В течение пяти лет фотограф Роб Хорнстра и журналист и режиссер Арнольд ван Брюххен документировали жизнь в предолимпийском Сочи и окрестностях. Их задачей было поместить Сочи в контекст Северокавказского региона.

"Для Северного Кавказа Олимпийские игры означают дополнительное давление на местные власти и органы безопасности. Последние теперь проявляют еще меньше уважения к правам простых граждан". Возможно, именно за такие выводы "Проект Сочи" или, как он изначально назывался, "Атлас войны и туризма на Кавказе" не понравился кому-то в российском правительстве. Однако за пять лет существования проекта его авторы из Голландии успели выпустить девять книг, почти все – на английском, провести несколько тематических выставок и получить престижные награды за фотожурналистику, в том числе World Press Photo Award и Magnum Expression Award, создать большой современный веб-сайт с массой фотоматериалов.

Авторы проекта успели рассказать и о коммуналках Черкесска, и об исчезновениях и пытках людей в Дагестане, и об олимпийских планах соседней Абхазии, и о личной олимпийской мечте Владимира Путина. Фолиант с основными фотографиями и рассказами проекта выходит в ноябре. После Москвы голландский дуэт откроет выставки в Антверпене, Чикаго, Нью-Йорке, Цинциннати и Зальцбурге. Теперь, когда проект окончен, осталось лишь открыть итоговую выставку на "Винзаводе" в Москве. Так что, шутят голландские журналисты, они благодарны российской миграционной службе, отказавшей им в визах, за пиар. Говорит фотограф Роб Хорнстра:

– Смешно, конечно, что решение отказать нам в визе принято сейчас, когда проект уже окончен. Если бы российские власти хотели сделать нашу работу невозможной, то должны были бы запретить нам въезжать в страну еще год или два назад. Теперь для нашего проекта уже не имеет значения, поедем ли мы в Россию, потому что готовы итоговая книга проекта, веб-сайт и выставка на "Винзаводе", которая открывается на днях. Не стоит забывать, однако, что мы – рассказчики, мы относим себя к направлению slow journalism ("медленной журналистики"), и для нас чрезвычайно важно иметь возможность через какое-то время вернуться к своим героям. Мы бы очень хотели отслеживать ситуацию на Кавказе и в Сочи не на расстоянии, а на месте, навещать героев своих рассказов, своих друзей, которых у нас на Кавказе теперь великое множество. Иными словами, я признателен за помощь российских властей в продвижении нашего проекта, но я предпочел бы получить визу. Потому что прежде всего мы просто хотим выполнять свою работу, это для нас самое главное.

– В эфире одного из главных ток-шоу на нидерландском телевидении Pauw & Witteman вы недавно отметили, что для решения таких вопросов, как отказ в визе журналистам, единственный вариант взаимодействия с Россией – жесткий диалог, сославшись на мнение министра иностранных дел Нидерландов Франса Тиммерманса.

– Это мнение министр Тиммерманс высказал во время переговоров с американцами по сирийскому вопросу. В компании американцев он не боится использовать жесткую риторику, но когда доходит до дела, когда он встречается с российской стороной, то почему-то ведет себя мягче. Меня это удивляет. Нидерландское правительство направляет в Россию официальный запрос, российское правительство спускает все на тормозах, и в итоге Нидерланды это проглотили и молчат. То же самое касается арестованных в Мурманске активистов "Гринпис", среди которых двое – голландцы. Им на два месяца продлили арест до суда. Нидерланды могли бы выступить с заявлением о том, что это неприемлемо, но и здесь наше правительство молчит. Что касается моей ситуации, я получил отказ в визе еще в конце июля. Нидерландское правительство может до бесконечности продолжать повторять, что пока российская сторона рассматривает их запрос, они ничего не могут поделать, но ведь ясно, что российская сторона водит их за нос. На самом деле они только говорят, что запрос рассматривается, и Голландия послушно ждет. На самом же деле получается, что никто ничего не делает. И ничего не сдвинется с мертвой точки, пока Голландия не займет более жесткую позицию, пока Тиммерманс напрямую не позвонит Лаврову и не спросит, в чем дело. Но он не звонит, возможно, по каким-то объективным причинам, не знаю. Сейчас ведь объявлен год Россия – Нидерланды. Разве мы не должны хотя бы в этом году быть взаимно вежливы?

