День благодарения лучше всего отмечать там, где все началось: у северной оконечности мыса, который будет назван Тресковым, в заливе, возле которого вырастет Провинстаун, на берегу, где пассажиры корабля "Мэйфлауэр" впервые вступили на землю континента, который уже назывался Америкой, но еще ею не был. Тресковый мыс, как Синайская пустыня, окружен священными легендами, каждая из которых строго документирована.
11 ноября 1620 года пилигримы впервые вступили на землю Нового Света, 13 ноября учинили стирку, 15-го нашли родник с пресной водой, которая, замечает хроникер, “показалась им вкуснее вина”. Чуть позже разрыли яму с запасами кукурузы, спрятанными на зиму индейцами (расплатились только через год). Первая перестрелка с краснокожими, окончившаяся вничью: никого не ранили ни стрелой, ни пулей. И, наконец, переезд в плодородный Плимут, освобожденный от индейцев оспой. Теперь здесь расположен самый интересный музей Америки – мемориальная “Плимутская плантация”.
Америка, как, скажем, Рим, родилась в убожестве. Разница в том, что она его заботливо сохранила, ничем не украсив. В этом можно убедиться, посетив первое поселение пилигримов в Новом Свете. Из-за того, что историки остановили часы, здесь всегда один и тот же год: 1627. И люди – те же, что приплыли четыре века назад. Взяв имя и судьбу одного из колонистов, каждый на плантации не просто играет выбранного из хроники героя, а живет, как он, разделяя веру, предрассудки и языки своего века – 17 диалектов, на которых тогда говорили в Англии.
Боясь нападений тех самых индейцев, что живут по соседству, колонисты окружили свою деревню шатким частоколом и установили четыре пушки на сторожевой башне, служащей заодно и молитвенным домом – занимавшая все воскресенье проповедь была единственным развлечением поселенцев. Выстрелы могли отпугнуть индейцев и пиратов, но вряд ли защитить пилигримов. Их было слишком мало. Из 160 человек – лишь 60 мужчин, способных носить оружие, зато уж эти с ним не расставались (тут, кажется, я впервые понял, почему так трудно разлучить американца с его стволом).
Деревня была бедной, но с видом на море. По улицам – кривым песчаным тропинкам – бродили куры, за забором паслись козы, но не коровы. Низкие дома венчали острые – на случай снегопада – крыши. Входя в гостеприимно распахнутые двери, ты встречался с живущими в XVII веке хозяевами. Готовые ответить на твои вопросы, они и сами их задавали.
– Ты учишь в школе языки? – спросила вошедшего с нами мальчишку оторвавшаяся от плиты матрона.
– Конечно.
– Греческий или только латынь?
– Испанский.
– Зачем? Чему можно научиться у папистов, идолопоклонников? Они празднуют Рождество.
– Мы тоже, – опешил мальчик.
– В писании, – поджав губы, отрезала она, – о нем не говорится.
– Вы крестите индейцев? – вмешался я, чтобы сменить тему.
– Зачем? Насильно веру не обретешь, а добром – не поймут.
– Но у них тоже есть бог.
– И не один! Только они ничем не отличаются от демонов.
Женщина отвернулась к очагу, положив конец дискуссии, и мы перебрались к соседу в дом побогаче. В дымной комнате за толстой книгой сидел юноша в острой, как из “Гарри Поттера”, шляпе.
– Стив Дин, – представился он, – мой дядя приплыл на “Мэйфлауэре”.
– Вы умеете читать?
– Но не писать, как и половина колонии, не считая женщин, разумеется – их не учили.
– А что это за книга? Библия?
– “Полезные советы”, Библия слишком дорога, тем более – женевская, которую переводили прямо с еврейского и греческого, чтобы ближе к слову Божьему. У нас многие ее знают наизусть.
– Значит, среди пилигримов есть образованные люди? Врач?
– Это вряд ли, он – мясник.
– Такой плохой?
– Да нет, по профессии – мясник, умеет кровь отворять. Другого в эту глушь не заманишь.
– А вы?
– В Англии я был паромщиком, а тут мне король обещал через семь лет 20 акров на берегу. Я себе там дом поставлю: свой дом на своей земле!
Глаза парня засветились не наигранной радостью, и я подумал, что за 400 лет американская мечта не слишком изменилась.
На прощание я заехал в гавань, где стоял “Мэйфлауэр 2”, точная копия первого корабля, и с тем же экипажем. Больше всех мне понравился пушкарь Том. Он не стеснялся в выражениях.
– Самый трудный рейс в жизни, – начал он свою сагу.
– Шторма?
– Пилигримы! Библия день и ночь. “Иезекииль, стих 2”, – начнет один. “Исайя, стих 13”, – подхватит другой. И это еще до Нового Завета не добрались. Даже моряки жаловались: “Уж лучше пираты”.
– А много матросов на борту?
– Нужно 16, на две вахты. Голландцы обходятся дюжиной, но они сильнее нас, а итальянцы умнее. То-то наш Шекспир все про них писал. Нет же такой пьесы – “Бристольский купец”, а “Венецианский” есть. Зато драться с ними смешно – шпагой тычут, как на сцене. Нет уж, тут нужны шотландцы: Кэмпбелл и Макферсон умеют за себя постоять в любой таверне. Не то что эти пилигримы, фарисеи и начетчики, хуже адвокатов.
– Как в воду глядел, – подумал я, но не стал рассказывать Тому, что говорил Солженицын про засилье американских законников. До этого еще оставалось 13 поколений.
