Рафаила Ганелина называют классическим представителем петербургской исторической школы. Он полагался только на документы, его труды о дореволюционной и сталинской эпохах, времени, предшествовавшем Второй мировой войне, вызывали бурные отклики и полемику. Ему удавалось оставаться государственником и при этом быть автором изречения “империя – явление малоустойчивое”. Он придерживался позиции государства в период чеченских войн, но осудил роль России в происходящем сейчас на Украине.
Рафаил Ганелин родился в Ленинграде в 1926 году, в 1949-м окончил исторический факультет Ленинградского университета, защитил кандидатскую диссертацию в 1953-м, докторскую – в 1970-м. Среди его основных трудов – книги “Россия и США: Очерки русско-американских отношений, 1914-1917”, “Советско-американские отношения в конце 1917 – начале 1918 г.”, “Российское самодержавие в 1905 г. Реформы и революция”, “Сергей Юльевич Витте и его время”. За книгу о Витте Ганелин получил премию В.О. Ключевского.
Последний большой труд ученого, вызвавший много откликов и споров, – книга “СССР и Германия перед войной: отношения вождей и каналы политических связей”. По словам заведующего отделом новой истории России Петербургского института истории Сергея Лебедева, в этой книге Рафаил Ганелин, ища связи между черносотенным крылом русской эмиграции и немецким нацизмом, пришел к выводу, что крайне правые русские эмигранты были одними из важных спонсоров зарождавшегося национал-социалистического движения в Германии. Сергей Лебедев считает Рафаила Ганелина ярким представителем петербургской школы историков, для которых главное – это не концепция, а документ.
У него никогда не было изначальной линии, схемы, к которой бы он притягивал показания источников, он всегда шел за документом
– Значение Рафаила Шоломовича Ганелина – в его книгах и в его учениках. Он занимался большими проблемами, судьбами России. Вот эта вечная тема – Россия и запад – тоже нашла у него отражение. Он – не постмодернист, с ним уходит поколение, для которого история – это наука, классическая историография 20-х годов, а не часть социальных наук. Он так и считал, что 20-е годы ХХ века – это пик исторической науки, и очень негативно относился к многим современным работам. Учителем его был Борис Романов, тоже ученый мирового уровня, у которого была целая плеяда продолжателей – Александр Фурсенко, Рафаил Ганелин, Борис Ананьич и Виктор Панеях. Ганелин, как и его учитель Романов, к концу жизни перешел к современности, почти текущей истории, при этом всегда оставаясь академичным, классическим историком. У него были проблемы – большие споры с социальными историками и с людьми, считающими, что все беды России идут от непонимания интеллигенцией чаяний государства. Ганелин смотрел на реальную деятельность чиновников – будь то Витте или сталинские бюрократы, и сами ведомственные источники давали ему гораздо более адекватную картину. У него никогда не было изначальной линии, схемы, к которой бы он притягивал показания источников, напротив, он всегда шел за документом. Это петербургская школа, которую за это всегда ругали – за переписывание источников и отсутствие общих представлений. Но на самом деле, общая картина – это вещь достаточно условная, а самое надежное для ученого – это все-таки интерпретация и исследование документов, потому что в них содержатся факты.
Этой позиции главенства документов придерживаются все меньше людей, подчеркивает историк Сергей Лебедев:
Ему удавалось уходить от цензуры, занимаясь досоветским периодом, не занимаясь историей большевизма – это в определенное время вообще было расстрельное дело
– Рафаил Шоломович был одним из них. Вообще существует такое понятие – петербургская историческая школа, она отличается от московский именно тем, что дает приоритет документу перед общей концепцией. С одной стороны, историк действительно как будто переписывает архив, не зная, к чему он в итоге придет, но здесь очень важна квалификация человека – ведь надо найти нужные документы, выстроить между ними связи, сделать правильные реконструкции. Ему удавалось уходить от цензуры, занимаясь досоветским периодом, не занимаясь историей большевизма – это в определенное время вообще было расстрельное дело. Но все же он был вынужден писать работы о революции, и вехой стало его участие в работе о вооруженном восстании в Петрограде 1917 года, раздел, написанный им о Российской империи до 1917 года, переведен на английский язык. Он долгое время был невыездным, потом понемногу стал ездить, но дело даже не в этом – он был страшно умным человеком, и вся эта заграница сама приезжала к нему домой – когда он где-то появлялся, во Франции, в Америке, к нему сразу направлялось целое паломничество.
