Вся история Радио Свобода уместилась в одну 93-летнюю жизнь Джина Сосина, а осталось еще и на душевную его щедрость и неизменное обаяние.
Из всех ветеранов "Свободы" Джин Сосин (1922–2015) дольше всех – и крепче всех – сохранял дружеские связи с радиостанцией. Он начал работать за год до первого эфира, когда будущие программы обкатывались еще только на бумаге; в 1959-м пошел даже на временное увольнение, только бы своими глазами увидеть Россию, и действительно приезжал в Москву (только с Пастернаком американцы попросили не встречаться – ради безопасности поэта); он коллекционировал бардовские песни и политические анекдоты, написал книгу воспоминаний Sparks of Liberty ("Искры Свободы"), переведенную затем на русский, и выступал до самых последних дней по университетам и конференциям с лекциями о наших программах.
Я предложил Эдуарду Евгеньевичу (как в шутку называли его старые сотрудники) записать маленькое интервью в том самом месте, где родилась "Свобода" – точнее, ее американский отдел.
Шумно, холодновато, Сосину уже 87, обстановка совсем не для записи, но Джин с радостью согласился постоять на этом "намоленном" месте.
– В 1952 году я начал работать на радиостанции "Освобождение", которая была позже переименована в "Свободу". Смысл этой станции был вербовать эмигрантов, перебежчиков и других, которые были бывшими советскими гражданами, и воспользоваться их талантом и энергией, чтобы передавать передачи по радио на Советский Союз.
В это время не только в Мюнхене (где находились "главнокомандующие" будущей станции), но и в Нью-Йорке было много людей, которые приезжали или эмигрировали. И видные шишки в Вашингтоне считали, что было бы целесообразно использовать и их талант.
Итак, в 1953 году недалеко от центра Нью-Йорка они открыли маленький нью-йоркский отдел программистов, наш отдел был немножко дальше на север от 45-й улицы. И мы стоим на 47-й улице, это центр бриллиантовой торговли в Нью-Йорке, наш маленький офис был недалеко от этого места. Мы писали и посылали по почте, иногда по воздушной почте, скрипты, иногда пленки в Мюнхен, чтобы они оттуда могли бы в свою очередь передавать передачи в Советский Союз. Что еще хотите?
– Вы рассказывали в вашей книге очень интересно, как вы покупали первые книги для офиса.
– Дело в том, что в нашей маленькой библиотеке было очень мало книг, так что моим заданием было купить, например, "Большую советскую энциклопедию". И там, вы помните, 5-й том, в те времена это была буква "Б", и "Берия" был в этой книге. Но после того, как Берия был в июле 1953 года арестован, они выкинули его имя из этого тома и выбрали "Берингово море".
Кроме того, так как радио "Освобождение" было вроде персоны нон-грата или радио нон-грата у советского режима, я должен был пойти в какое-то издательство недалеко от этого центра, чтобы купить абонемент таких газет, как "Известия", "Правда" и так далее, чтобы наши писатели могли бы следить за теми статьями, которые публиковались в Москве.
– Кто были наиболее яркие фигуры нью-йоркского бюро?
– Одной из ярких фигур был отец Александр Шмеман, который вел знаменитые "Воскресные беседы". Он продолжал их в течение тридцати лет, до 1983 года. Кроме этого, был Михаил Коряков, бывший журналист из Сибири, который бежал в Париж и попросил политическое убежище. Он был знаменитый писатель, особенно "для уха", он очень скоро познакомился с этим трюком, как доходить до мозгов слушателей именно средствами радио. Тот же Владимир Иванович Юрасов (его имя было Жабинский, когда он родился), в советской армии он был лейтенант (подполковник), он бежал из Берлина, он очень много работал для нас, его голос был интимным, он интервьюировал гостей, которые тоже были эмигранты, и даже меня интервьюировал, потому что я был на конференции славистов и я мог бы рассказать публике о том, что они делают в смысле исследования русского вопроса.
Кроме этого, Юрий Петрович Денике, очень знаменитый меньшевик из Казани, он был наш старший консультант, и мы его очень уважали.
Самый важный – глава нашего маленького отдела – был Борис Давидович Шуб, американец, но сын знаменитого меньшевика Давида Натановича Шуба. У Бориса было несчастье – он был гений, потому что он понял, что нельзя прямо в лоб бороться с советской властью. Надо говорить с гражданами Советского Союза, которые, может быть, до некоторой степени, конечно, любили родину, но верили в некоторые из принципов советской пропаганды. Он сказал: мы хотим говорить не только с убежденными против режима, но и с теми, кто ищет правду, с теми, у кого есть вопросы. И вот его подход: он использовал запретные страницы бывшей русской литературы, я помогал ему приглашать к микрофону интересных писателей и ученых, не только русских, но и американских. Они говорили по радио, и в конце концов стена между нами немножко зашаталась.
