Для проекта под названием “Брисбенский план действий”, предварительно одобренного два месяца назад руководителями финансовых ведомств стран “Большой двадцатки”, ими было представлено более 900 предложений в части структурных реформ, либерализации рынков труда, а также механизмов экономической политики. Принятие этого документа на саммите 15-16 ноября в Брисбене председательствующая ныне в G20 Австралия считает одним из главных приоритетов своего годичного президентства.

На саммитах 2010 года в Канаде и Южной Корее страны G20 спорили о путях выхода из антикризисных программ, то есть о сокращении финансовых вливаний в экономики, а также о так называемых “валютных войнах”.

Теперь, четыре года спустя, программы активной финансовой поддержки западных экономик свернули лишь в США и Великобритании. В Японии, наоборот, ее недавно расширили до объемов, превышающих три четверти американских на их пике. А в еврозоне программа финансового стимулирования экономики региона со стороны Европейского центрального банка – подобная тем, что проводилась или проводится центробанками США и Японии – лишь, по сути, только начинается.

В 2011 году на саммите во Франции страны G20 обсуждали новые правила регулирования коммерческих банков и налог на финансовые операции, активно продвигаемый рядом стран Европы. Еще через год, на саммите в Мексике, в центре дискуссии оказался долговой кризис в еврозоне.

От прошлогоднего саммита в Санкт-Петербурге ожидали возвращения “двадцатки” к собственным решениям пятилетней давности, осенью 2009 года на саммите в США. Именно тогда специально учрежденному G20 “Комитету финансовой стабильности” (КФС) было поручено разработать международные нормы регулирования бизнеса так называемого “вторичного” банковского сектора (shadow banking system), представленного в мире тысячами всевозможных инвестиционных компаний или денежных фондов, а также рынком страхования или залоговым бизнесом.

То есть финансовыми структурами, на которые регулирование для традиционных банков (с нормами обязательных резервов, страхованием вкладов и т.п.) не распространяется. Отсутствие специального для них регулирования и указывалось в итоговых документах осеннего 2009 года саммита G20 среди главных причин глобального финансового кризиса 2008 года, ибо объемы этой “параллельной” банковской системы практически сравнялись с общим объемом мировой экономики.

К саммиту в Санкт-Петербурге было представлено сразу два проекта такого регулирования, во многом друг друга дополняющих: один – от КФС, другой – от Европейской комиссии. Но… куда там! Все остальное в реальной повестке дня петербургского саммита заслонили тогда дебаты о ситуации в Сирии. Приняли, впрочем, декларацию, в которой приоритетами совместных действий были названы всеобщее ускорение экономического роста и создание новых рабочих мест.

В повестку и нынешнего саммита может вмешаться обсуждение событий как на востоке Украины, так и на севере Ирака. Но все же, если иметь в виду сугубо экономическую ее часть, в ней явно будут доминировать меры по ускорению роста национальных экономик. Причем стартовые условия стран-участниц на сегодня весьма разнятся.

С 3,2% ДО 5,2%

В США годовые темпы экономического роста в третьем квартале - 3,5%, а в целом по году могут составить 2,1%, прогнозируют эксперты Организации экономического сотрудничества и развития (ОЭСР), объединяющей 34 наиболее индустриально развитые страны мира. Прогноз для Японии на 2014 год – 0,9%, для еврозоны – 0,8%. Объем экономики Китая, по тем же прогнозам, увеличится за год на 7,4%, хотя еще четыре года назад они превышали 10%.

Среди других стран БРИКС значительные темпы роста прогнозируются лишь в Индии – более 6% в 2014 году. Тогда как экономики России или Бразилии, с темпами роста менее 1%, фактически балансируют на грани рецессии, что сопровождается в обеих странах как высокой инфляцией, так и падением национальных валют.

В своем последнем по времени обзоре мировой экономики, представленном в октябре, Международный валютный фонд прогнозирует, что ее объем увеличится в текущем году лишь на 3,3%, а в 2015-ом - на 3,8%.

