Отправляясь в Италию, я всегда беру с собой один и тот же путеводитель: "Образы Италии" Павла Муратова. Это – "выдержанная" книга. Она была написана более ста лет назад. О вине в ней сказано немного ("душистое и кипучее вальполичелла", "благородное искристое кианти", "запах молодого вина, струящийся сквозь окна низких каменных погребов"), но все равно вину есть место в культурном пространстве и времени Италии, подробно и эмоционально описанных Муратовым. "Винные знаки" проступают в живописи ренессанса и барокко, в романской и готической архитектуре, самом воздухе Апеннинского полуострова. В Италии как нигде понимаешь, что винная культура ничем не уступает прочим "культурам".
Весной 2013 г. я побывал в регионах Венето и Тоскана. Жители Венето говорят на своем диалекте: в Вероне или Венеции тяжеловатым шипящим предпочитают крылатые свистящие. С винами происходит нечто подобное: в Венето на смену тяжелому бархату южных вин приходят легкие шелк и лен. Шелк – породистые вина, лен – ординарные. Об итальянских домах Павел Муратов пишет, что все они – произведения искусства. Это вдвойне относится к домам виноделов. Как заметил в середине минувшего века французский историк, исследователь средиземноморского космоса Фернан Бродель, жилище виноградаря видно издали: высокий дом, винный погреб с гигантской дверью, так чтоб через нее можно было вкатывать бочки, огромная кладовая на первом этаже, затейливая лестница, ведущая в гостиную, кухню и спальни. Красные черепичные крыши контрастируют с зеленой лозой, так что в вине можно почувствовать не только вкус солнца и почвы, но и черепицы. Почва в Венето – с норовом. Виноградным корням приходится тянуться вглубь, чтобы добыть чистую воду и минералы. Зато ягоды здешних сортов – просекко, корвина, гарганега – необыкновенно душисты. Благодаря этому аромату белое вино соаве объединяет в себе солнце и тень. В летний полдень ты ищешь и находишь в соаве именно тень.
Павел Муратов утверждает, что итальянское путешествие должно быть одним из решительных душевных опытов. Конечно, он прав. Но не только душевных. Чувственный итальянский опыт не менее ценен. Эти два опыта пересекаются. Архитектура может стать произведением искусства благодаря фактору времени. Оно, время, войдя в плоть зданий, жилищ, придает им исторический и эстетический смысл. Нечто подобное происходит и с марочными винами. Со временем они становятся благородней. Чем продолжительней молчанье вина в бутылке, тем упоительней речь за праздничным столом. О параллелях с архитектурой напоминают готические формы бутылок и прохлада белых вин, не уступающая прохладе мрамора. Города, обрамленные виноградником, в жару слегка колышутся, будто они под градусом. Это градус солнечной оптики, позволяющей видеть мир со всеми его жилами и прожилками. Откупоривая бутылку брунелло, ты отправляешься в путешествие, ты пробуешь воздух, которым дышал виноград, ты словно спускаешься в погреб, чокаешься с виноделом, обмениваешься рукопожатиями с его родней.
В "Образах Италии" Павел Муратов признавался, что с Тосканой трудно расставаться, что невольная мысль о том, что никогда больше не увидишь ее, сжимает сердце. Когда-то, в эпоху освоения мирового океана, бутылка среди прочего ассоциировалась с письмом, с посланием. В ту эпоху это были чаще всего письма матросов, негоциантов, искателей приключений, потерпевших кораблекрушение. Они бросали засмоленные бутылки с письмами в воду, моля о спасении или прощаясь с далекими близкими. Вино в бутылке – тоже письмо, но содержание этого письма решительно изменилось. Сначала адресатом послания в бутылке были родственники, соседи, земляки тосканских виноделов. После – итальянцы из других провинций и земель. А с конца шестидесятых годов прошлого века, когда виноделы научились бутилировать вино, – весь Старый и Новый Свет, весь мир. Благодаря этим винам-письмам названия тосканских деревень, городков, долин – Кьянти, Монтепульчано, Монтальчино, Сан Джиминьяно – стали синонимами первоклассных вин. Эти тяжелые от солнца вина-письма рассказывают о просторном небе Тосканы, упрямой почве, осмысленном труде, "туго спеленутых" холмах.
