Ссылки для упрощенного доступа

"Нам нужна новая эпоха Просвещения"


Борис Штерн
Борис Штерн

Финалист премии "Просветитель" Борис Штерн – о наступающих темных веках и неограниченных возможностях человеческого разума

Радио Свобода вновь открывает серию интервью с авторами научно-популярных книг, вошедших в короткий список премии "Просветитель".

Первый собеседник – Борис Штерн, доктор физико-математических наук, старший научный сотрудник Института ядерных исследований РАН (Троицк) и астрокосмического центра ФИАН, автор книги "Прорыв за край мира". Штерн не только действующий ученый, но и главный редактор научно-популярной газеты "Троицкий Вариант – Наука", уделяющей много внимания драматическим событиям, происходящим в российской науке.

Хотя основной сюжет книги Бориса Штерна – космология и, в частности, теория инфляции, одна из линий написана в жанре научной фантастики. В ней рассказывается о вымышленных существах, обитающих в океане, вероятно, действительно скрывающемся под толстой ледяной коркой на одном из спутников Юпитера – Европе. Параллели между земной и европианской цивилизациями не ограничиваются стремлением тех и других мыслящих существ проникнуть разумом за границы своего мира (в случае обитателей Европы ясно очерченные ледяной коркой). Общество европиан, как и человеческое, переживает тяжелый кризис, вызванный распространением невежества и падением интереса к науке.

В интервью Радио Свобода Борис Штерн сделал мрачный прогноз о будущем российского общества, объяснил, почему старался не писать как Стивен Хокинг, и рассказал, чем теория инфляции важнее бозона Хиггса.

Сначала кажется, что ваша книга о космологии вообще, но довольно быстро становится ясно, что она посвящена в первую очередь теории инфляции – очень быстрого расширения Вселенной в пору ее младенчества. Это так?

– Конечно. Вообще, торжество теории инфляции гораздо важнее открытия бозона Хиггса. О бозоне Хиггса мы просто более наслышаны, его ждали, его обнаружили, это было событие, сенсация для прессы. Инфляция – намного более мощная революция в науке, но она растянулась во времени, продолжаясь с начала 80-х годов. Сначала был переворот в теории, а в последнее десятилетие стали появляться данные наблюдений, которые новую теорию подтверждают.

Когда вы поняли, что об этой революции нужно писать книгу?

– Лет пять назад. В 80-е годы я довольно много общался с людьми, которые, собственно, и придумали инфляцию: Андреем Линде, Алексеем Старобинским, Вячеславом Мухановым, мы ездили вместе на научные конференции. Хотя я профессионально этим направлением не занимался, оно мне было очень интересно. Много позже я снова встретил их на конференции и предложил: давайте я возьму у вас интервью, и сделаем книгу про инфляцию – мне к тому времени стало понятно, что смогу это сделать. Пошел слух, что я такую книгу собираюсь писать, меня стали со всех сторон подталкивать: давай, вот и издательство есть, тебе даже аванс заплатят. Но я не хотел спешить и серьезно взялся за дело только еще года через три, – наверное, потому, что мы с Валерием Рубаковым написали для газеты "Троицкий Вариант" несколько статей на эту тему. И я тогда подумал: почему бы не сделать не просто серию интервью, а что-то большее, где интервью будут только частью? Пусть я в этой области не профессионал, это даже хорошо, ведь есть такое правило: студент объяснит сложный момент другому студенту лучше, чем профессор. Вот я и выступил в роли более продвинутого студента. Конечно, мне нужен был профессионал, который мог бы отлавливать мои ляпы. Им стал Валерий Рубаков – мы и раньше писали вместе, в том числе и чисто научные статьи.

Но кроме рассказа об инфляции, в книге есть более общее послание?

– Когда я стал писать, быстро понял, что рассказывать только про инфляцию мне не очень интересно. К счастью, это такой предмет, вокруг которого возникают красивые истории, касающиеся науки вообще. Например, Сахаров в дремучем 1963 году, отталкиваясь от неправильной модели Вселенной, предположил, что в ранней Вселенной "жили" стоячие звуковые волны, которые должны дать неоднородности плотности определенных размеров. Он думал, что из них со временем могли получиться какие-то космические объекты. Но модель была неправильная, и объекты при расчетах выходили слишком маленькими, какие-нибудь красные карлики. Много лет спустя эффект, который предсказал Сахаров, был обнаружен в реликтовом излучении. Только эти стоячие волны дали не звезды, а крупномасштабную структуру Вселенной. Он до этого не дожил. Вот так удивительно работает наука: кто-то предлагает чисто теоретические идеи, касающиеся масштабов совершенно недоступных человеку, а через тридцать с лишним лет запускают космический аппарат и оказывается, что мир так и устроен. Таких историй вокруг инфляции несколько: они доказывают, что у человеческого разума мощная предсказательная сила. Наука работает даже в совершенно недосягаемых областях, вот что я хотел показать людям.

Отсюда и название – "Прорыв за край мира"?

Обложка книги Бориса Штерна
Обложка книги Бориса Штерна

– Разумеется. Ведь и сама инфляционная стадия развития Вселенной находится от нас не просто далеко во времени, она происходила за краем того, что в принципе доступно нашему прямому наблюдению. Она далеко за краем тех масштабов, которые мы можем непосредственно "пощупать" в лабораториях. Дальше плазмы, излучившей реликтовый фон, мы ничего увидеть не можем, но можем догадаться, понять, что там было, опираясь на точные измерения этого фона и на понимание физических процессов в ранней Вселенной. У меня в книге есть паралелльный сюжет, на который, кстати, я потратил много сил – история о вымышленной цивилизации европиан, которые живут на спутнике Юпитера Европе в океане. Океан скован толстым ледяным панцирем, и европиане не могут увидеть, что происходит по другую его сторону. Но они измеряют маленькие смещения ледяного покрова и узнают, что рядом с их миром вращаются еще 4 таких же – другие спутники Юпитера. Причем узнают примерно теми же методами, какими мы умозрительно проникаем за пределы реликтового фона.

