вы также признали свое участие в разработке методов осуществления программы Троцкого. Пожалуйста, расскажите, что представляла собой, в вашем понимании, эта программа? Радек: Ее конечной целью было свержение правительства Советского Союза. Вышинский: Грандиозно, гражданин Радек. И каким же образом предполагалось это сделать? Радек: Мы сознавали, что нынешнее правительство пользуется твердой поддержкой народа. Поэтому нашей единственной возможностью добиться успеха было поражение Советской России какой-либо иностранной державой. Вышинский: Очень интересно. Таким образом, план Троцкого состоял в том, чтобы делать все возможное, чтобы ослабить обороноспособность страны на случай войны? Радек: Да. Вышинский: Войны, в которой, по вашим расчетам, Россия должна потерпеть поражение? Радек: Да. Вышинский: Ваши действия были сознательными? Радек: За исключением времени, когда я сплю, я никогда в жизни не действовал бессознательно. Вышинский: Но на сей раз это был не сон. Радек: К сожалению, нет. Вышинский: Каким образом Троцкий поддерживал с вами связь относительно претворения в жизнь этой пораженческой программы? Радек: Связь была прямой, всегда в виде писем, которые доставлялись курьерами. Вышинский: Когда начались эти контакты? Радек: Осенью 1934 года. Я был на дипломатическом приеме, беседовал с Бухариным, и к нам подошел граф фон...
Председательский молоток.
Ульрих: Подсудимый должен избегать упоминания имен иностранных официальных лиц! Гражданин Радек, вы достаточно опытны в политике, чтобы понимать, какие показания запрещены в открытом судебном заседании. Радек: Я приношу свои глубокие извинения. У меня сорвалось с языка, прежде чем я успел подумать. Ульрих: Будьте осторожны в ваших дальнейших показаниях! Радек: Этот неназванный по имени господин подошел к нам и стал говорить весьма непринужденно. Он сказал: "Кажется, господин Троцкий больше, чем сталинский режим, заинтересован в улучшении отношений между нашими странами". Мы поняли, что он пытается выяснить, пользуется ли Троцкий значительной поддержкой в стране.
На словах Радека камера показывает находящегося в зале военного атташе Германии Кёстринга. Он сидит как в воду опущенный.
Вышинский: Что вы ему сказали в ответ? Радек: Что здесь есть реально мыслящие политики – я включил в их число себя и Бухарина, – которые не сочувствуют политическому курсу существующего правительства и желали бы наладить сотрудничество с Троцким в деле улучшения отношений этой страны с нашей. Вышинский: Короче говоря, вы признаете, что за спиной своего правительства вы протянули руку предателю, который продался иностранной державе? Радек: Да. Если вам угодно так выразиться. Вышинский: А как угодно выразиться вам, гражданин Радек? Радек: В тот момент наша группа не считала Троцкого предателем. Вышинский: Вы сказали "в тот момент". Мы еще вернемся к этому позднее. Сейчас у меня к вам последний вопрос: представитель какой страны подошел к вам и завел речь и Троцком? Радек: Эта страна – Германия. Вышинский: Больше вопросов не имею.
Шум в зале.
А вот отрывок из стенограммы процесса.
"Вышинский: Значит, вы были заинтересованы в ускорении войны и заинтересованы в том, чтобы в этой войне СССР пришел к поражению? Как было сказано в письме Троцкого?
Радек: Поражение неизбежно, и оно создает обстановку для нашего прихода к власти, поэтому мы заинтересованы в ускорении войны. Вывод: мы заинтересованы в поражении.
Вышинский: А вы были за поражение или за победу СССР?
Радек: Все мои действия за эти годы свидетельствуют о том, что я помогал поражению.
Вышинский: Эти ваши действия были сознательными?
Радек: Я в жизни несознательных действий, кроме сна, не делал никогда. (Смех.)
Вышинский: А это был, к сожалению, не сон?
Радек: Это, к сожалению, был не сон.
Вышинский: А было явью?
Радек: Это была печальная действительность.
Вышинский: Да, печальная для вас действительность".
И далее – про связь с представителем иностранной державы:
"Радек: Осенью 1934 года на одном дипломатическом приеме известный мне дипломатический представитель среднеевропейской державы присел ко мне и начал разговор. Он сказал: "Наши руководители (он это сказал конкретнее) знают, что господин Троцкий стремится к сближению с Германией. Наш вождь спрашивает, что означает эта мысль господина Троцкого? Может быть, это мысль эмигранта, когда ему не спится? Кто стоит за этими мыслями?"
Вышинский: Вы признаете, что факт беседы с господином ... в ноябре 1934 года – это есть измена родине?
Радек: Я сознавал это в момент разговора и квалифицирую это теперь, как и тогда.
Вышинский: Как измену?
Радек: Да".
Посол Дэвис не был специалистом по Советскому Союзу, плохо знал политические реалии страны. Но он был высокопрофессиональным юристом и не мог не видеть всех несообразностей этих судилищ. Тем не менее еще в ходе первого московского процесса он докладывал в Вашингтон госсекретарю Корделлу Халлу:
"Это убедительная демонстрация благ, какие предоставляет личности настоящая конституционная защита ее прав. Право обвиняемого на адвоката (почти все обвиняемые отказались от защиты якобы по доброй воле. – В. А.), право не свидетельствовать против самого себя (обвиняемые только это и делали. – В. А.) и, наконец, презумпция невиновности ("Расскажите о своей преступной деятельности", – говорил обвиняемым прокурор, не утруждая себя процессуальными тонкостями. – В. А.) – все это приобретает весьма реальное значение на таких процессах, как этот".
