Очень трудно опомниться от личного, человеческого шока и уж совсем невозможно оценить масштабы потери, которую понесла русская литература, русское литературоведение, русская критика. Бенедикт Сарнов был последним, наверное, живым классиком, который лично знал весь учебник литературы XX века, всех героев своих собственных книг, всех вот этих великих, которые давно существуют в виде памятников.
И так хотелось, чтобы он жил еще долго-долго, чтобы он писал еще долго-долго, у него столько было планов, он же каждую минуту работал, и каждая его книга становилась событием, и какие-то из его книг мы обсуждали в эфире Свободы, а какие-то не успели. Он мечтал поговорить о Слуцком, он был редактором сборника его стихов, который вышел совсем недавно, и писал о нем сам, и говорил, что закончит – даст знать, но, черт возьми, началась болезнь, началась в ноябре, началась, довольно, в общем, нелепо, но он уже не оправился.
Он был очень живым, очень приветливым, очень остроумным и необыкновенно современным человеком. Однажды он приходил ко мне в передачу, которую мы посвятили тому, как важно, чтобы пожилые люди осваивали компьютеры. Он очень смешно рассказывал, как у него появился первый компьютер: "Я был в Америке в 91-м году два раза. И там, конечно, я общался с литераторами русскими. И у них у всех были компьютеры. Macintosh тогда. Я им позавидовал, и своему другу Василию Аксенову, с которым мы там тоже встречались, сказал: "Вася, я хочу купить компьютер". Он очень удивился и говорит: "А зачем тебе? Ты что, какие-то вычислительные работы делаешь?" Я говорю: "Какие работы?! Я писать на нем хочу". "Ну, – сказал он, – писать надо перышком". А тут один человек из нашей "русской колонии" говорит: "Вы поедете в Москву. А вы можете захватить с собой картридж для одного московского литератора?" Я говорю: "Захвачу, конечно". – "У него картридж уже закончился, и он мажет чернилами". Я подумал: "Господи, куда ж я с этим компьютером?! Я возвращаюсь в страну, где картриджи мажут чернилами". А тогда еще и лента для пишущей машинки пропала, и мне ее воровали в редакциях. И я от этой затеи отказался. А через год уже в Москве началось это. И я купил тогда первый свой компьютер Toshiba, ноутбук".
Конечно же, его книги останутся о нем лучшей памятью, но передачи с его участием – это, может быть, даже больше, чем книги, в этих передачах его личность, которую в книгах заслоняли громкие имена его героев, выходила на первый план. Он никогда не упускал возможности высказать свое отношение к дню сегодняшнему, о каких бы далеких временах ни шла речь в наших беседах. "Самая омерзительная и трусливая форма конформизма характерна для современности. Раньше пресмыкались под страхом смерти, а теперь из корыстных побуждений. Что общего между тогдашними и нынешними отношениями власти и писательской среды?" – спрашивал его наш слушатель в передаче, посвященной обсуждению его книги "Сталин и писатели". "Сегодняшняя наша власть уже совсем рациональна, – отвечал Сарнов, – ей важно, чтобы вот она захватила все – электронные средства массовой информации, она управляет, если это можно так назвать, общественным мнением, она добивается того, что рейтинги искусственно вздуваются или не искусственно начальствующих наших людей, и все. А то, что пишут в книгах, да еще пишут о прошлом, как вот я пишу о прошлом, а не о сегодняшнем, ну, на это власть закрывает глаза, это она может терпеть, ничего страшного в этом нет. Она понимает, что это ситуацию не изменит. А что касается Сталина, Оруэлл это замечательно вскрыл в своей знаменитой книге "1984", там существует, если помните, у Оруэлла такое понятие – "мыслепреступление", и там важно было вытравить из подкорки любое… Не то что в жизни шаг в сторону считается побегом, и конвой открывает огонь без предупреждения, а если даже ты подумал немножко не в ту сторону, тоже тебя уничтожат, распылят. В этом отличие серьезное. Но вот наш слушатель сказал о том, что раньше действительно убить могли, а теперь это чистая корысть. Конечно, сегодняшняя интеллигенция, которая обслуживает власть, заслуживает еще меньшего уважения, чем циничный Алексей Николаевич Толстой, потому что того просто убить могли, а этим ничего не сделают. Ну, не дадут очередную подачку какую-нибудь, не кинут, ну, и что, что такого? Не убьют же. Так что разница есть, очень существенная".
В другом нашем эфире – о Владимире Маяковском – он говорил так: "Нынешняя власть не может не только Маяковского привлечь к себе, она не может даже такого поэта, как Евтушенко, к себе привлечь. Потому что они ей не нужны, смотрите, как она отбрасывает от себя все, что могло бы вызвать хоть какое-то сочувствие или симпатию к ней".
