В музейном сообществе стали актуальными "споры о концепции". Классическая форма показа выставок и комплектования коллекций многим кажется устаревшей, а новации нередко выглядят доморощенными. Интересен опыт единственного в России Музея старинного плотницкого инструмента – в городе Кириллове Вологодской области. Его коллекция является неоценимым подспорьем в работе реставраторов объектов деревянного зодчества. Впрочем, обычные экскурсанты сюда тоже допущены.
Музей плотницкого инструмента существует при Реставрационном центре – архитектура, производство, обучение, генеральный директор которого Александр Попов говорит, что музей вырос из личной коллекции. В маленький город Кириллов я поехала по его приглашению. Давно хотелось увидеть не результат, а процесс; не уже отреставрированный, доступный всем для обозрения памятник, а работу над ним. К сожалению, так поступают далеко не все российские реставраторы, но Попов старается – и умеет! – сохранять то, что, казалось бы, сохранить невозможно. За воротами центра оказался большой деревянный дом в лесах. Его привезли из Вологды, чтобы потом вернуть на место. Владелец дома говорит: входную дверь надо выбросить и сделать новую – очень уж она рассохлась, покорежилась и обветшала. Попов, архитектор-реставратор высшей категории, показывая почти уже спасенную дверь с выровненными досками, где на месте утрат вставлены лишь маленькие кусочки и отдельные филенки, и теперь не может вспоминать об этом спокойно: "Как же, выбросить! Выбросить – это проще всего".
Чтобы попасть в Музей плотницкого инструмента, надо пройти мимо ангаров с производственными цехами, административных помещений и кузницы – Реставрационный центр оказался неожиданно внушительным по площади и основательно оснащенным. На стенах выставочного зала больше всего топоров. В былые века это был основной инструмент, при помощи которого и избы рубились, и храмы ставились. Пилы в экспозиции тоже есть, только главный акцент не на них. Пилы – позднее
обретение. Их ввел Петр Первый, однажды озаботившийся тем, что мужики изводят леса, вытесывая из каждого бревна всего по одной доске. И все же, топор продолжал главенствовать. Вообще к нему на Руси было особое отношение, свидетельство тому – крошечный оберег XII века в виде топорика. А вот потерять топор в лесу считалось дурным знаком.
Самый же древний топор музейной коллекции, по словам Александра Попова, – каменный:
– Это неолит, IV тысячелетие до нашей эры.
– Неужели подлинник, не муляж?
– Это настоящий! Не знаю, кто бы сейчас сумел камень так затачивать. Первые неолитические инструменты мне подарил знакомый из Белозерска. Здесь же Русский Север, вокруг древние города. Но не с их жителей начиналось заселение территории. В этих же местах размещались неолитические стоянки, на одной из них он нашел и подарил нам первые два предмета. Дальше – больше. Я начал собирать коллекцию. Что-то в антикварных магазинах покупал, что-то попадало другими путями.
Я думал, зачем мне каменные орудия труда, я в них ничего не понимаю. Хоть бы с металлом разобраться, это имеет непосредственное отношение к моей работе. Но однажды в каталоге Британского национального музея обратил внимание на фотографию перехода через болото, раскопанного археологами. Сверху вниз колья вбиты, и на них лежит доска. Читаю – IV тысячелетие до н. э., Европа. Тут до меня доходит – хорошо, предположим, колья срубить таким топором, конечно, можно – как-то его заточить. Камнем забить в болото тоже можно. Но доска-то ведь тесана! Значит, люди уже в период неолита этим инструментом ухитрялись вытесывать. И вот тогда я начал задумываться про этот каменный инструмент и оценил его. Но, в основном, все-таки в сфере моих интересов – железо.
