Я в этом городе сидел в тюрьме.
Мой каземат – четыре на три. Всё же
мне сквозь решётку было слышно море.
И.Сельвинский
Илью Сельвинского арестовали в 1919 году в Севастополе белые.
Меня арестовали летом 1976 года в Одессе чекисты. Строго говоря, меня не "арестовали", а "задержали", поскольку у Вилена Павловича и Валерия Николаевича ордера на арест не было. В Одессу я приехал в отпуск с толстой тетрадью, чтобы сочинять стихи в одиночестве. Взяли меня на пляже. Я всласть поплавал, бросил на топчан махровое полотенце и подставил спину солнцу. И в это момент я услышал своё имя-отчество. Два гражданина среднего возраста показали мне удостоверения офицеров Киевского областного КГБ и попросили одеться. Я вспомнил фразу из "Архипелага ГУЛАГ" о том, что советские люди, когда их арестовывали, почему-то не кричали во весь голос "Караул! Помогите, люди добрые!", но все равно не закричал. Я только спросил разрешения переодеть мокрые плавки, но мне не позволили. Меня усадили в "Волгу", и мы поехали. Мокрые плавки резали ляжки. Брюки тотчас промокли, и со стороны могло показаться, что я уписался. Но "со стороны" никто меня видеть не мог. Изредка люди, стоявшие по обочинам шоссе, голосовали, но безуспешно. Я бы охотно поменялся с любым из них, но мое мнение никого не интересовало. Через полчаса мы приехали в Одесский КГБ. Меня провели в кабинет на третьем этаже, усадили и бросили на стол копии трех самиздатских книжек – "Архипелага ГУЛАГ", "Из-под глыб" и "Приглашения на казнь".
– Ваши?
Я, как диссидент-любитель, знал, что признаваться нельзя, и потому всю последующую неделю вяло бубнил: "Не видел, не читал, никому не давал". Из-за мокрых плавок я застудился, и часто просился в уборную. Однажды Валерий Николаевич с надеждой спросил: "У вас что, трепак?". В уборную меня водили широким прохладным коридором. Я краем глаза видел настенную газету "Дзержинец", даже пытался запомнить названия заметок. Чекисты, как и все прочие советские люди, боролись за переходящее красное знамя, принимали участие в социалистическом соревновании. Интересно, как они там определяли победителей? Числом завербованных стукачей? Весом конфискованного самиздата?
Ночевали мы втроем в гостинице, а утром дружно, непременно гуськом, шли в КГБ на допросы. Я почему-то не кричал, не звал на помощь. Однажды Вилен Павлович и Валерий Николаевич привезли меня на пляж. Они явно хотели урвать свой кайф от командировки на море. Плавал я поочередно с одним из них. Нагло заплывал за буйки, но поджарые чекисты мне не уступали. Валерий Николаевич был заядлым шахматистом, и на пляже он предложил сыграть мне пару партий. Я согласился. Пока мы чесали репы и двигали фигуры, какой-то пляжник набросал наш рисунок. Валерий Николаевич и Вилен Павлович разволновались: это противоречило их инструкциям. Валерий Николаевич за трешку выкупил рисунок и успокоился. Через неделю меня отпустили, ничего не добившись, но нагнав страху. После последнего допроса меня отвезли на пляж, где вечность назад внезапно оборвалась моя прежняя беззаботная жизнь. Солнце по-прежнему светило, но как-то вяло, море было синим, но со свинцовым отливом. Отпуск явно не удался. Я вернулся в Киев с пустой тетрадью. Через два года я уехал из СССР.
Стихи "Я в этом городе сидел в тюрьме" Илья Сельвинский написал в 1944 году. Цикл "КГБ и другие стихи" я написал в Праге летом 2008 года. Вот самое короткое стихотворение из этого цикла.
Потрясающе!
Когда Вилен Павлович выходил,
Валерий Николаевич терял ко мне интерес,
доставал книгу шахматных задач
и решал их, грызя кончик карандаша.
Так вот кто развалил СССР!