Вспомним, в 2013 году рост экономики мира составил 3,2%, и еще в феврале года нынешнего страны G20 решили подготовить некий план, как в течение пяти лет – к 2018 году – обеспечить ускорение этих темпов примерно на два процентных пункта, то есть до уровней выше 5% в год. Именно на это и направлены меры, включенные в проект “Брисбенского плана действий”, который выносится на обсуждение нынешнего саммита G20. Меры, которые в разных случаях могут оказываться чуть ли не противоположными, учитывая нынешнее положение крупнейших экономик мира.

РОСТ И ДОЛЛАР

Из трех ведущих региональных западных экономик – Соединенные Штаты, еврозона и Япония – заметный экономический рост демонстрируют сегодня лишь США. Однако стране очень непросто выступить в роли некоего тягача, который вытянул бы Японию и еврозону из стагнации или рецессии, полагает научный сотрудник исследовательского центра “Чикагский совет по международным отношениям” Филип Леви. Он считает, что США просто не могут позволить себе повторения сценария с огромным платежным дефицитом, когда нараставший в стране потребительский бум финансировался за счет масштабных внешних заимствований.

Если такой же потребительский бум, связанный с резким увеличением импорта, случился бы, скажем, в Германии, то он финансировался бы из огромных сбережений миллионов жителей страны, а не за счет наращивания ее внешнего долга, продолжает Леви. “В США – иная ситуация. Отныне эта страна просто обязана жить по средствам, если не желает усугубить перекосы в своем торговом и платежном балансе”.

Центральный банк США (Федеральная резервная система) только что, к концу октября, полностью свернул продолжавшуюся в целом шесть лет программу “количественного смягчения”, то есть масштабного финансового стимулирования американской экономики за счет скупки ипотечных и государственных облигаций. На последнем ее этапе объемы таких покупок превышали 85 млрд долларов в месяц, то есть более 1 трлн долларов в год. В течение 2014 года программу поэтапно сокращали. Теперь этих денег не будет вовсе.

Сворачивание программы “количественного смягчения” – шаг в сторону нормализации посткризисной денежно-кредитной политики; он свидетельствует о том, что американская экономика “выздоравливает”, что потребности в новых вливаниях ликвидности, которые она получала в течение последних пяти–шести лет, больше нет, отмечает научный сотрудник исследовательского Института международной экономики Петерсона в Вашингтоне Джейкоб Киркегаард. Это не значит, что прекращение таких вливаний не вызовет колебаний на финансовых рынках. Но в том, что касается главных макропоказателей – занятости населения, темпов роста производства и т.п, можно надеяться, влияния на экономический рост США в 2015 году это не окажет никакого, поясняет Киркегаард. “И мы сможем поддерживать темпы роста ВВП примерно на уровне 3% в год, что намного лучше показателей последних лет”.

Нынешнее укрепление доллара – на 10% к евро и к японской иене с начала года - благо для США, с точки зрения импорта в страну, но одновременно ослабляет американский экспорт. Хотя на долю экспорта приходится в целом не более 12-13% общего объема экономики США. Все остальное поглощает гигантский внутренний рынок.

То, что сегодня происходит с долларом, лишь отражает простой факт: американская экономика находится в лучшем состоянии, чем другие развитые или развивающиеся экономики. Поэтому нет ничего странного в том, что доллар укрепляется по отношению к другим валютам, продолжает Джейкоб Киркегаард. Это будет способствовать еще большему замедлению инфляции в самих США, так как возрастает покупательная способность доллара и в стране, и за рубежом. “В то же время, вполне естественно, американская продукция, идущая на экспорт, утратит часть своих конкурентных преимуществ. Но все же главное в том, что рост доллара отражает общее укрепление американской экономики”.