Рафаил Ганелин не был только кабинетным ученым, он занимался и правозащитной деятельностью, продолжает Сергей Лебедев:
Во время чеченских войн он стоял на государственнической позиции, чего нельзя сказать о его отношении к современной ситуации с Украиной
– Например, он участвовал в антифашистском журнале “Барьер”. Он искал связи между черносотенным крылом русской эмиграции и немецким нацизмом и пришел к выводу, что эти связи действительно есть, что крайне правые русские эмигранты были одними из важных спонсоров зарождавшегося национал-социалистического движения в Германии. Он вообще выступал против национальной ограниченности, крайних форм национализма. Его интересовали отношения сталинских и нацистских спецслужб, в своей книге “СССР и Германия перед войной: отношения вождей и каналы политических связей” он пишет о том, что эти контакты не прекращались даже во время войны. Конечно, он поддерживал хрущевскую линию на десталинизацию, он многое прочувствовал на себе, ведь в годы борьбы с космополитизмом он был уволен из института как еврей. При всем том он был государственником, во время чеченских войн, особенно первой, он стоял на государственнической позиции, чего нельзя сказать о его отношении к современной ситуации с Украиной.
“Уходит первое послевоенное поколение гуманитариев, на чью долю выпало переосмыслить то, что случилось с нашей страной в предшествовавшие десятилетия, восстановить в правах нестесненный научный поиск и очистить историческое знание от фальсификаций и умолчаний. И еще – возрождать "связь времен" – поколебленные было традиции русской интеллигенции, нравственные критерии и чувство человеческого и гражданского достоинства”, – пишут в интернет-издании Cogita.ru Виктор Шейнис и Алла Назимова, в конце 40-х годов учившиеся вместе с Рафаилом Ганелиным на историческом факультете Ленинградского университета.
Доктор исторических наук, ведущий научный сотрудник Петербургского института истории Российской академии наук Ирина Левинская много лет проработала вместе с Рафаилом Ганелиным. Она отмечает, что Ганелин серьезно относился не только к письменным, но и к устным источникам:
– У него есть удивительная книга “Советские историки: о чем они говорили между собой” – блестящая, остроумная книга, он ведь сам был замечательным рассказчиком, умел подмечать смешное и забавное в рассказах других. И он показывает, как в тоталитарном обществе, в условиях идеологии, не позволявшей историкам изъясняться прямо, а разве что между строк или полунамеками, эти историки бывали очень откровенны, разговаривая друг с другом. Он рассказывает о настоящих оценках истории, которые делали историки сталинского и послесталинского времени. При этом книга невероятно актуальна и сегодня, вот только одна цитата:
“Принцип сталинского режима начался с того, что достигший всей полноты власти Сталин, заключив советско-германский пакт, ступил на путь великодержавной имперской политики. Собственно, между всевластьем диктатора и такой политикой была прямая и двусторонняя связь. Для поддержания и увеличения мощи режима такого типа требовалась череда эффективных внешних побед, а сам этот режим был обязательным средством, чтобы их добиться. Вероятно, Сталин какое-то время считал, что система власти, созданная им в старых пределах страны, окажется достаточно эффективной и на вновь присоединенных территориях. Однако, для удержания в повиновении… не только прежних, но и новых подданных и всей империи при его методе управления необходимо было колоссальное напряжение силовых средств, подчинение этой цели экономических, политических и идеологических ресурсов дополнительно к тому предельному объему, который поглощала метрополия. Империя вообще явление малоустойчивое”.
Ирина Левинская выделяет еще одну книгу Рафаила Ганелина – “Что вы делаете со мной! Как подводили под расстрел”:
– Это документы о гибели крупного историка Владимира Кашина – стенограмма институтского заседания, в котором участвовали коллеги, любимые учителя Ганелина. Когда он наткнулся в архиве на этот документ, он долго не решался его публиковать, а потом подумал, что придут молодые историки и справедливо осудят участников тех событий, но не будут знать, на каком фоне это происходило и каких мук стоило людям. Хотя все прекрасно понимали, что делают. После того собрания Кашина арестовали и расстреляли.
По словам Ирины Левинской, Рафаил Ганелин, государственник по убеждениям, очень тяжело переживал то, что в последнее время происходило с академической наукой:
Он считал, что разгром РАН – это удар по резервам государственной политики
– Его очень огорчал разгром академической науки, а тревогу он забил еще четыре года назад, когда Академия наук стала государственной. Он считал, что все это ведет к “бухгалтерскому” методу управления страной, грозящему большими политическими просчетами и ошибками. Он считал, что разгром РАН – это удар не столько по ученым, сколько по резервам государственной политики. Он говорил – ведь даже средства массовой информации, освещая серьезные вопросы, обращаются к экспертам, и власть должна делать то же самое, чтобы иметь адекватную картину мира и состояния общества. Разгром науки он рассматривал как катастрофу для государства. В Институте истории его боготворили. Все мы – в той или иной степени его ученики. Я – античник по образованию, но и я считаю себя в какой-то степени его ученицей, потому что я очень многому от него научилась.