Он поэтому не понимал, почему Александр Солженицын с этой властью сотрудничает, точнее сказать, он пытался это понять и объяснить, он говорил об этом в передаче, посвященной его книге "Феномен Солженицына": "Он демонстративно отказывается от ордена Андрея Первозванного, которым его награждает Ельцин, просто плюет в эту сторону и выливает помои на голову Ельцина, на голову Горбачева. И он принимает почести от преемника Ельцина – от Путина, который открыто заявляет, что чекисты не бывают бывшими. Он, оправдываясь, говорил, что Путин был не контрразведчиком, а разведчиком. Но дело не в том, кем был лично Путин, дело в том, кто поднял голову при нем и на кого он ставку делает. Кстати, Путин сказал в начале своей большой политической карьеры: хочу доложить своим товарищам по Комитету государственной безопасности, что мы высадили свой десант в правительстве, президентом стал. Я думал, что он так неудачно пошутил, честно говоря, у меня в голове не укладывалось. А что мы видим? Оказалось, что это была совсем не шутка".
Именно в этом эфире он объяснил, почему пошел и проголосовал за Алексея Навального, от которого он, на самом-то деле, был "вовсе не в восторге": "Главным образом, потому что как тогда мне было хоть с националистами, хоть с чертом, дьяволом, но против загнивающего брежневского тоталитарного режима, так и сейчас. Я считаю, что этот наш новый, тоже уже, я бы сказал, агонизирующий режим, сколько эта агония продлится, я не знаю, она может годами еще длиться – это огромное несчастье для страны. Это страну нашу, получившую впервые шанс, может быть не впервые, но получившую серьезный шанс стать нормальной цивилизованной и европейской, не боюсь этого слова, страной, опять загоняют в страны третьего мира и даже куда-то дальше. Как говорят в таких случаях – за державу обидно. Конечно, у меня и к Ельцину были претензии, особенно в последний период его жизни, деятельности, когда он нес всякую чепуху, 38 снайперов, помните? Был неадекватен. Но по сравнению с тем, что с нами случилось дальше, по сравнению с тем, какие законы принимает наша так называемая дума, оторопь берет, волосы дыбом становятся".
Ушел большой писатель, но еще и ушел боец. Таких бойцов осталось мало, меньше, чем писателей. Вечная память. Прекрасный, любимый Бенедикт Михайлович.
Фрагмент последней программы "Лицом к событию" с участием Бенедикта Сарнова
И так хотелось, чтобы он жил еще долго-долго, чтобы он писал еще долго-долго, у него столько было планов, он же каждую минуту работал, и каждая его книга становилась событием, и какие-то из его книг мы обсуждали в эфире Свободы, а какие-то не успели. Он мечтал поговорить о Слуцком, он был редактором сборника его стихов, который вышел совсем недавно, и писал о нем сам, и говорил, что закончит – даст знать, но, черт возьми, началась болезнь, началась в ноябре, началась, довольно, в общем, нелепо, но он уже не оправился.
Он был очень живым, очень приветливым, очень остроумным и необыкновенно современным человеком. Однажды он приходил ко мне в передачу, которую мы посвятили тому, как важно, чтобы пожилые люди осваивали компьютеры. Он очень смешно рассказывал, как у него появился первый компьютер: "Я был в Америке в 91-м году два раза. И там, конечно, я общался с литераторами русскими. И у них у всех были компьютеры. Macintosh тогда. Я им позавидовал, и своему другу Василию Аксенову, с которым мы там тоже встречались, сказал: "Вася, я хочу купить компьютер". Он очень удивился и говорит: "А зачем тебе? Ты что, какие-то вычислительные работы делаешь?" Я говорю: "Какие работы?! Я писать на нем хочу". "Ну, – сказал он, – писать надо перышком". А тут один человек из нашей "русской колонии" говорит: "Вы поедете в Москву. А вы можете захватить с собой картридж для одного московского литератора?" Я говорю: "Захвачу, конечно". – "У него картридж уже закончился, и он мажет чернилами". Я подумал: "Господи, куда ж я с этим компьютером?! Я возвращаюсь в страну, где картриджи мажут чернилами". А тогда еще и лента для пишущей машинки пропала, и мне ее воровали в редакциях. И я от этой затеи отказался. А через год уже в Москве началось это. И я купил тогда первый свой компьютер Toshiba, ноутбук".