По сравнению с Соединенными Штатами, экономика стран еврозоны в гораздо большей степени ориентирована на экспорт – его доля в общей ее структуре в 2-3 раза превышает долю экспорта в экономике США. Однако здесь есть важная особенность: примерно 2/3 всего экспорта стран еврозоны приходится на поставки в пределах своего же региона, то есть из одних стран еврозоны в другие.

В этом контексте нынешнее ослабление евро вряд ли сможет оказать столь же значительную поддержку европейским компаниям, а значит и всей экономике еврозоны, какую, например, оказывает ныне слабая иена японским компаниям. Тем не менее, ослабление евро, безусловно, стимулирует европейский экспорт в целом, отмечает директор немецкого Института макроэкономики и исследований конъюнктуры в Дюссельдорфе Густав Хорн.

По его словам, выиграют в первую очередь страны, чья продукция пользуется спросом за пределами Европы – та же Германия или, например, Испания, много экспортирующая в страны Латинской Америки. “Наконец, ослабление евро удорожает импорт в еврозону из других регионов мира, а значит - оживится европейское производство”.

Ослабление евро не оказывает значительного влияния на европейский экспорт, добавляет профессор кафедры экономики банков университета города Хохенхайм Ганс-Петер Бургхоф. Он предпочитает выделять в этом экспорте две группы: бренды высокого качества, которые другие страны покупают всегда, и товары, традиционно пользующиеся спросом именно на внутреннем европейском рынке.

“И в том, и в другом случаях текущий обменный курс евро особой роли не играет, - поясняет профессор Бургхоф. - Другими словами, такой классический инструмент рыночного регулирования как колебания валюты для еврозоны в принципе имеет лишь условное значение”.

ДОЛЛАР И БАРРЕЛЬ

Мировые цены на нефть менее чем за полгода упали уже на треть, а доллар заметно укрепился. Но для экономики самих Соединенных Штатов сколь в целом вероятным представляется сценарий некоего “разворота” нынешней динамики доллара (или, по крайней мере, прекращения его дальнейшего укрепления) в случае, представим себе такое, возобновления вскоре роста мировых цен на нефть? То есть сценарий, опирающийся на традиционные представления о курсе доллара и ценах на нефть как о сообщающихся сосудах.

Действительно, исторически считалось, что связь между ними существует, хотя природу такой связи экономисты и сегодня до конца не понимают, говорит Джейкоб Киркегард. В целом было так: чем дешевле доллар, тем, как правило, дороже нефть, и наоборот.

Но это было верно в прошлом, мы не знаем, сохранится ли это в будущем, продолжает эксперт Института Петерсона, прежде всего, ввиду резкого сокращения прежних объемов американского импорта энергоресурсов, порожденного столь же резким ростом собственной добычи сланцевой нефти и сланцевого газа.

“Сегодня мировые цены на нефть снижаются, с одной стороны, из-за общего увеличения ее предложения на рынке, а с другой – ввиду замедления темпов экономического роста многих стран – крупных ее потребителей, - поясняет Киркегаард. - А доллар, в свою очередь, укрепляется не потому, что дешевеет нефть, а в силу общего оздоровления американской экономики. Так что в целом между курсом доллара и ценами на нефть действует, на мой взгляд, то, что экономисты называют “кажущейся зависимостью”.

ОБРАТНЫЙ ПЕРЕТОК

Масштабы предполагаемой пока программы “количественного смягчения” для стимулирования роста экономики еврозоны со стороны Европейского центрального банка – через выкуп на рынке некоторых видов ценных бумаг - несопоставимы с масштабами подобной программы, проводимой Банком Японии, и тем более – с ее еще недавними пиковыми масштабами в США. Соответственно, и результаты могут оказаться пропорциональными, отмечает Густав Хорн, однако для еврозоны даже масштабной программы “количественного смягчения” будет явно недостаточно.

