Аркадий Гайдар – не просто советский детский писатель, любимый многими поколениями пионеров и школьников, а также ценимый тонкими литературными гурманами. Он – явление системообразующее, как в литературе советской, так и в советской жизни. Он один из самых мощных носителей советского мифа – и сам человек-миф. В нем значимо всё, и даже не только он сам, но и дети его, и внуки. Гайдар создал, сам того не ведая, подлинную династическую линию советской истории. Русская история советского периода шла по Гайдару. Он внутренне бесконечно важнее Ленина-Сталина и всех прочих. Из советских вождей поставить рядом с ним можно разве что Горбачева, этого настоящего кремлевского мечтателя.

Последнее сопоставление проясняет тему. Это тема "хорошего социализма", без Ленина-Сталина, социализма как мечты, не изменявшей советским людям все семьдесят лет и сейчас еще во многих живой. Мечта социализма – в сущности, детская мечта, и не удивительно, что самым чистым и не изменяющим ее носителем был детский писатель.

Гайдар был советским писателем, а советскую литературу пытались выстроить по линии так называемого социалистического реализма. На деле получалось, что картина жизни в этой литературе должна была представлять некую смесь реальности и воображения, сущего и должного. Это была, в замысле своем, мечтательная литература. Понятно, что оборачивалось всё это прямой и неинтересной ложью: человека нельзя заставить жить воображаемой жизнью. Человека нельзя, а ребенка можно. Ребенка и заставлять не надо, он по определению живет в мечте, в будущем – в собственном будущем. Поэтому в СССР не удавалась никакая литература, кроме детской. И самой большой удачей был Аркадий Гайдар.

Понятно, почему он важнее всех мойдодыров и деток в клетках. Там – заведомая сказка, там малыши, а у Гайдара его мечтания разворачиваются как бы в реальном, вполне узнаваемом мире. Гайдаровские подростки еще не подлежат призыву на воинскую службу, но уже могут стать "ворошиловскими стрелками". Но Красная армия – это не война, это парад на Красной площади и Ворошилов на белом коне. Война, да и вся советская история у Гайдара – игрушечная. И это не легкомыслие, а именно мечта, фантазия, детское увлечение. И в таком же игрушечном образе у него предстает вся советская жизнь. Это "детский мир", где и в очереди стоять не надо, а книжки стоят копейки.

Мир у Гайдара – это дача ("Тимур и его команда"), пионерлагерь Артек ("Военная тайна"), поезд дальнего следования ("Чук и Гек"): ничего нет уютнее такого поезда – забраться на верхнюю полку и книгу читать. Гайдара, натурально.

Гайдар, как детство и отрочество, – не жизнь, а приготовление к жизни. Так и все советские люди готовились к светлому будущему. Идея – одна и та же.

Конечно, у такой жизни были четко отмеренные границы. До – гражданская война, после – война с Гитлером ("белофиннов" можно пока не замечать). Тут уж от реальности некуда было спрятаться. Но лет двадцать можно было помечтать. Это и было время Гайдара.

Второй рубеж реальности Гайдар встретил в полной готовности и геройски погиб. Но у него была и предыстория. Этот метафизический мальчишка на заре самой что ни на есть юности попал в настоящую передрягу. В его случае нужно говорить об особо травматическом воздействии войны. Подросток Голиков был чем-то вроде красного кхмера, и это так, и подробностей тут не надо. А его творчество, да и жизнь в этом коротком в сущности промежутке – от 21-го до 41-го – это и есть посттравматический синдром. Изживание травмы, надстройка над ней. Красная армия и война ужасны, значит, надо держать ее на летних квартирах, как в "Тимуре и его команде". Или как в довоенном советском фильме "Сердца четырех".

Но само имя Тимур – древний жестокий завоеватель – след этого неизбывного прошлого, неизживаемость травмы.

Гайдар не мог не погибнуть на настоящей войне. Так же, как не мог он не породить свою династию. Социализм должен быть хорошим, даже если это уже не социализм, а первоначальное капиталистическое накопление. Подождем еще – будет и в самом деле хорошо. Хоть Егор умер, да Маша жива.