Сегодня, когда Украина наконец решила избавиться от Ленина, я, надеясь, что это когда-нибудь произойдет и в России, хочу вспомнить свои встречи с Ильичом.

Впервые я с ним познакомился, когда пошел в школу. Хотя в Риге Ленин лишь однажды переночевал, памятник ему все равно поставили, и каждое первое сентября школьники приносили к постаменту цветы. К вечеру их искусно выкладывали в беспартийную икебану, которой, не поднимая глаз выше постамента, приходили любоваться горожане. В Риге даже алкоголики любили цветы и воровали их с кладбищ.

У памятника Ленина, на улице Ленина, которую мы простодушно называли “Бродвеем”, жила власть. Слева – светская, справа – небесная, в планетарии. Под спиленными крестами православного собора велась наглядная атеистическая агитация. Детям и влюбленным показывали пустой космос, где негде было спрятаться Богу. Школьники смотрели вверх, парочки радовались темноте. Чуть дальше стоял монументальный след былой свободы: Милда, медная дева с тремя – по числу латышских провинций – звездами во вскинутых руках. В гранитном цоколе памятника Свободы была маленькая, вечно запертая железная дверь. Детям рассказывали, что там держат живого фашиста. Демонстративно повернувшись спиной к Ленину, Свобода дождалась, когда памятник конкуренту снесли. На его месте водрузили абстрактную скульптуру, изображавшую, как мне объяснили рижане, мироздание.

Намного более внушительного Ленина я увидел в Москве 1967 года, когда страна с истерическим энтузиазмом встречала 50-ю годовщину революции. После салюта в ночном небе появился дирижабль, тащивший за собой кумачовое полотно с портретом Ленина. Вечерний бриз играл с тканью, заставляя Ленина кривляться и корчиться. Мощные прожекторы освещали гримасы, делая их еще более зловещими. Голова вождя парила над умолкнувшей от ужаса Красной площадью. А Ленин, принявший на себя, как портрет Дориана Грея, все пороки оригинала, хмурился под порывами ветра, будто знал, что его не ждет ничего хорошего.

В этом я убедился, впервые оказавшись с Лениным наедине в тревожное время сразу после расстрела Белого дома холодной осенью 1993-го. Опасаясь волнений, власти перекрыли Красную площадь дощатым лабиринтом, оставив узкий проход к Мавзолею, который, опять-таки опасаясь волнений, решили не закрывать. Впрочем, кроме меня в тот хмурый день не нашлось желающих навестить Ленина. Беспрепятственно добравшись до неохраняемого входа, я впервые в жизни спустился в партийный склеп, напоминавший языческое капище. В сакральной тьме поблескивали рубиновые искры финского гранита. До этого мне уже приходилось навещать Мао Цзэдуна, но тот “маозолей” (как назвал его Бахчанян) не шел ни в какое сравнение с нашим. В Пекине из бетонной беседки открывался вид на заведение американского общепита Kentucky Fried Chicken. В Москве меня ничто и никто не отвлекал от Ленина. Лежа в хрустальном гробу, он больше походил на Вия, чем на свои памятники. Волосы казались шерстью, ногти – обгрызенными, глаза – зажмуренными. От тела тянуло кладбищенской прохладой, и я, пугливо оглядевшись, натянул кепку и тут же об этом пожалел.

– Сними фуражку, – раздался с потолка голос, обратившийся ко мне на ты, хотя раньше мы с ним не встречались.

С облегчением поднявшись назад к живым, я простился с Лениным, решив больше к нему не возвращаться.

Александр Генис – нью-йоркский писатель и публицист, автор и ведущий программы Радио Свобода "Американский час – Поверх барьеров"

Высказанные в рубрике "Право автора" мнения могут не отражать точку зрения редакции Радио Свобода