На 68-м году жизни в Петербурге скончался известный критик, литературовед и переводчик, ответственный секретарь премии "Национальный бестселлер" Виктор Леонидович Топоров.
В советские годы был близок кругу андеграунда, переводил крупнейших англо-американских и немецких поэтов-модернистов XIX-XX вв. В последнее десятилетие получил известность как яркий полемист и публицист провокационно-консервативных взглядов. О Топорове вспоминают питерские и московские коллеги.
Павел Крусанов, писатель, издатель: В нем было столько жизни, что как-то не представлялось, что может так случиться. Хотя у смерти, может быть, особый резон – приходить к тем, в ком много жизни. Вообще Виктор Леонидович был своего рода личностью героической. Пускай у него были своеобразные представления о справедливости, но если уж он считал что-то справедливым, он бился за свое представление о справедливости, не считаясь ни с чинами, ни с административными возможностями. Он всегда не упускал возможности высказаться "поперек", либералам сообщить о своем представлении о государственном устройстве России, коммунистам – о своем представлении об имперских задачах и так далее. По каждому эпизоду жизни он имел свое мнение и за него бился. Он своего рода, если посмотреть в прошлое, эталон порядочности, несмотря на его характер, его задиристость. Потому что если было в нем представление о том, что этот человек – мой товарищ, никогда ни одного слова не было сказано за спиной его, и любая помощь оказывалась по первому требованию. И для меня, как для его товарища, это огромная потеря.
Борис Куприянов, издатель, проект “Фаланстер”: За несколько недель до его смерти я говорил с хорошим другом, известным издателем, он спросил: а почему Топоров тебе интересен? Потому что я абсолютно уверен, что он находится на нашей стороне добра и зла, он находится на стороне литературы. Он очень неудобный, злой, часто слишком резкий, он умел критиковать, и его критика была настолько испепеляющей, так попадала в цель, что часто даже не хотелось ее признавать, было неудобно ее признавать. А литературный процесс и заключается в том, что он должен быть на грани приличия, он не бывает толерантным. Виктор Леонидович никогда не был толерантным, он всегда говорил то, что думал, и его мнение часто расходилось с корпоративным литературным мнением, моим собственным, моих друзей и знакомых. Он всегда был чересчур. А на самом деле он просто говорил то, что мы часто боялись сказать, высказать прямо. И это была его священная и важная миссия, в том числе для тех людей, которых он критиковал. Он судил по гамбургскому счету. Мы хотим считаться по какому-то другому счету, но у него счет был такой. И он всегда говорил то, что думал, что хотел, он был по-настоящему независимым, свободным человеком. То, что его не стало, это большая трагедия для книжного мира всего и для литературы, для литературного процесса в том числе. Думаю, что в Москве нет подобного человека, который может так же откровенно говорить, что думает. И это очень печально.
В советские годы был близок кругу андеграунда, переводил крупнейших англо-американских и немецких поэтов-модернистов XIX-XX вв. В последнее десятилетие получил известность как яркий полемист и публицист провокационно-консервативных взглядов. О Топорове вспоминают питерские и московские коллеги.
Павел Крусанов, писатель, издатель: В нем было столько жизни, что как-то не представлялось, что может так случиться. Хотя у смерти, может быть, особый резон – приходить к тем, в ком много жизни. Вообще Виктор Леонидович был своего рода личностью героической. Пускай у него были своеобразные представления о справедливости, но если уж он считал что-то справедливым, он бился за свое представление о справедливости, не считаясь ни с чинами, ни с административными возможностями. Он всегда не упускал возможности высказаться "поперек", либералам сообщить о своем представлении о государственном устройстве России, коммунистам – о своем представлении об имперских задачах и так далее. По каждому эпизоду жизни он имел свое мнение и за него бился. Он своего рода, если посмотреть в прошлое, эталон порядочности, несмотря на его характер, его задиристость. Потому что если было в нем представление о том, что этот человек – мой товарищ, никогда ни одного слова не было сказано за спиной его, и любая помощь оказывалась по первому требованию. И для меня, как для его товарища, это огромная потеря.
Борис Куприянов, издатель, проект “Фаланстер”: За несколько недель до его смерти я говорил с хорошим другом, известным издателем, он спросил: а почему Топоров тебе интересен? Потому что я абсолютно уверен, что он находится на нашей стороне добра и зла, он находится на стороне литературы. Он очень неудобный, злой, часто слишком резкий, он умел критиковать, и его критика была настолько испепеляющей, так попадала в цель, что часто даже не хотелось ее признавать, было неудобно ее признавать. А литературный процесс и заключается в том, что он должен быть на грани приличия, он не бывает толерантным. Виктор Леонидович никогда не был толерантным, он всегда говорил то, что думал, и его мнение часто расходилось с корпоративным литературным мнением, моим собственным, моих друзей и знакомых. Он всегда был чересчур. А на самом деле он просто говорил то, что мы часто боялись сказать, высказать прямо. И это была его священная и важная миссия, в том числе для тех людей, которых он критиковал. Он судил по гамбургскому счету. Мы хотим считаться по какому-то другому счету, но у него счет был такой. И он всегда говорил то, что думал, что хотел, он был по-настоящему независимым, свободным человеком. То, что его не стало, это большая трагедия для книжного мира всего и для литературы, для литературного процесса в том числе. Думаю, что в Москве нет подобного человека, который может так же откровенно говорить, что думает. И это очень печально.
