В конце восьмидесятых годов минувшего века телеведущий программы "Погода" за несколько часов до урагана пообещал англичанам прекрасный день. В Америке такого метеоролога затаскали бы по судам и разорили на два поколения вперед. В Англии он стал героем, антигероем фольклора. Его имя знают даже дети.
Английскую погоду нельзя назвать плохой, скорее она переменчива, и поскольку о ней говорят, судачат, сплетничают как о существе живом, то можно даже говорить о вздорном характере английской погоды, ее легкомыслии. Она меняется несколько раз на день, так что получается, что обычный английский день – это сразу несколько дней, а значит, англичанин проживает в несколько раз больше жизней, чем итальянец или эскимос. Потому все английские разговоры начинаются и кончаются словами о погоде. У англичан, должно быть, самая богатая погодная лексика в Европе. Больше всего теле- и радиослушатели любят фразу: "a nice day ahead" (завтра нас ждет погожий денек). В минувшем июле и августе в Лондоне стояла такая жара – порой 95 градусов по Фаренгейту, – что вместо многообещающего "a nice day ahead", теле- и радиоведущие мрачно обещали "another sunny day" (еще один солнечный день). Народ как подменили: солнцу больше никто не радовался, никто не выставлял свою бледность ярким лучам, места в автобусе, залитые солнечным светом, пустовали. Ночь не приносила облегчения. Я страдал вместе со всеми лондонцами, но ночами находил утешение в самообмане – включал старую запись Би-би-си: прогноз погоды для рыбаков. Прогноз обещал порывистый ветер, обложной дождь, низкие свинцовые тучи. Мне даже казалось, что я слышу раскаты грома и порывы ветра. Однажды во время такого ночного самогипноза я услышал шорох под окном: я догадался, что мои простодушные соседи подслушивают мою старую запись и вместе со мной грезят о пасмурном завтра.
В середине августа муниципальные власти ввели нормы на водопроводную воду. Нет, пить можно было сколько угодно, но поливать сады и газоны запретили. Поговаривали о нормировании воды в столичном зоопарке, но власти так и не решились это сделать: в 1489 году в такую же жару обезьяны одного лондонского театра из-за недостатка воды подняли бунт. Такое не скоро забывается. В минувшем августе лондонцы ради своих газонов и садов жертвовали свободой. Ночами они с каким-то особым сладострастием поливали зелень из всех шлангов и леек. Начались облавы. Прежде добродушные бобби, как змеи, выползали из кустов и уволакивали жертв. Последних свозили на остров Уайт. К концу августа число интернированных достигло нескольких миллионов человек. Организация Amnesty International, базирующаяся в Лондоне, почему-то приняла сторону правительства. Уже в бреду я добрался на велосипеде до белых скал Дувра и переплыл пролив.
Если верить газетам, к началу сентября Англия дождалась дождя. Но чему мне верить: собственным глазам или средствам массовой информации?
Английскую погоду нельзя назвать плохой, скорее она переменчива, и поскольку о ней говорят, судачат, сплетничают как о существе живом, то можно даже говорить о вздорном характере английской погоды, ее легкомыслии. Она меняется несколько раз на день, так что получается, что обычный английский день – это сразу несколько дней, а значит, англичанин проживает в несколько раз больше жизней, чем итальянец или эскимос. Потому все английские разговоры начинаются и кончаются словами о погоде. У англичан, должно быть, самая богатая погодная лексика в Европе. Больше всего теле- и радиослушатели любят фразу: "a nice day ahead" (завтра нас ждет погожий денек). В минувшем июле и августе в Лондоне стояла такая жара – порой 95 градусов по Фаренгейту, – что вместо многообещающего "a nice day ahead", теле- и радиоведущие мрачно обещали "another sunny day" (еще один солнечный день). Народ как подменили: солнцу больше никто не радовался, никто не выставлял свою бледность ярким лучам, места в автобусе, залитые солнечным светом, пустовали. Ночь не приносила облегчения. Я страдал вместе со всеми лондонцами, но ночами находил утешение в самообмане – включал старую запись Би-би-си: прогноз погоды для рыбаков. Прогноз обещал порывистый ветер, обложной дождь, низкие свинцовые тучи. Мне даже казалось, что я слышу раскаты грома и порывы ветра. Однажды во время такого ночного самогипноза я услышал шорох под окном: я догадался, что мои простодушные соседи подслушивают мою старую запись и вместе со мной грезят о пасмурном завтра.
В середине августа муниципальные власти ввели нормы на водопроводную воду. Нет, пить можно было сколько угодно, но поливать сады и газоны запретили. Поговаривали о нормировании воды в столичном зоопарке, но власти так и не решились это сделать: в 1489 году в такую же жару обезьяны одного лондонского театра из-за недостатка воды подняли бунт. Такое не скоро забывается. В минувшем августе лондонцы ради своих газонов и садов жертвовали свободой. Ночами они с каким-то особым сладострастием поливали зелень из всех шлангов и леек. Начались облавы. Прежде добродушные бобби, как змеи, выползали из кустов и уволакивали жертв. Последних свозили на остров Уайт. К концу августа число интернированных достигло нескольких миллионов человек. Организация Amnesty International, базирующаяся в Лондоне, почему-то приняла сторону правительства. Уже в бреду я добрался на велосипеде до белых скал Дувра и переплыл пролив.
Если верить газетам, к началу сентября Англия дождалась дождя. Но чему мне верить: собственным глазам или средствам массовой информации?