Когда я был молодым человеком и учился в МАРХИ, нам рассказывали о том, что инструменты и технологии каменного века со временем менялись, а железный плотницкий инструмент – консервативный. Каким был в Средневековье, таким и дошел до XX века, в основном, крестьянство им занималось. Я с этим знанием вышел из института. Но очень быстро я понял, что это не так, когда первую церковь свою большую реставрировал – в селе Верхняя Уфтюга Архангельской области. Это XVIII век, церковь Дмитрия Солунского. Стоит она в местах, про которые в старинных документах написано, что были они "разбойничьи и раскольничьи", то есть там жили староверы. Они долго хранили приемы и традиции предков, поэтому, хотя была уже вторая половина XVIII века, они еще пользовались инструментами и технологиями более раннего времени. Я осмотрел балки в этой деревянной церкви. По следам топора понял, как стоял плотник, как он работал. Я попробовал – у меня ничего не получается! Значит, инструмент был другим и технологии другие. Тогда подумал: у
местных старичков поспрашиваю, они мне расскажут. Я к чему все это говорю? К тому, насколько мы истории ремесла не знали, а ведь это происходило в начале 1980-х годов. Я стал этих мужичков искать. И очень быстро понял, что если и были такие мастера, то они еще в XVIII веке умерли, а нынешние знают меньше моего. Тогда решил обратиться к археологии. Два местечка было в Сибири – Зашиверск и Мангазея. Это исчезнувшие города XVII века. Они существовали славно, но недолго, жители их покинули. В XX веке там велись раскопки, и нашли много утвари, в частности инструменты. И вот первые инструменты XVII века я увидел в материалах мангазейских раскопок.
– И они были другие, не такие, как современные?
– Да, они были другие. Узнав об этом, я решил, что надо изготовить точные копии. По простоте душевной отправился к деревенскому кузнецу Вене Лапину. Показал ему рисунок. Сделаешь такой? Можно, говорит, сделать. Сделал. Мне не понравилось, я говорю, слушай, а можно я сам буду ковать? О, конечно! Вот тебе ключи, куй здесь до утра, только уходить будешь, рубильник выруби. Я сделал инструмент, попробовал, у меня тоже ничего не получилось. Короче говоря, так я учился работать по технологии средневековой.
– Так он у вас, в конце концов, получился?
– Получился. Но после того как получился, прошло еще года 3-4, прежде чем получаться стало так, как должно быть при обработке этим инструментом. Инструмент есть, а как им работать? Вот этого, про технологии, я не знал. Потом оказалось, что это технологии
средневековые. И они характерны были для всей Европы. Я работал на памятниках, начиная с XV века и до XX века. На каждом был свой инструмент, своя технология, свои хитрости. Кстати, теперь в нашем музее вместе с историческими топорами мы показываем их копии, которыми мы работали. Есть здесь и мой личный, которым я церковь Ризоположения XV века делал. Это знаменитый деревянный памятник из села Бородавы, перевезенный в музей-заповедник "Кирилло-Белозерский монастырь".
– Признаюсь, я бы не то что копию от подлинника не отличила, но и любой другой средневековый топор из вашей коллекции могла бы принять за современный. И есть совсем непонятные железяки. На этикетках написано: черта, скобель… Все-таки это очень специальная сфера.
– Поэтому, когда сюда приезжают экскурсанты, сотрудники музея всегда читают им лекции. У нас полная коллекция, по всем векам. А когда я провожу занятия со своими учениками или со студентами МАРХИ, которые стали с недавних пор приезжать в наш реставрационный центр на практику, я им всем даю инструмент в руки попробовать. Чтобы понять, его надо в руках подержать. Больше того, можно показать, как работали тем или иным инструментом. Эти знания я накапливал постепенно.
Чтобы понять топор, его надо в руках подержать
Например, вот необычный топор, а вот бревно со следами работы таким топором. Долгое время я не видел следов этого инструмента и не знал, как им работать. Хотя сам инструмент у меня в музее уже был, я внимательно его разглядывал: фаска у него только с одной стороны. Дальше плоская поверхность, а длинное топорище выгнуто в сторону. Понятно было только, что это для работы с левой руки. Но для чего конкретно он был предназначен? И только несколько лет назад, в Кракове, я увидел такой топор у них в музее и там же – старинную фотографию с плотником, который работает этим инструментом. Он тешет балки. В Кракове в колокольне дубовые стойки как раз тесаны этим самым топором. Кстати говоря, на норвежских гравюрах более ранних, средневековых, есть люди, которые таким инструментом работают. Стоят ровно в такой позе и работают ровно так же, как вот этот самый поляк.
– Вы сказали – с левой руки. Значит, такой топор предназначался для левши?
– Вовсе нет. Вообще-то плотник должен работать как с правой, так и с левой руки. Тут все зависит от дерева. Их стволы бывают закручены вправо и влево, и еще деревья бывают прямослойные. В зависимости от того, в какую сторону закручено дерево, можно тесать либо с правой, либо с левой. Если ствол, допустим, закручен в эту сторону, я с этой стороны уже тесать не могу, потому что древесина будет задираться. При правильной же работе топор оставляет гладкий плотный след.