Европа отнюдь не страдает от нехватки денег, с ликвидностью в регионе никаких проблем нет, уверен Хорн. Необходимо другое – оживление спроса на продукцию европейских компаний. Тогда автоматически появятся инвесторы, которые, в свою очередь, востребуют у банков новые кредиты. “Другими словами, сугубо денежная политика должна быть поддержана общей экономической политикой, ориентированной именно на привлечение инвесторов. Нам нужны и та, и другая. Первая у нас есть, а вот вторая отсутствует”.

То, что экономики еврозоны и Японии близки к рецессии, безусловно, оказывает влияние и на экономику США, добавляет Джейкоб Киркегаард. Да, американская экономика больше зависит от внутреннего спроса, чем от внешней торговли. Поэтому рецессия в других развитых экономиках отражается на экономике США не качественно, а, скорее, количественно, определяя некий верхний предел темпов ее роста. “Иными словами, даже если американская экономика будет расти быстрее, чем другие западные экономики, устойчиво преодолеть уровень в 3% в год она вряд ли сможет, пока крупнейшие партнеры близки к рецессии”.

В еврозоне и Японии программы финансового стимулирования экономики, соответственно, либо планируют, либо расширяют. Тогда как в США, наоборот, эту программу только что свернули полностью. И теперь, на фоне ускорения роста американской экономики, да и инфляции в стране, рынки закономерно ожидают повышения в США процентных ставок, которые с осени 2008 года находятся на уровнях, близких к нулевым.

Когда это произойдет, международные инвесторы, как можно предположить, станут переводить деньги, полученные в еврозоне или Японии, где их будет становиться все больше ввиду “мягкой” денежной политики, именно в США, где, за счет повышаемых ставок, такие вложения окажутся прибыльнее.

Вспомним, именно это и происходило в 2012-2013 годах, когда “дешевые” деньги, наоборот, уходили из США на рынки других стран, где процентные ставки были выше, особенно - стран развивающихся. Но с середины 2013 года эти капиталы развернулись в обратном направлении, как только в США было объявлено лишь о предстоящем сокращении программы “количественного смягчения”. На этом “развороте” валюты целого ряда развивающихся стран – Бразилии, Индии, Турции, Индонезии или Южной Африки – всего за полгода подешевели к доллару на 15-25%. Кстати, Россию этот процесс также затронул, хотя и в меньшей степени – рубль за это время обесценился примерно на 11%.

Теперь в США могут пойти капиталы, например, из Европы, если здесь процентные ставки будут оставаться на нынешних, минимальных уровнях, тогда как в США – ставки начнут повышать. Такие опасения вполне резонны, соглашается Ганс-Петер Бургхоф, и деньги пойдут именно в те страны, которые уже завершили программы “количественного смягчения” – Соединенные Штаты и, вероятно, Великобританию.

Я не исключаю, что, когда капитал начнет уходить из Европы, для нее настанут очень непростые времена, продолжает Бургхоф. В таких условиях, по его словам, еврозоне вряд ли удастся сохранить процентные ставки на столь же низком уровне, как сегодня. А ведь именно низкие ставки облегчают как обслуживание государственного долга, так и в целом преодоление экономических кризисов. “Так что, если отток капитала из Европы окажется масштабным, нам действительно придется нелегко”.

За время после недавнего финансового кризиса США уже отыграли роль мирового “финансового стимулятора”, добавляет Джейкоб Киркегаард. “Теперь это будут делать другие”. Вместе с тем, по его словам, то, что в одних странах финансовые программы сворачиваются, а в других, наоборот, расширяются, означает некую балансировку. “Глобальная экономика в целом не ощутит такого дефицита ликвидности, который был отмечен в ней на пике кризиса 2008 года”.

ЗАКОНОДАТЕЛЬСТВО VS ДЕФЛЯЦИИ

В США, Китае и Японии, трех крупнейших экономиках мира, темпы инфляции сегодня - на вполне комфортных, точки зрения финансовых властей, годовых уровнях. В Японии, после затяжной полосы дефляции, в которой страна пребывала в целом в течение 10 лет за последние четверть века, рост цен ускорился теперь до 3,3%. В Китае текущие годовые темпы инфляции - 1,6%, в США - 1,7%.