А вот что посол писал дочери в Америку:
"Последнюю неделю я хожу на ежедневные заседания суда по делу о предательстве Бухарина. Не сомневаюсь, что ты следишь за ним по газетам. Это нечто захватывающее. Я нашел здесь столько пищи для ума – процесс дал мне возможность упражняться в навыках оценки достоверности свидетельских показаний и отделения зерен от плевел – навыках, которыми я пользовался встарь, много лет назад, будучи сам адвокатом".
Никаких "плевел" в версии обвинения Дэвис не нашел. Вина подсудимых, докладывал он в Вашингтон, доказана "вне всякого разумного сомнения".
Московские процессы снимались на кинопленку, но кроме речей самого Вышинского от этой хроники почти ничего не сохранилось.
В книге посла Дэвиса заметки и докладные записки о расправе над большевистскими вождями перемежаются рассказами о московских и ленинградских театрах, музеях, магазинах, русской кухне, о поездках по стране. Вот запись, сделанная в Днепропетровске в феврале 1937 года:
"Любопытная история приключилась здесь. В главном комиссионном магазине я увидел очаровательную картину маслом и решил приобрести ее для своей коллекции. Директор магазина заявил, что это работа прославленного итальянского мастера. Цена оказалась, пожалуй, чрезмерной, но я все же купил ее и велел доставить в наш спальный вагон. В тот вечер мы заметили некоторое беспокойство среди людей, пришедших провожать нас, и, к своему удивлению, увидели среди них наших старых знакомых из ГПУ, которые взяли директора магазина под стражу. Они заставили его прийти на вокзал, вернуть деньги, уплаченные за полотно, и признаться, что он ввел меня в заблуждение: картина – не оригинал. Я от всей души поблагодарил их и с трудом уговорил не наказывать провинившегося директора слишком строго".
Джозеф и Марджори Дэвисы были страстными коллекционерами. В Советском Союзе у них разбежались глаза. Комиссионные магазины были забиты антиквариатом самой высшей пробы. Лишившись средств к существованию, представители "эксплуататорских классов" вынуждены были продавать фамильное достояние, зачастую вещи музейного значения, за бесценок. И как удачно получилось, что все комиссионные магазины были государственными! Нужно было только не раздражать по пустякам хозяев страны пребывания, демонстрировать им свою лояльность – и проблем с пополнением собрания и вывозом предметов искусства за границу не будет. Дэвисы жадно скупали старинные живопись, фарфор, бронзу, мебель. За особые дипломатические услуги принимали в дар от советского правительства музейные экспонаты, в том числе предметы, принадлежавшие царской семье. Так была собрана коллекция музея Хиллвуд.
Покидая Москву в мае 1938 года, Джозеф Дэвис удостоился аудиенции у Сталина. Реальная беседа не имела ничего общего с кинематографической. В фильме Сталин делится с Дэвисом своей тревогой о судьбах мира, прозорливо предсказывает дальнейший ход событий и обнажает их скрытую суть, а посол, как прилежный ученик, благоговейно внимает вождю.
Сталин: Англия и Франция без борьбы позволили Гитлеру захватить Австрию. Они, возможно, позволят ему сделать то же самое с Чехословакией. Они предали забвению все свои обязательства перед Лигой Наций и бросают беззащитные страны на растерзание разбойникам.
Дэвис: Я вижу это, но не понимаю, почему они так ведут себя.
Сталин: Я объясню вам, почему, мистер Дэвис, и объясню откровенно, потому что настало время говорить прямо. Реакционные круги Англии продиктовали политический курс на усиление Германии. Одновременно они учинили лживую и крикливую кампанию в прессе о слабости Красной Армии и внутренних беспорядках в Советском Союзе.
Дэвис: Вы имеете в виду, что эти круги фактически поощряют немецкую агрессию?
Сталин: Без сомнения, они планируют втравить Гитлера в войну против этой страны. Впоследствии, когда воюющие страны истощат свои ресурсы, они выйдут на авансцену в качестве миротворцев. Условия этого мира будут выгодны им самим.
Дэвис: Я уверен, что английский народ не одобряет такую политику.
Сталин: С моей точки зрения, нынешние правительства Англии и Франции не представляют народ. В конечном счете фашистские диктаторы потребуют слишком высокую цену, и народы призовут свои правительства к ответу. Но это может произойти слишком поздно.
Обложка журнала Time с послом Дэвисом с супругой
Джозеф Дэвис был назначен послом в Бельгию и Люксембург. После оккупации этих стран нацистской Германией он был отозван в Вашингтон, где занял пост специального помощника госсекретаря. В 1941 году вышла его книга "Миссия в Москву". Президент пришел в восторг от своего друга: по его мнению, книга блестяще доказывала, что Советский Союз – прекрасное государство, а Сталин – мудрый и гуманный вождь. На приеме в Белом доме Рузвельт презентовал экземпляр книги президенту кинокомпании Warner Brоthers Джеку Уорнеру и предложил экранизировать ее.
Картина вышла в прокат в мае 1943 года и провалилась – американская публика к этому времени имела уже более объективный взгляд на Сталина и сталинизм.
В том же месяце Джозеф Дэвис приезжал в Москву вторично. Он привез Сталину личное послание Рузвельта, а также копию "Миссии в Москву", уже снабженную русскими субтитрами. На просмотре в Кремле Сталин остался очень доволен картиной и велел пустить ее в прокат без малейших цензурных поправок. Это был первый голливудский фильм, вышедший на большой советский экран. Тогда же за свои заслуги перед советской властью Дэвис был награжден орденом Ленина. Высокую награду вручал Вышинский.