Европиане ведь не только этим нас напоминают. В их обществе распространяется массовое невежество, которое в итоге приводит к катастрофе. В вашем рассказе об этом чувствуется горечь собственного опыта.

Наука перестала быть интересна и широким массам, и властям. То есть интерес властей декларируется, вроде даже идут какие-то деньги, но реальность остается довольно тяжелой

– Конечно, там есть горечь. Понимаете, в сегодняшней российской науке отражается то, что происходит с наукой во всем мире, только это выражено сильнее. Если в мире интерес к науке сильно упал некоторое время назад, что примерно совпало с окончанием холодной войны, и теперь постепенно восстанавливается, то Россия провалилась в этом отношении гораздо глубже. Сейчас наука перестала быть интересна и широким массам, и властям. То есть интерес властей декларируется, вроде даже идут какие-то деньги, но реальность остается довольно тяжелой.

Один европианский математик предсказывает своей цивилизации крах и оказывается прав. Вы ведь через него говорите о нашем будущем? Катастрофа неизбежна?

– Думаю, это то, что нам очень сильно грозит. Можно разве что надеяться, что провал окажется не настолько глубоким. Но любую катастрофу нужно постараться пережить с ясной головой – это еще пригодится.

Ваша книга вошла в короткий список премии "Просветитель". Вы себя видите в роли просветителя, который может исправить ситуацию?

– Это общая задача, и, между прочим, власть здесь мало чем может помочь. Это вопрос общественных настроений, атмосферы. А атмосфера просто так не делается. Но на нее могут повлиять усилия отдельных людей. Я могу писать книги, статьи, и я стараюсь это делать. Понятно, что это крохотный вклад, даже не пять копеек. А решающее слово будет принадлежать тем, кто сейчас закачивает школу, учится в институте. Должно прийти новое поколение. Люди от 30 до 50 с лишним лет – это уже люди, выросшие в такой атмосфере, что интерес к науке они не возродят. Надежда, с одной стороны, на более молодых, с другой – на старых. Что они смогут как-то зажечь молодых. Проведите анкетирование, и вы наверняка увидите, что россияне среднего возраста такими вещами, как наука, интересуются очень мало.

"Ботаника" Шурика сместили с телеэкрана другие герои.

– Да, это те самые изменения атмосферы, о которых я говорю. И неизвестно, можно ли в принципе ее вернуть. Понимаете, я себя сейчас ощущаю скорее хранителем огня, чем пламенным мотором. И, наверное, это сейчас более правильная роль, в нашей стране, по крайней мере. Нам бы сохранить в себе вот ту атмосферу, когда героем был Шурик, и заразить ей следующие поколения.

То есть ваша книга для сохранения огня, для того, чтобы передать его самым восприимчивым. Она поэтому так сложно написана?

Я понимал, что не хочу написать что-то похожее на книги Хокинга

​– Книгу, я слышал, с удовольствием читают и некоторые школьники, и некоторые академики. Я бы сказал, книжка рассчитана на человека с живыми, восприимчивыми мозгами, это вполне может быть гуманитарий. В предисловии я объясняю, что старался обращаться к самому себе образца почти пятидесятилетней давности. Мне тогда нужна была книжка, превосходящая мой уровень. Там должны были быть и понятные куски, и такие, которые я не понимаю, до которых еще не дорос, но раз уж зацепился, должен продраться и через них. У меня не было какого-то конкретного образца из научно-популярной литературы, скорее, я понимал, что не хочу написать что-то похожее на книги Хокинга.

Но ведь Хокинга читает очень много людей, он пишет очень понятно, многие люди вообще узнали базовые факты об устройстве Вселенной благодаря Хокингу. А вы пишете заведомо непростую книгу, рассчитанную на относительно узкий круг "живых мозгов". Правильно ли это?

– Ты должен выбрать для себя стратегию. Либо писать для домохозяек в надежде, что они потом эти книжки подкинут своим детям. Это слабо действующее средство для широкого круга. Либо действительно писать для меньшего количества свежих мозгов, но писать ярче и четче. И я сознательно выбрал второе. Хотя бы потому, что таким образом можно рекрутировать людей в науку. Кто-то прочтет и пойдет учиться на Физтех, а не в условный Институт управления. Я написал книгу сложную, и в то же время довольно эмоциональную. Пусть она подействует на меньшее число людей, но сильнее.

То есть тратить силы на то, чтобы оторвать людей от телеэкранов, уже не имеет смысла? Пустая трата оставшегося огня?

Один процент умных, образованных и хорошо мотивированных людей в обществе – огромная сила, которая может изменить все, пусть и постепенно

– Да. Кстати, чтобы изменилась атмосфера в обществе, должен измениться именно телевизор. Иначе задача безнадежная. А чтобы изменился телевизор, должно быть давление со стороны небольшого процента хорошо мотивированных людей. Один процент умных, образованных и хорошо мотивированных людей в обществе – огромная сила, которая может изменить все, пусть и постепенно. Эпоха Просвещения случилась благодаря очень тонкому слою людей. Нам нужна новая эпоха Просвещения.

А у нас, получается, темные века?

– Да. Пока темные века "лайт". Но если все так и будет идти дальше, может стать и "хард".

Материалы по теме

XS
SM
MD
LG