18 июня в Санкт-Петербурге похоронили блокадницу, участницу войны Самию Халикову. 92-летняя женщина попала в больницу после того, как двое суток пролежала без помощи в квартире: полицейские, сотрудники МЧС и председатель жилищного кооператива отказывались вскрыть дверь ее жилища, ссылаясь на отсутствие полномочий. Это не просто бытовая трагедия, иллюстрирующая отношение к жизни простых людей в современной России: история семьи Халиковых оказалась связана с целым пластом городской культуры и памятью о массовых репрессиях 30-х годов прошлого века.

"Золотая наша бабушка" – так прозвали медсестры и нянечки больницы Святого Георгия 92-летнюю Самию Якубовну Халикову. Она умерла 12 июня, в День России, и была похоронена 18 июня на мусульманском участке Южного кладбища Петербурга. Об истории этой женщины Радио Свобода писало в начале мая, когда она еще была жива.

В последние годы жизни Самии Якубовне помогала главный библиограф Российской национальной библиотеки Эльмира Урусова. Она узнала о семье Халиковых и нашла Самию Якубовну с помощью своего сына, исламоведа. С тех пор регулярно навещала ее в ее квартире на проспекте Энгельса. 23 апреля Эльмире Урусовой позвонила социальный работник, которая приносила Самие Якубовне продукты, и сказала, что пожилая женщина не открывает дверь и не отзывается на телефонный звонок. Эльмира Урусова приехала, вместе с социальным работником стала звонить в полицию и просить вскрыть дверь. Оказалось, что это невозможно. Полицейский заявил, что очень занят, приехал только через несколько часов, а приехав, послал женщин в прокуратуру за разрешением на вскрытие двери. Там их почему-то послали в Следственный комитет, оттуда опять в прокуратуру, председатель жилищного кооператива тоже отказался помочь, заявив, что вскроет дверь, только когда из квартиры пойдет трупный запах.

В итоге дверь удалось открыть почти через двое суток, и все это время Самия Якубовна пролежала без сознания у балконной двери в одной ночной рубашке. Приехала скорая помощь, но врач отказался ее увезти, объясняя это тем, что ни инсульта, ни инфаркта у блокадницы нет. На другой день ее все-таки увезли по скорой в больницу Святого Георгия – с двусторонним воспалением легких. Крепкий организм Самии Якубовны боролся за жизнь полтора месяца, но все-таки не справился – 12 июня ее не стало.

– От двусторонней пневмонии ее вылечили, ничего плохого о больнице сказать не могу, – говорит Эльмира Урусова. – Собирались отправить ее на реабилитацию в больницу для блокадников, специально место для нее держали, но не судьба. Понятно, такое потрясение для пожилого человека – не всякий выдержит! В больнице ее все любили, она была такая самостоятельная, совершенно не капризная, все старалась делать сама – видимо, привыкла в жизни рассчитывать только на себя. Поскольку у нее отец был мулла, мы посоветовались и решили похоронить ее по мусульманскому обряду, спасибо, в соборной мечети нам помогли. Меня тут уже к следователю вызывали, два уголовных дела по этому поводу открыли, одно в отношении врача, который отказался ее везти в больницу и по сути оставил в беспомощном положении, другое против полицейского, который не помог нам вовремя вскрыть дверь.

Среди провожавших Самию Халикову на кладбище была историк-краевед Амира Тагиржанова:

– Я знала, что ее отец репрессирован, тогда в одну ночь нескольких человек арестовали – после того как нелегально выехал из страны дед моего мужа, известный мусульманский богослов. У нас в семье есть фотография, где он сидит у соборной мечети с муллой Якубом Халиковым. А потом Эльмира Урусова нашла Самию Якубовну по старой телефонной книге. В годы репрессий вся национальная интеллигенция и их дети были очень напуганы, общение у них было очень избирательным, это я знаю по своей семье. Татарская интеллигенция была уничтожена практически полностью – оставляли только тех, кто мог поддерживать тех, кого нужно. Старших, мусульманское духовенство и интеллигенцию, планомерно уничтожали, оставались их дети, росшие в атеистической среде, и безграмотное сельское население.