Конечно же, его книги останутся о нем лучшей памятью, но передачи с его участием – это, может быть, даже больше, чем книги, в этих передачах его личность, которую в книгах заслоняли громкие имена его героев, выходила на первый план. Он никогда не упускал возможности высказать свое отношение к дню сегодняшнему, о каких бы далеких временах ни шла речь в наших беседах. "Самая омерзительная и трусливая форма конформизма характерна для современности. Раньше пресмыкались под страхом смерти, а теперь из корыстных побуждений. Что общего между тогдашними и нынешними отношениями власти и писательской среды?" – спрашивал его наш слушатель в передаче, посвященной обсуждению его книги "Сталин и писатели". "Сегодняшняя наша власть уже совсем рациональна, – отвечал Сарнов, – ей важно, чтобы вот она захватила все – электронные средства массовой информации, она управляет, если это можно так назвать, общественным мнением, она добивается того, что рейтинги искусственно вздуваются или не искусственно начальствующих наших людей, и все. А то, что пишут в книгах, да еще пишут о прошлом, как вот я пишу о прошлом, а не о сегодняшнем, ну, на это власть закрывает глаза, это она может терпеть, ничего страшного в этом нет. Она понимает, что это ситуацию не изменит. А что касается Сталина, Оруэлл это замечательно вскрыл в своей знаменитой книге "1984", там существует, если помните, у Оруэлла такое понятие – "мыслепреступление", и там важно было вытравить из подкорки любое… Не то что в жизни шаг в сторону считается побегом, и конвой открывает огонь без предупреждения, а если даже ты подумал немножко не в ту сторону, тоже тебя уничтожат, распылят. В этом отличие серьезное. Но вот наш слушатель сказал о том, что раньше действительно убить могли, а теперь это чистая корысть. Конечно, сегодняшняя интеллигенция, которая обслуживает власть, заслуживает еще меньшего уважения, чем циничный Алексей Николаевич Толстой, потому что того просто убить могли, а этим ничего не сделают. Ну, не дадут очередную подачку какую-нибудь, не кинут, ну, и что, что такого? Не убьют же. Так что разница есть, очень существенная".
В другом нашем эфире – о Владимире Маяковском – он говорил так: "Нынешняя власть не может не только Маяковского привлечь к себе, она не может даже такого поэта, как Евтушенко, к себе привлечь. Потому что они ей не нужны, смотрите, как она отбрасывает от себя все, что могло бы вызвать хоть какое-то сочувствие или симпатию к ней".
Он поэтому не понимал, почему Александр Солженицын с этой властью сотрудничает, точнее сказать, он пытался это понять и объяснить, он говорил об этом в передаче, посвященной его книге "Феномен Солженицына": "Он демонстративно отказывается от ордена Андрея Первозванного, которым его награждает Ельцин, просто плюет в эту сторону и выливает помои на голову Ельцина, на голову Горбачева. И он принимает почести от преемника Ельцина – от Путина, который открыто заявляет, что чекисты не бывают бывшими. Он, оправдываясь, говорил, что Путин был не контрразведчиком, а разведчиком. Но дело не в том, кем был лично Путин, дело в том, кто поднял голову при нем и на кого он ставку делает. Кстати, Путин сказал в начале своей большой политической карьеры: хочу доложить своим товарищам по Комитету государственной безопасности, что мы высадили свой десант в правительстве, президентом стал. Я думал, что он так неудачно пошутил, честно говоря, у меня в голове не укладывалось. А что мы видим? Оказалось, что это была совсем не шутка".
Именно в этом эфире он объяснил, почему пошел и проголосовал за Алексея Навального, от которого он, на самом-то деле, был "вовсе не в восторге": "Главным образом, потому что как тогда мне было хоть с националистами, хоть с чертом, дьяволом, но против загнивающего брежневского тоталитарного режима, так и сейчас. Я считаю, что этот наш новый, тоже уже, я бы сказал, агонизирующий режим, сколько эта агония продлится, я не знаю, она может годами еще длиться – это огромное несчастье для страны. Это страну нашу, получившую впервые шанс, может быть не впервые, но получившую серьезный шанс стать нормальной цивилизованной и европейской, не боюсь этого слова, страной, опять загоняют в страны третьего мира и даже куда-то дальше. Как говорят в таких случаях – за державу обидно. Конечно, у меня и к Ельцину были претензии, особенно в последний период его жизни, деятельности, когда он нес всякую чепуху, 38 снайперов, помните? Был неадекватен. Но по сравнению с тем, что с нами случилось дальше, по сравнению с тем, какие законы принимает наша так называемая дума, оторопь берет, волосы дыбом становятся".
Ушел большой писатель, но еще и ушел боец. Таких бойцов осталось мало, меньше, чем писателей. Вечная память. Прекрасный, любимый Бенедикт Михайлович.
Фрагмент последней программы "Лицом к событию" с участием Бенедикта Сарнова
