Рубль, конечно, падает, но думается, что это не единственная причина, заставляющая беспокоиться за Россию. Вот, к примеру, сюжет, о котором рассказано в материале Натальи Граниной.
В России активизируются некие "родительские комитеты", пытающиеся организовать цензуру детского чтения. Основания для этого дает очередной закон, требующий ужесточенной возрастной маркировки детских книг. О нем, смеясь, говорили, что, руководствуясь таким законом, можно дойти до запрета сказок. Оказалось, что кому-то уже не до смеха: "родительские комитеты", опираясь на этот закон, как раз того и требуют. Особенно отличается родительский комитет в Екатеринбурге, вывешивающий списки детской литературы со своими рекомендациями. Не рекомендуется давать для чтения сказки "По щучьему велению", "Маша и медведь" и "Морозко" детям младше 12 лет. (Вспомним, кстати, читают ли дети сказки после 12?) В этих сказках, утверждает комитет, пропагандируются насилие и прочие антиморальные действия. (Значит, после 12 можно уже и насилию воспитывать?) Очень осуждается пушкинская "Сказка о попе и работнике его Балде" за неуважение к лицу духовного звания. В некоторых детских садах действительно запретили читать малышам "Колобка" и "Теремок", потому что там добро не торжествует над злом и не осуждаются плохие поступки героев.
Материал Граниной, казалось бы, не требует комментариев, настолько абсурдны действия обеспокоенных родителей, охотно берущих на себя функцию цензоров. На самом деле комментарий просто напрашивается, если вспомнить соответствующую историю касательно сказок, происходившую еще на заре советской власти, в 20-е годы прошлого века, то есть почти сто лет назад.
Это история борьбы со сказками Корнея Чуковского – любимейшим чтением детворы. Ревнители идеологической чистоты объявляли эти сказки "буржуазными": говорили, что пролетарским детям нужны не сказки, а "научное" объяснение мира. Об этом чаще всего писали тогдашние педологи – была такая тогда педагогическая специальность, уклонявшаяся в сторону научной трактовки детского воспитания. Но атака на Чуковского шла не только с этой стороны: например, в журнале "Красная печать" появилась статья К. Свердловой (надо думать, родственницы одного из советских вождей) под названием "О чуковщине", встретившая поддержку как раз некоей родительской группы, а именно общего собрания родителей кремлевского детсада; их инициатива называлась "Мы призываем к борьбе с чуковщиной".
Как мы знаем, из этой борьбы ничего не вышло, сказка восторжествовала, и сказки Чуковского особенно. Он сам неоднократно писал о сказке, подчеркивая, что элемент фантастики нельзя исключать из детского обихода, что детям как раз нравится то, что находят для них вредным: всякого рода страхи и даже элементы насилия. Как в "Мухе-цокотухе", к примеру, в которой злой паук уничтожает мух, а доблестный комарик убивает паука. Детский мир нельзя свести к сентиментальному сюсюку, дети как раз менее всего сентиментальны. А Марина Цветаева писала, что тигрята нравятся детям больше, чем сладенькие феи и ангелы. "Я тигренок, а не киска!" – одобрительно цитировала она Маршака. Мир ребенка полнее, богаче, нежели мир взрослого, озабоченного насаждением репрессивной морали, стремлением вырастить ребенка "хорошим". Так же точно, как он богаче элементарной "научности", плоской рациональности, на которую ребенок будет реагировать непониманием или просто равнодушием.
В нынешних уральских происшествиях особенно интересна одна деталь. Среди тамошних озабоченных родителей особенно активен их предводитель Евгений Жабреев – бывший фрезеровщик "Уралмаша", а ныне владелец салонов красоты. Казалось бы, чисто профессиональная карьера господина Жабреева свидетельствует не только о его динамичной эволюции, но и о существенном социальном сдвиге в нынешней российской жизни. Согласимся, что салон красоты заметно отличается от фрезеровального станка. Но человек все тот же – наступает на те же грабли, что и сто лет назад били по лбу ревнителей если не поповской морали, то дешевого научпопа. Более того, даже полная несовместимость обеих тенденций, научной и религиозной, приводит к идентичному результату – желанию запретить, не пустить, репрессировать. В России никак не изжить тип унтера Пришибеева – администратора-волонтера, добровольного полицейского. Этот социокультурный тип остается неизменным – при полном различии его мотиваций. "Попы" могут быть самыми разными, но "приход" все тот же. В России салон красоты ничем не отличается от "Уралмашзавода". Как говорится в старинном анекдоте: что бы мы ни старались сделать, получается всегда автомат Калашникова. Или, как говорил незабвенный В. С. Черномырдин: хотели как лучше, а получилось как всегда. (Или он же: встанем на ноги – ляжем на другое.)
Остается только надеяться, что Колобок и на этот раз уйдет от наводящей красоту бабушки, как он уже уходил от педологического дедушки.