Современный английский философ Роджер Скрутон в своей книге "Пью, следовательно существую" пишет, что Тоскана осталась в 17-м веке, что она уснула, хотя прежде в течение трех столетий была родиной гениальных художников, поэтов, мыслителей. Для Скрутона Тоскана – осколок прошлого, и у этого прошлого – аромат тосканских вин. Значит, тосканское вино-письмо не выдохлось. Запах, цвет, вкус говорят друг с другом и с нами.
Chin chin. Salute!
Весной 2013 г. я побывал в регионах Венето и Тоскана. Жители Венето говорят на своем диалекте: в Вероне или Венеции тяжеловатым шипящим предпочитают крылатые свистящие. С винами происходит нечто подобное: в Венето на смену тяжелому бархату южных вин приходят легкие шелк и лен. Шелк – породистые вина, лен – ординарные. Об итальянских домах Павел Муратов пишет, что все они – произведения искусства. Это вдвойне относится к домам виноделов. Как заметил в середине минувшего века французский историк, исследователь средиземноморского космоса Фернан Бродель, жилище виноградаря видно издали: высокий дом, винный погреб с гигантской дверью, так чтоб через нее можно было вкатывать бочки, огромная кладовая на первом этаже, затейливая лестница, ведущая в гостиную, кухню и спальни. Красные черепичные крыши контрастируют с зеленой лозой, так что в вине можно почувствовать не только вкус солнца и почвы, но и черепицы. Почва в Венето – с норовом. Виноградным корням приходится тянуться вглубь, чтобы добыть чистую воду и минералы. Зато ягоды здешних сортов – просекко, корвина, гарганега – необыкновенно душисты. Благодаря этому аромату белое вино соаве объединяет в себе солнце и тень. В летний полдень ты ищешь и находишь в соаве именно тень.
Павел Муратов утверждает, что итальянское путешествие должно быть одним из решительных душевных опытов. Конечно, он прав. Но не только душевных. Чувственный итальянский опыт не менее ценен. Эти два опыта пересекаются. Архитектура может стать произведением искусства благодаря фактору времени. Оно, время, войдя в плоть зданий, жилищ, придает им исторический и эстетический смысл. Нечто подобное происходит и с марочными винами. Со временем они становятся благородней. Чем продолжительней молчанье вина в бутылке, тем упоительней речь за праздничным столом. О параллелях с архитектурой напоминают готические формы бутылок и прохлада белых вин, не уступающая прохладе мрамора. Города, обрамленные виноградником, в жару слегка колышутся, будто они под градусом. Это градус солнечной оптики, позволяющей видеть мир со всеми его жилами и прожилками. Откупоривая бутылку брунелло, ты отправляешься в путешествие, ты пробуешь воздух, которым дышал виноград, ты словно спускаешься в погреб, чокаешься с виноделом, обмениваешься рукопожатиями с его родней.
В "Образах Италии" Павел Муратов признавался, что с Тосканой трудно расставаться, что невольная мысль о том, что никогда больше не увидишь ее, сжимает сердце. Когда-то, в эпоху освоения мирового океана, бутылка среди прочего ассоциировалась с письмом, с посланием. В ту эпоху это были чаще всего письма матросов, негоциантов, искателей приключений, потерпевших кораблекрушение. Они бросали засмоленные бутылки с письмами в воду, моля о спасении или прощаясь с далекими близкими. Вино в бутылке – тоже письмо, но содержание этого письма решительно изменилось. Сначала адресатом послания в бутылке были родственники, соседи, земляки тосканских виноделов. После – итальянцы из других провинций и земель. А с конца шестидесятых годов прошлого века, когда виноделы научились бутилировать вино, – весь Старый и Новый Свет, весь мир. Благодаря этим винам-письмам названия тосканских деревень, городков, долин – Кьянти, Монтепульчано, Монтальчино, Сан Джиминьяно – стали синонимами первоклассных вин. Эти тяжелые от солнца вина-письма рассказывают о просторном небе Тосканы, упрямой почве, осмысленном труде, "туго спеленутых" холмах.
Современный английский философ Роджер Скрутон в своей книге "Пью, следовательно существую" пишет, что Тоскана осталась в 17-м веке, что она уснула, хотя прежде в течение трех столетий была родиной гениальных художников, поэтов, мыслителей. Для Скрутона Тоскана – осколок прошлого, и у этого прошлого – аромат тосканских вин. Значит, тосканское вино-письмо не выдохлось. Запах, цвет, вкус говорят друг с другом и с нами.
Chin chin. Salute!