(Когда этот материал готовился к публикации, поступило сообщение о том, что правительство Нидерландов инициировало арбитражное разбирательство против России – в связи с задержанием активистов "Гринпис" у буровой платформы в Баренцевом море. – РС)

На этой неделе в российской визе было отказано и второму автору "Проекта Сочи" Арнольду ван Брюххену, так что ссылаться на простую халатность консульства уже не приходится. Хорнстра и ван Брюххен – первые журналисты из Нидерландов, которым запретили въезд в Россию после распада СССР. Оба подчеркивают, что они – не активисты, старались работать очень осторожно, извещали местное руководство о своем приезде, заранее осведомлялись об особых правилах. Осторожность не уберегла голландцев от арестов. В ходе работы над проектом их арестовывали на Кавказе четыре раза. За все свои огрехи голландцы заплатили штрафы, так что де-юре эти инциденты не могли послужить причиной отказа в визе.

Роб Хорнстра считает, что их всякий раз отпускали из-за незначительности совершенных ими правонарушений. Например, оказывалось, что согласно никому не известному подзаконному акту, по журналистской визе запрещен въезд в какую-то деревню, а голландцы этого не знали, равно как не знало этого и большинство жителей самой деревни. Или оказывалось, что журналисты заехали на территорию, где проводилась КТО (контртеррористическая операция), но эта территория нигде никак не помечена. На Северном Кавказе такое в порядке вещей, и как иностранец, как журналист, ты ничего не можешь с этим поделать, объясняет Хорнстра. От намеченного на начало ноября визита короля Нидерландов Виллема-Александра в Россию Роб Хорнстра тоже ничего не ждет:

– Я уверен, что король осведомлен о нашем проекте. Подобные коллизии непросты для него, и он обязательно столкнется с необходимостью отреагировать на эту историю во время своего визита в Россию. Я ничего не имею против того, чтобы праздновать 400-летие торговых связей с Россией, я считаю, что это хорошо, что наш король туда поедет. Вместе с тем я убежден, что наше правительство должно занять более сильную позицию в вопросе о защите прав независимых журналистов.

Самым противоречивым в нашем проекте является то, что мы совершили попытку включить в рассказ о Сочи рассказ о Северном Кавказе в целом. Ясное дело, что это не понравилось российским властям. Я лично был потрясен масштабом нарушений прав человека на Северном Кавказе. Примеров можно приводить бесконечное множество. Больше всего я был тронут встречами с теми немногочисленными правозащитниками и адвокатами, которые продолжают там работать, и делают это блестяще.

Отрывок из рассказа о молодом беженце из Чечни Хуссейне из главы VII ("Несправедливость порождает смуту") на сайте проекта: "Хуссейна перестали пытать током: “Они сказали, что если я не хочу говорить, то они проверят, не захочет ли мой маленький брат. Через пять минут я услышал, как в соседней комнате кто-то закричал. Мне сказали, что это пытают током моего братика”. Пытками пытаются победить терроризм, однако пока произвольные похищения людей, пытки и отправка в лагерь только подпитывают новую вендетту, воспитывают новое поколение юношей, которые готовы при первой возможности с оружием пойти против местного руководства и русских. Но не Хуссейн. Он не разрешил фотографировать себя и надеется уехать в далекую Норвегию, где сможет жить мирно".

– Как вы считаете, уход Елены Пантелеевой с поста директора "Винзавода" на этой неделе связан с открывающейся там вашей выставкой?

– Разумеется, мы могли быть причиной ее ухода, но мы не знаем, что там на самом деле произошло. В России на подобных должностях ужасная текучка кадров. Елена Пантелеева поддержала наш проект, но попыталась также убрать из него излишнюю, на ее взгляд, остроту. В частности, это она настояла на том, чтобы выставка на "Винзаводе" называлась не так, как изначально весь наш проект – "Атлас войны и туризма на Кавказе", а более нейтрально – "Проект Сочи". Она сделала это якобы под давлением сверху. Но в целом, в том, что касается содержательной части выставки, нам удалось настоять на своем, потому что мы хотим рассказать всю историю, а не ее часть.

