В конце семидесятых годов минувшего века я был свидетелем спора "Пастернак или Мандельштам". Последним и неотразимым доводом мандельштамофила были песенки на слова Пастернака из популярного телефильма: "На стихи Мандельштама шлягера не сочинишь...". От окончательной сакрализации спасла тогда Мандельштама певица Алла Пугачева с ее: "Петербург! Я еще не хочу умирать..."
Втайне я был признателен певице: культ Мандельштама среди порядочных людей становился удушающим.
Про этот спор я вспомнил недавно, слушая довоенное танго "Мне бесконечно жаль". Мне кажется, я разгадал секрет его очарованья. Но сначала слова песни:
Я понапрасну ждал
Тебя в тот вечер, дорогая,
С тех пор узнал я, что чужая
Ты для меня.
Мне бесконечно жаль
Твоих несбывшихся мечтаний,
И только боль воспоминаний
Гнетет меня.
Хотелось счастье мне
С тобой найти,
Но, очевидно, нам
Не по пути...
Должно быть, эталон русской любовной лирики — пушкинское "Я помню чудное мгновенье". Так вот, это мгновенье просвечивает в шлягере:
Я понапрасну ждал,
Душе настало пробужденье...
Как мимолетное виденье...
Ты для меня.
Мне бесконечно жаль,
Я помню чудное мгновенье...
Как мимолетное виденье...
Гнетет меня.
или:
Мне бесконечно жаль,
И сердце бьется в упоенье...
И божество и вдохновенье...
Ты для меня.
Даже ритмически выпадающий из переклички пушкинский стих
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты...
подхвачен семантически песенной строчкой
Твоих несбывшихся мечтаний...
Гениальное и пошлое — близнецы. Они говорят о главном: муках любви, слезах радости, боли воспоминаний. Первое находит слова особенные, единственные, второе — замусоленные, залапанные. Но все равно близнецы неразлучны. Так что, читая классиков, слушая Моцарта или Шопена, невольно приникаешь к чистому роднику искусства — кичу.
Акустическая версия эссе, исполненная Валентином Гафтом
Втайне я был признателен певице: культ Мандельштама среди порядочных людей становился удушающим.
Про этот спор я вспомнил недавно, слушая довоенное танго "Мне бесконечно жаль". Мне кажется, я разгадал секрет его очарованья. Но сначала слова песни:
Я понапрасну ждал
Тебя в тот вечер, дорогая,
С тех пор узнал я, что чужая
Ты для меня.
Мне бесконечно жаль
Твоих несбывшихся мечтаний,
И только боль воспоминаний
Гнетет меня.
Хотелось счастье мне
С тобой найти,
Но, очевидно, нам
Не по пути...
Должно быть, эталон русской любовной лирики — пушкинское "Я помню чудное мгновенье". Так вот, это мгновенье просвечивает в шлягере:
Я понапрасну ждал,
Душе настало пробужденье...
Как мимолетное виденье...
Ты для меня.
Мне бесконечно жаль,
Я помню чудное мгновенье...
Как мимолетное виденье...
Гнетет меня.
или:
Мне бесконечно жаль,
И сердце бьется в упоенье...
И божество и вдохновенье...
Ты для меня.
Даже ритмически выпадающий из переклички пушкинский стих
Шли годы. Бурь порыв мятежный
Рассеял прежние мечты...
подхвачен семантически песенной строчкой
Твоих несбывшихся мечтаний...
Гениальное и пошлое — близнецы. Они говорят о главном: муках любви, слезах радости, боли воспоминаний. Первое находит слова особенные, единственные, второе — замусоленные, залапанные. Но все равно близнецы неразлучны. Так что, читая классиков, слушая Моцарта или Шопена, невольно приникаешь к чистому роднику искусства — кичу.
Акустическая версия эссе, исполненная Валентином Гафтом