В Европейском союзе, с точки зрения годового роста цен, относительно комфортно чувствуют себя Великобритания (1,3%), а также Финляндия (1,5%) или Австрия (1,4%). Чуть ли не вся остальная еврозона фактически балансирует на грани дефляции. Ее опасность представляется наиболее значимой сегодня, говорит Густав Хорн. Ведь внутренний спрос в регионе очень слаб, и потому производители просто не имеют возможности повышать цены.

“Текущая инфляция в еврозоне составляет всего 0,3-0,4% в год, то есть вплотную приблизилась к нулю, - поясняет Хорн. - Если это снижение не остановится, мы окажемся в весьма сложной ситуации”.

Со своей стороны, Ганс-Петер Бургхоф, наоборот, какой-либо опасности дефляции не видит. Более того, темпы роста цен в еврозоне около нуля он расценивает, скорее, как фактор стабильности евро.

“В первые годы нынешнего века цены в регионе действительно были относительно высокими. И для того, чтобы сохранить конкурентоспособность, европейским производителям пришлось их снижать, - поясняет Бургхоф. - Поэтому, честно говоря, иногда немного, если можно так выразиться, “дефляционной тенденции” может даже пойти на пользу экономике”.

Опасения дефляции действительно существуют, хотя не исключено, они несколько преувеличены, резюмирует научный сотрудник Манхэттенского института политических исследований в Нью-Йорке Диана Фуршгот-Рот, в прошлом – главный экономист Министерства труда США. Да, риски и общего падения цен, и низкого внутреннего потребления тревожат и Европейский союз, и Японию.

Но удивляет то, что и Брюссель, и Токио намерены противостоять дефляционной опасности посредством монетарной политики, а не налоговой, продолжает Диана Фуршгот-Рот. Они пытаются стимулировать потребительский спрос за счет удешевления кредита, а не за счет, например, снижения налогов на потребление. Средняя ставка НДС в Европе достигает 21,5%. В Японии налог с продаж был весной повышен с 5% до 8%, что в следующем же квартале вызвало мощный спад экономики, а теперь обсуждается и новое повышение – уже до 10%.

“Кроме того, если в Европе озабочены высокой безработицей, то почему они пытаются бороться с ней стимулированием инвестиций через снижение банковского процента, а не за счет либерализации трудового законодательства? – задается вопросом бывший главный экономист Министерства труда США. Чем труднее, по закону, уволить работника, тем меньше работников будет нанято!.. “Отсюда – следствие: чем сложнее нанимать работников, тем выше безработица в регионе, а чем выше безработица, тем ниже потребительский спрос и тем сильнее, соответственно, угроза дефляции. Концентрация усилий экономической политики именно на денежно-кредитных механизмах в ущерб мерам налоговым или социальным является, на мой взгляд, ошибочной”.

ВАЛЮТНЫЕ ВОЙНЫ

Споры о том, на каких именно направлениях экономической политики вообще и денежно-кредитной в частности должны быть сосредоточены усилия правительств разных стран G20, и окажутся фактически в центре дискуссий по проекту “Брисбенского плана действий” на нынешнем саммите в Австралии. Впрочем, не только это...

Нынешнее ослабление евро или японской иены, как следствие политики монетарных властей, – теоретически - может напомнить другим странам (в первую очередь, США) так называемые “валютные войны” – эта тема стала центральной в повестке дня саммитов G20 четыре года назад, в 2010-ом, в Канаде и в Южной Корее.

Такое может случиться, если курсы евро или иены упадут столь заметно, что это вызовет уже серьезные опасения в США, полагает Густав Хорн. Но теперь американская экономика находится в значительно лучшей форме, чем экономика еврозоны или Японии. “Поэтому США, на мой взгляд, сегодня не очень-то и волнует укрепление доллара”.