Название "Проект Сочи" уже значилось в договоре между "Винзаводом" и Министерством культуры, которое также помогало в организации выставки в связи с годом Россия – Нидерланды, объясняет Арнольд ван Брюххен. Он подчеркивает, что проект – не призыв к бойкоту Олимпиады:

– Мне странно слышать призывы к бойкоту Олимпиады в то время, как наш ежегодный торговый оборот с Россией составляет 30 миллиардов евро. Устраивается год Россия – Нидерланды, продолжается обмен различными делегациями, и тут вдруг звучит призыв бойкотировать Игры, потому что, как выяснилось, не все в России чисто. Мне кажется, это несколько лицемерно. И единственные, кто от бойкота проиграют, будут спортсмены, которым на момент принятия решения проводить Олимпиаду именно в Сочи вообще было по 15 лет. Все потому, что нужно показать русским кукиш, хотя до сих пор все было на мази: и культурный обмен, и деловые связи. Неубедительно!

По словам ван Брюххена, Сочи – это просто повод, но очень символичный. Благодаря Олимпиаде можно донести свой рассказ до очень широкой аудитории, считает журналист. К тому же предстоящие
Игры очень контрастируют с окружающим социальным ландшафтом. По сути дела в сердце региона, известного как наиболее опасный в России, где расположены несколько горячих точек и конфликтных зон, приземляется НЛО Олимпийских игр, сверкающий, ослепительный символ коррупционности российской системы управления – если посмотреть, каких денег этот блеск стоил и сколько из них, вероятно, осело в карманах чиновников разного уровня. Получился своего рода прототип России, какой ее хочет подать Владимир Путин, потемкинская деревня, воздвигнутая прямо в центре региона, условия жизни в котором даже по российским меркам весьма суровы.

Недавно журналисты узнали, что трое героев проекта были убиты. Всего авторы записали рассказы о судьбах около 500 человек. Эта фотолетопись стала возможной благодаря пожертвованиям на проект: их поступило за пять лет на сумму примерно 130 тысяч евро. И еще около 50 тысяч Хорнстра и ван Брюххен заработали с продажи книг в рамках проекта. Все эти деньги ушли на переезды, оплату переводчиков и гидов. Таким образом, проект получился почти благотворительным, отмечает Арнольд ван Брюххен. Он вспоминает:

– Мы приехали в один аул, где у нас была договоренность о встрече с одной женщиной, не помню точно ее имени – ну, скажем, с некой Фатимой. И никак эту Фатиму не могли найти. Просто почти всех женщин в этой деревне тоже звали Фатима. Мы буквально ходили от дома к дому, и везде нам говорили, что хозяйка – не та, которую мы ищем, но нас все равно приглашали зайти на чашку чая, и каждая Фатима рассказывала нам свою историю, и у каждой она была тяжелой. У одной Фатимы племянника посадили в лагерь, она выложила на стол толстую папку с документами адвокатов, у другой муж погиб на войне, у третьей наполовину разрушен дом и не было возможности его восстановить. Нашу Фатиму мы так и не нашли, но зато встретились с десятью примерно ее тезками, и у каждой было свое горе.

– В первый раз мы записывали с вами интервью в самом начале проекта, когда ваши представления о Кавказе были еще немножко наивными, или во всяком случае теоретическими. Что вас больше всего потрясло за время работы?

– Меня больше всего поразило, что почти никто в регионе не может сказать, что у него была обычная жизнь. Там почти нет нейтральных тонов. Эта земля стонет от горя. Мне пришлось серьезно погрузиться в местную историю, особенно во время написания последней книги о Северном Кавказе ("Тайная история Хавы Гайсановой"), и я увидел, что поколениями кавказцы не знали мирной жизни. Многие только в 70-е и 80-е годы вернулись из ссылки, пожили десять лет на родной земле, и разгорелась гражданская война. Но и в эти "спокойные" десять лет были восстания в Грозном, развалился Союз, началась страшная бедность. Конечно, все мы читали отчеты правозащитных организаций, смотрели документальные фильмы, но когда видишь все собственными глазами, разговариваешь с людьми лично, это очень берет за живое.