"Он был мудрецом и невероятно сердечным человеком – он всегда помогал. Если у кого-то проблемы со здоровьем, он всегда бросался, звонил, использовал свои связи в медицинском мире, находил врачей, был очень отзывчивым", – вспоминает Ирина Левинская:
В его занятиях историей для него существовали не массы, не движения, а люди
– И еще это был фантастический рассказчик – другого такого рассказчика я в своей жизни не встречала, он был невероятно артистичным, все речи передавал в лицах. Я помню его безумно смешные рассказы о няне его сына, совсем простой безграмотной женщине, которую он очень любил и чью речь передавал неподражаемо. Вообще в его занятиях историей для него существовали не массы, не движения, а люди, и в каждом он пытался найти именно человеческую составляющую. В своей книге о разговорах историков он приводит эпизод из 30-х годов, который запомнился ему, когда он был еще ребенком. Дети играли во дворе-колодце, и мама или бабушка одной девочки позвала их к себе домой посмотреть на продаваемые игрушки этой девочки. “Преодолевая неловкость, она показывала и бодрым тоном произносила рекламные фразы, призывая попросить у наших родителей деньги на покупку. Но время от времени она останавливала свою очень интеллигентную речь и с изменившимся лицом тихо, но внятно говорила что-то вроде “Боже мой, Боже!”. Рафаил Шоломович замечает, что он не помнит, когда он понял, что столкнулся с последствиями ареста и нуждой дошедшей до крайности интеллигентной семьи. Это “Боже мой”, быть может, страшнее описания арестов и обысков, и он ребенком запомнил это на всю жизнь.
Доктор исторических наук, профессор Петербургского государственного университета Давид Раскин ценит Рафаила Ганелина за понимание того, что наука не обязательно должна замыкаться в академических рамках, но при этом она может оставаться вполне честной. Раскин работал вместе с Ганелиным над подготовкой пятитомного издания – сборника статей и материалов “Национальная правая прежде и теперь”, где была сделана попытка проследить эволюцию национального движения от XIX века до общества “Память”. Давид Раскин рассказывает о создании этого иссследования:
В его работах подкупает то, что даже в самых рискованных своих гипотезах он оставался на высоте строгой академической науки
– Там были использованы данные мониторинга по нашим ультраправым или фашистским организациям, это было первое издание после большого перерыва, где этот вопрос рассматривался как исторический и давалась оценка современной ситуации. Сам Ганелин опубликовал там статью о связях русских черносотенцев с нарождающимся германским фашизмом. Да и его недавняя книга, одна из последних, о связях советского руководства с Германией перед 1941 годом, – это очень глубокое исследование, и оно шире, чем заявленная тема.
– Эти исследования актуальны сегодня, в обстановке возрождающегося во всем мире антисемитизма, попыток отрицания Холокоста…
– Я помню, он мне рассказывал о том, что, когда была эвакуация из Киева, поначалу в число тех, кого должны были эвакуировать в первую очередь, включали евреев, но потом советское командование от этого отказалось, чтобы народ не сказал, что воюют за них.
– Как удалось Рафаилу Ганелину, работавшему в советские годы, сохранить репутацию честного историка?
– Во-первых, он всегда чувствовал грань между дозволенным и недозволенным, удачно балансировал на этой грани. Во-вторых, все мы до 1990 года чем-то занимались, я, например, ничего не писал об истории после 1917 года, предпочитал занятия в архивах. А Ганелин начинал как американист, а потом очень вовремя переключился на сюжеты, связанные с графом Витте, где можно было заниматься объективной историей. А помимо того, что он был замечательным историком, Ганелин являлся носителем живого интеллигентского фольклора, из его рассказов я узнал о 30-40-х годах больше, чем из статей и книг и даже из рассказов своих родных, хотя все мы, в общем, из одной среды. Когда он приходил к нам в архив, это всегда был праздник. Меня в его работах подкупает то, что даже в самых рискованных своих статьях, гипотезах, предположениях он всегда оставался во всеоружии и на высоте строгой академической науки. В последнее время он очень много занимался историей самой исторической науки и делал это чрезвычайно успешно.