“Валютные войны” подразумевают все же некие прямые интервенции на валютных рынках, соглашается Джейкоб Киркегаард. Вот если бы Европейский Центральный банк или Банк Японии начали вдруг масштабную скупку долларов, сопровождающуюся столь же масштабным выбросом на рынок собственных валют, тогда да, можно было бы говорить о “валютной войне”.

А так - мы просто имеем дело с естественным следствием различий в проводимой странами монетарной политике, но отнюдь не с сознательным манипулированием валютным курсом, продолжает Киркегаард. “Поэтому я не думаю, что на нынешнем саммите G20 в Брисбене Соединенные Штаты стали бы обвинять, скажем, Японию или страны еврозоны в том, что они, мол, искусственно занижают обменные курсы евро или иены. Сегодня это – отнюдь не приоритетный вопрос для G20”.

Противоречия между странами из-за валютных курсов уже определенным образом проявляются, возражает Филип Леви. Так, переговоры США по соглашению о Тихоокеанском партнерстве все чаще сопровождаются жалобами Конгресса на то, что, мол, торговые партнеры в этом регионе принимают те или иные меры, направленные на снижение стоимости своих валют, и тем самым подрывающие американский экспорт.

Эта критика звучит в США особенно настойчиво с тех пор, как Япония взяла курс на финансовое стимулирование своей экономики, чего, кстати, и сам Вашингтон на протяжении долгих лет упорно добивался от Токио, продолжает Филип Леви. “Однако стимулирующая монетарная политика в Японии неминуемо ведет к девальвации иены, что повышает привлекательность японского экспорта в США и, наоборот, снижает привлекательность американского экспорта в Японию. Это – неразрывно связанные процессы”.

G20 И САНКЦИИ

Наконец, еще одна вероятная тема дискуссий в ходе нынешнего саммита стран G20, возникшая лишь в этом году, - взаимные экономические санкции Запада и России. Оставаясь в рамках сугубо экономической повестки встречи, можно предположить, что позиции сторон будут во многом зависеть от того, как именно они оценивают реальное влияние этого фактора на текущую динамику как мировой экономики в целом, так и отдельных крупнейших ее составляющих. И прежде всего - Европы, являющейся главным торговым партером России.

Среди стран еврозоны последствия этих санкций окажутся наиболее ощутимыми, видимо, для Германии, полагает Ганс-Петер Бургхоф. Германия не только много инвестирует в российскую экономику, но и ее экспорт в Россию едва ли не самый масштабный в Европе. “Несмотря на то, что из недавнего мирового финансового кризиса Германии удалось выйти, пожалуй, в лучшей форме, чем многим другим странам, теперь эти настроения улетучились. Возможно, не будь санкций, темпы роста немецкой экономики оказались бы заметно выше”.

Оценить же реальное влияние санкций на мировую экономику очень непросто по двум причинам, говорит Филип Леви. Во-первых, мы не знаем, как далеко зайдут стороны в своих санкциях и контрсанкциях. Во-вторых, неизвестно, как долго они будут оставаться в силе.

Из разговоров с коллегами в Западной и Восточной Европе, близкими к своим правительственным кругам, у меня сложилось впечатление, что санкции будут действовать до лета следующего года – дальнейшая их пролонгация вновь потребует согласия всех стран ЕС, продолжает сотрудник исследовательского центра “Чикагский совет по международным отношениям”. А поскольку удельный вес России в мировой экономике заметно больше, чем, скажем, Ирана и Северной Кореи - двух стран, подвергшихся схожим санкциям в недавнем прошлом, то и общий урон для мировой экономики более чувствителен.

“Насколько я понимаю, среди европейцев нет согласия в том, какие же санкции применять к России и как долго они продлятся, - резюмирует Филип Леви. - Как нет согласия и относительно того, какие именно условия должна выполнить Россия, чтобы санкции были отменены”.

В целом на долю стран “большой двадцатки”, включающей, в частности, все пять стран БРИКС, приходится две трети населения Земли, 85% объема мировой экономики и три четверти всей мировой торговли.