Почти полгода назад я написал текст под названием "Поздняя проверка". Ход событий вынуждает меня вернуться к этому тексту и кое-что к нему добавить. Ни в каком кошмаре не могло мне привидеться, что катастрофа так близко. Осенью и зимой много чего пришлось наслушаться и начитаться. К этому, как оказалось, я был готов.

Публикация "Поздней проверки" даже помогла – очистила набор моих связей от чуждых и случайных знакомых. И выявила печальную, если не сказать еще резче, картину: значительная часть моего окружения, как оказалось, жила и живет в некоем параллельном державном мире, с которым я, если и был, то лишь "ребячески связан" (по выражению Мандельштама).

Одни предлагали мне согласиться с фатальной неизбежностью компромиссной лжи и примирения с грубым насилием (психология "плети и обуха"). Другие потешались над моими наивными проклятиями и пророчествами, особенно их забавляли такие определения, как "империя зла" и в особенности "инкубатор зла". А мои предложения (адресованные, кстати, вовсе не столичным откормленным обывателям и участникам их семей) начать думать о подлинной принадлежности и возврате захваченных территорий (Кёнигсберга, Курил, Карелии и т. д.) только забавляли благопристойную публику и вызывали затем острое ожесточение патриотических чувств.

Напоминаю: все это было в середине осени, за много недель до крымских событий. Еще в "мирное время", как говаривали наши деды и бабки. То время прошло, и я хочу еще раз обозначить свою позицию. Не буду ничего обосновывать и опровергать – это бесполезно. Чувствующие, как я, не нуждаются в моих аргументах, а остальные к ним просто глухи. Но я убежден: зло должно быть названо по имени. Этого мало для устранения зла, но это необходимо. Констатирую: страна, которую я считаю родной, одержима бесчеловечностью и бесовской гордыней. Ее – не вчера, а много веков назад – оккупировали косность, невежество, злоба и мелочная мстительность. Прямое следствие этого – претензии на мировое господство. История моей несчастной и ужасной страны знала редкие и короткие передышки, когда жестокость и презрение к человеку торжествовали не всецело. Но код правды, мягкости и терпимости в этой стране не выработан, целые поколения знали только голод, нищету и унижение. В таких условиях на смутном историческом фоне сложилась, родилась, окрепла и утвердилась особенная каста властителей, которые всем нам знакомы, а некоторыми даже любимы… Ими в веках и пространствах присвоены наш язык, наша природа, мы сами. Мы – их данники и должники, их рабы и игрушки.

У нашей страны нет и не было бóльшего врага, чем российская власть. Главная и пока не устраненная угроза для существования самогó русского этноса исходит именно от российской государственности. От этой вечной опричнины. Я убежден: принадлежность к российской власти – это принадлежность к преступному миру. Она, власть, сама по себе преступление. Но не только власть наша криминальна, омерзительна и бесстыдна. Ужасает и вызывает судороги брезгливости тяга почти всего населения к варварскому общественному устройству. Вот уже несколько столетий – с малыми перерывами – национальной идеей России можно считать вопль дворовой шпаны: наших бьют! И не нужно никаких доказательств и пояснений, дальше все еще проще: если наших вообще не бьют или бьют за дело – это ничего не меняет.

Язык не повернется признать, что с ними у меня – одна родина. Или на свете не менее двух Россий, или кто-то (думаю, что они) есть население буйной, рабской, безбожной, непреодоленной Московии. Хочется, чтобы нас не перепутали те, кто в тоске и ужасе видит Россию со стороны.

Предполагаю негодующие вопросы: "Великая литература, чарующее искусство, передовая наука – это буйство и рабская дикость?" Да, все это было и есть, и все это – в почти беспрекословном услужении у воровской и разбойной власти. Это уклад. Говоря "Россия" (или все же "Московия"), я говорю об этом укладе. И когда рабское войско идет вызволять угнетенных, я умоляю помнить о том, чтó оно доставляет в своем дребезжащем обозе: презрение к справедливости, повальное воровство, круговую поруку, лизоблюдство и ложь.

Наши мужи, офицеры, судьи – никакие не граждане и не мужчины. Если что-то и вдалбливают в наших школах, колледжах и академиях, то это угодничество, пресмыкательство, двоедушие. Это никакие не граждане, их не учили достоинству и милосердию. Им преподавали другое. И это другое вновь поднялось в цене. Церковь у нас такая же. Государство такое же. Дрожание брови вышестоящего хама – неукоснительное знáмение, превыше заповедей Христовых.

И я мечтаю стать хоть малой преградой на пути у этого державного сапога (или во что они там нынче обуты), идущего топтать чужую судьбу и свободу. Пусть я буду как куль с песком, в котором увязнет пуля, направленная в украинца, эстонца, чеченца, да и в того же русского. А что остается? Наверное, для совестливых – крепко держаться за руки. Для тех, кто владеет юриспруденцией – готовить материалы для будущего суда над насильниками нашей страны и всего мирового устройства. Я полагаю, что давно наступило время объединиться в союз беспартийных – за достоинство и милосердие, против узурпации.

Я, пораженный Литвой в самое свое московское сердце, на старом рубеже (где корчма у литовской границы) мечтаю о человечной России, за нее молюсь и болею душой. А пока – пусть всеобщим национал-предателям будет где уберечься от родины, вобрать в легкие воздух, залечить язвы.

Георгий Ефремов – поэт, публицист, переводчик на русский язык литовской поэзии, стихов Редьярда Киплинга, Чеслава Милоша, Боба Дилана. В конце 1980-х годов – член совета Сейма движения "Саюдис", издатель и редактор вильнюсских русскоязычных газет. Преподаватель московского Литературного института.