– То, куда закручено дерево, зависит от породы или каких-то иных причин?
– Это как у людей – у одних глаза коричневые, а у других голубые. Причем большинство деревьев либо прямослойные, либо они закручены вправо. А процентов, наверное, 15-20 – это левые. Так что средневековый мастер мог тесать и с правой, и с левой руки. Поэтому делались соответствующие топоры. Благодаря такой технологии постройки были долговечными.
– Согласно требованиям современной науки, прежде чем начать собственно реставрационные работы, памятник деревянного зодчества нужно разобрать по дощечке и по бревнышку, с тем, чтобы можно было лечить каждый отдельный элемент. Дает ли этот этап работы вам дополнительные сведения?
– Разумеется, ведь кроме различий, присущих разным эпохам, были и региональные различия. То есть в одном месте работали таким инструментом и по таким технологиям, а в другом были свои особенности. Скажем, церковь Ризоположения – средневековая
постройка, и там на одной маленькой церкви шесть различных кровель. Шесть! О чем это свидетельствует? Скажем, идет какая-то постройка, приходит из соседней деревни мужичок, чтобы участвовать в строительстве этого храма. В бригаду его берут, а у него свои секреты. А у соседнего мастера – свои секреты, и они ими не делятся. Одну крышу, маленькую, сосед делает по-своему, второй и третий делает по-своему...
Впервые я столкнулся с таким феноменом в Уфтюге, на церкви Дмитрия Солунского. Там были все окна разные (на таких старых постройках они, как правило, разные). А тут два окна так называемого "второго света" были абсолютно симметричные. Но когда я их разобрал, то был в шоке, потому что у одного были в конструкции косяков шипы, а у второго их не было, хотя на фасаде они были абсолютно одинаковые. И я долго ломал голову: как же так, одинаковые два окна, не разбери я их – я бы и не понял, что они имеют такие особенности. Оказывается, пришли два плотника, одного отец так учил, а другого дед так учил. Они работали параллельно, но один сделал с шипом, другой без шипа, и оба простояли 200 лет с лишним. Не разбери я этих окон, я бы этого никогда не увидел.
– Но это же совершенно средневековый подход, когда профессиональные навыки держали в секрете!
– И это все средневековый подход. Книги по ремеслам стали писать у нас только в XIX – начале XX веков, но про инструменты сведений там много не найдешь. Сошлюсь на книжку полковника Дементьева "Плотничное искусство". Он пишет: "Топор нужен для того, чтобы перерубать дерево поперег". Он делает рисунок этого топора, но ни про какие технологии он не знает. Это как у Фонвизина – зачем учить географию, извозчики довезут. Скажу мужику – он срубит как надо, а я полковник, не моего ума это дело. Долго так и было. И больше того, в реставрацию это все так и пришло. Но как только мы из процесса реставрационных работ выбрасываем исторические ремесла, сопутствующие этому времени, мы получаем то, на что смотреть невозможно. Прежде чем начать что-то лудить, я должен изучить памятник и реставрировать только так, как именно здесь было сделано. Потому что везде инструменты разные, технологии разные, приемы разные и архитектура разная.
– Для чего больше предназначен ваш музей – для просвещения обычных посетителей или для того, чтобы быть наглядным учебным пособием?
– Он создавался как класс для студентов. Но однажды ко мне обратились сотрудники туристической фирмы: можно, мы к вам будем водить туристов? Обычно это бывает в летний сезон – приезжает
автобус из Москвы, Вологды или еще откуда-то, они специально заказывают лекцию. Но в основном, конечно, я ориентируюсь на студентов и специалистов. Приезжают к нам не только из России, но из Норвегии, Америки и Швеции.
– Много ли студентов в вашем центре?
– Немного. Сначала были группы по 10-15 человек, но очень быстро я понял, что это пустая трата времени и денег. Много случайных, многие отсеивались. А потом настали такие времена, что стали приезжать только те, кто мотивирован. Они приезжали из разных регионов страны, – из Сибири, из средней полосы России, из Москвы, Подмосковья, из Карелии, из Архангельской, Вологодской областей и из-за рубежа – для того чтобы получить какие-то навыки в деле реставрации, – говорит Александр Попов.