Ее удалось похоронить как полагается, благодаря трем женщинам, совершенно незнакомым, татаркам-мусульманкам, которые сшили саван и обмыли тело. С чиновников какой спрос – они ведут себя как чиновники. А вот старшее поколение городской интеллигенции очень озабочено деградацией общества. Скончалась одинокая скромная старушка-библиотекарь, очень почтенного возраста. Она не была активисткой-общественницей татарской национально-культурной автономии. Ее не знали, имя ее отца не так давно начали упоминать в краеведческой литературе. Печально, что с ней ушла настоящая татарская городская петербургская культура. Пожалуй, старушка Халикова была последним ее представителем. Я знаю старушек-татарок, которым 104 года, 94 и 90 лет, звоню, расспрашиваю, но они сюда приехали из деревни в конце 1920-х. Татарский народ не только лишился интеллигенции, для которой было нормой знание арабского, персидского и турецкого языков. Его лишили письменности, которой владели 90–95% населения. Дважды переводили алфавит, заменили литературный татарский язык на казанский, башкирский, казахский, исключили заимствованные слова арабского и персидского происхождения, заменив их русскими. Убрали из библиотек книги "вредных" писателей и поэтов. С началом перестройки уже надо было поискать специалистов, способных перевести со старотатарского языка арабской графики на современный кириллический татарский огромный пласт литературы, и духовной в том числе.

Знает об истории Самии Халиковой и ее семьи и сотрудник Российской национальной библиотеки, составитель "Ленинградского мартиролога", руководитель центра "Возвращенные имена" Анатолий Разумов. Он говорит, что эта история – из числа тех, какими он занимается уже давно:

– Ко мне обратился исламовед Ринат Беккин из Казани, сын моей коллеги Эльмиры Урусовой, он занимался арестованными в 1931 году по делу о мусульманской общине. Мы посмотрели это дело, все имена и попытались найти хоть каких-то родственников этих осужденных. Так мы нашли по телефонной книге дочь муллы Якуба Халикова – Самию Халикову. Она помнила это дело, показала нам документы, семейные фотографии, и это помогло нам лучше понять, что же произошло с репрессированными, что это были за люди. У нас вообще память разгорожена искусственными заборами, но в этой истории оказалась собрана память и о войне, и о блокаде, и о репрессиях – да еще с таким печальным концом.

Историк Яков Гордин напоминает, что уничтожалась в годы террора не только мусульманская интеллигенция:

– Уничтожалась национальная интеллигенция во всех республиках: и в Украинской, и в Белорусской, и в Бурятской – везде. Советская власть совершенно правильно считала, что эти люди несут национальное самосознание, идеи некой культурной, духовной, национальной самостоятельности. Это не могло поощряться, любая идея особого культурного развития воспринималась как вызов центральной власти. Поэтому снимался верхний слой национальной интеллигенции, русской в том числе. На их место ставили других людей, правда, среди них тоже оказывались достойные, их тоже приходилось потом убирать. Это просто способ удержания власти, цельность идеологии. Конечно, уничтожить всех ценных людей власть не решалась, ей была необходима имитация высокой культуры, чтобы выглядеть хорошо в глазах мира. Убивали не всех – политика была несколько двойственная, непоследовательная: не было ни тотального подавления, кроме отдельных периодов, ни общественного договора. Поэтому мог петь Окуджава, писать Трифонов. Эта непоследовательность сыграла в конце концов дурную шутку с советской властью.

– Можно ли считать смерть Самии Халиковой прямым следствием советской истории?

– Да, но это следствие не только советского, а и дореволюционного отношения к человеческой жизни. Это давняя, много столетий развивающаяся традиция, от которой мы избавимся не скоро. Ну, подумаешь, полежит старушка, ну умрет, кого это волнует?

– Почему у нас сформировалась именно такая традиция?

– Это следствие давних отношений государства и страны, когда страна оказалась сырьевой базой для государства, где отдельный человек никакой роли не играет. Старушка не нужна государству – ну и Бог с ней. Это представление о гипертрофированной роли государства, которое пошло с Петра. Даже Московское царство было гораздо гуманнее. То государство было сословным и гораздо более единым – у смерда и боярина было одно представление о мире, хоть и разный социальный статус. А при Петре у правящего класса и народа возникло разное представление о мире. И государство стало независимым от страны, вот в чем был ужас. А мы и сейчас живем в петровском государстве, никуда оно не делось. Дважды его пытались сломать – в эпоху реформ Александра Второго и сейчас, с 90-е годы, но оба раза сделать этого не удалось.