Смерть Валентина Григорьевича Распутина – поистине конец эпохи. Собственно, даже не одной эпохи, а смысла и течения жизни. В одном таком историческом сдвиге он принял самое непосредственное участие – и даже не как писатель, а как общественный деятель. Вместе с группой других писателей-деревенщиков он выступил против грандиозного государственного проекта поворота сибирских рек в Центральную Азию. Это был первый и тем более выразительный пример принципиального сдвига в российской, тогда еще советской жизни. Безумный проект, грозящий экологической катастрофой, удалось остановить. И это была не только победа технического порядка, но и знак новых времен – когда общественные силы вступили в конкурентную борьбу с застарелой советской традицией государственного монополизма, монополистского командного мышления. С этой вехи вполне разумно отсчитывать знаменитую перестройку.

Перестройка пошла не так, как надеялись и либеральные ее сторонники, и люди скорее консервативного склада мышления. "Консервативный" отнюдь не всегда означает реакционный, отсталый, регрессивный. Консервация в строгом смысле значит сохранение. И многое есть в жизни не только человека, но и среды его обитания, что требует любовного сохранения. Борьба с природой, составлявшая пафос так называемого технологического разума, с течением времен показала свою если не полную ложность, то ограниченность. Человеческая экспансия должна быть поставлена в разумные пределы. Сейчас это уже общее место всякого продвинутого мышления.

Но Валентин Распутин был отнюдь не техником-строителем, увидевшим издержки своей профессии. Он был писателем, причем писателем традиционалистской складки, видевшим источник художественных вдохновений в вечной жизни земли, в кругообороте природы, в мудром ритме рождений и смертей. Человек у Распутина – часть природы скорее, чем участник общественных процессов, каковое участие в советском, да и в русском вообще случае сводится к пассивному приятию судьбы. Но эта пассивность отнюдь не берется Распутиным как знак несостоятельности человека или общественных отношений. Это верховный закон Бытия, в следовании которому состоит всяческая мудрость. В этом смысле Распутин – писатель если не толстовской силы, то толстовской складки, это значительное и глубоко русское явление, с которым должен считаться всякий поистине культурный человек и которое вызывает протест у поверхностных прогрессистов. Тут даже не идеология, и даже не русская традиция, а правило древней мудрости: не трогай того, что не беспокоит.

Сюжеты всех больших вещей Распутины построены вокруг этой поистине философской апофегмы. Герои Распутина – люди, так или иначе попадающие в переделку отчуждающих общественных отношений, в советском случае приобретающих особенно бесчеловечный оборот. Так можно трактовать даже первую крупную вещь Распутина, вызвавшую к нему внимание, – повесть "Деньги для Марии". Уже, вернее, особенно деньги – знак предельного отчуждения, разрыва человека с корнями бытия. Было бы натуральное хозяйство – не было бы денег и связанных с ними конфликтов, так на самой глубине звучит мотив этой повести.

Люди Распутина выпадают из истории, и в этом не вина их и даже не беда, а вина и беда, неправый строй самой истории, самой отчуждающей человека культуры. Это очень древний мотив критики культуры, сводимый к Руссо, а может быть, и вообще к началу человеческой истории. Когда Адам пахал, а Ева пряла, кто был господином? Этот вопрос бунтовавших английских крестьян не утратил своей актуальности.

В "деревенщике" Распутине можно услышать отголоски древнейшей человеческой мудрости. Именно толстовской мудрости, если судить по русским критериям. Вспомним хотя бы повесть "Живи и помни" – о дезертире, скрывающемся в родной деревне, у истоков бытия. Сила и правда Распутина настолько неоспоримы, что под сомнение ставится едва ли не главный фетиш советской истории. Человек важнее армии, важнее войны, важнее победы. Таков анархизм деревенщика Распутина. Такова правда самой этой деревенщицкой идеологии – правда болота перед мелиоратором. Осушишь болото – сгоришь в огне: прямой ход к последней, уже постсоветской вещи Распутина "Пожар".

Я знаю, что в таком контексте правды Распутина не оспоришь, она выше всяких идеологий. Но вот есть один сюжет, который не дает мне покоя. В Соединенных Штатах в начале тридцатых годов, в рамках рузвельтовского "Нового курса", было создано так называемое Управление долинами Теннесси, осуществлявшее широкую программу гидростроительства и в несколько лет изменившее лицо и этой территории, и круг занятий ее жителей. Уже позднее, в 1960 году был известным американским режиссером Элиа Казаном снят фильм на этот сюжет. Я видел этот фильм "Дикая река", он один в один – живая копия распутинской книги "Прощание с Матерой", совпадающий не только с общим сюжетом (затоплением деревни для строительства электростанции), но и массой деталей, даже упрямая старуха есть, не желающая уходить со своего места, даже заветное дерево, которое символически срубают. И дело не в обычном голливудском хэппи-эндинге, которым, как водится, кончается фильм, а в другом совсем деле.

Почему общность судеб человечества, живущего в двадцатом веке, общность проблем буквально технических, частностей, прямых совпадений – почему всё это дает такое колоссальное несовпадение американской и русской, российской жизни? Почему люди, рожденные на одной земле, одной землей, и готовые уйти в нее же – почему они так не понимают, а порой так ненавидят друг друга? На этот вопрос трудно найти ответ в современной России, но задать его можно и нужно. Валентин Распутин задал такой вопрос, и мы будем о нем помнить: почему у людей, живущих на одной земле, такие разные судьбы?