В понедельник российские федеральные каналы промолчали о жуткой истории убитой в Москве девочки.

Как следует из официальных сообщений, 38-летняя уроженка Узбекистана, работавшая в Москве няней, убила свою подопечную, четырехлетнюю девочку, отрезала ей голову и с этой головой стала ходить возле станции метро. После промедления полиция задержала женщину, теперь будет проводиться ее психиатрическая экспертиза.

Почему российское телевидение, нередко смакующее подробности страшных историй, вдруг промолчало, хотя именно об этой трагедии говорят почти все, по крайней мере в Москве? На этот вопрос пытаются ответить многие. Пресс-секретарь президента России Дмитрий Песков опроверг появившиеся сообщения, что Кремль распорядился не показывать сюжеты об убийстве девочки, однако поддержал такое решение телеканалов: "Слишком чудовищно, чтобы это показывать по телевизору".

Публицист Кирилл Мартынов считает, что у молчания может быть несколько причин, но главное – боязнь массовых выступлений:

– Власти опасаются выступлений массовых условных националистов, условных правых сил, может быть, так называемых патриотов, государственников, тех людей, которые не так давно занимались "освобождением" Украины. У нас был такой опыт – в Москве в последние годы были выступления на Манежной площади, и для власти это большой риск. Потому что ставка власти сейчас – чтобы до выборов в сентябре 2016 года никаких массовых выступлений и вообще заметных событий, которые влияют на так называемую стабильность, не происходило. Поэтому и на девочку все были готовы закрыть глаза, и о том, что общество нуждается в информации об этом и имеет право на эту информацию, тоже никто не вспомнил. Вот и дали команды от греха подальше об этом не рассказывать.

​– Аркадий Бабченко пишет в фейсбуке, что телевидение проводило многолетнюю кампанию по взращиванию ненависти, ксенофобии, а это оказалось неконтролируемой вещью.

– Я готов был бы поверить в эту достаточно логичную версию, если бы нам больше не рассказывали о "преступлениях мигрантов" в Евросоюзе. У меня есть подозрение, что истории о том, как себя ведут мигранты в Европе, будут существовать на российском телевидении, и они совсем недавно существовали, но сопоставить эти два факта у наших телевизионщиков и тех, кто за них принимает решения, не получается. Не обязательно рассказывать о "преступлениях мигрантов" в России, чтобы взращивать ненависть к ним. Если вам постоянно рассказывают, что мигранты насилуют русских девочек в Берлине, то нетрудно понять, что ненависть можно испытать и в отношении тех приезжих, которых телезрители российских телеканалов встречают в Москве. Поэтому предположение, что телевидение резко остановилось, не кажется мне очевидным и убедительным.

Кроме того, одно дело, когда вы скрываете информацию, чтобы не было тактических последствий прямо сейчас, а другое дело, когда вы пытаетесь играть в умную стратегическую игру – давайте перестанем вызывать ненависть, заниматься ксенофобией, и нам это в перспективе даст другую политику, – такой перспективы, по-моему, здесь не просматривается, это все совершенно сиюминутное желание не дать дополнительных поводов для массовых беспорядков. Тем более, довольно глупо получилось, потому что вся Москва знает, во-первых, что девочку убили, вся Москва знает, кто это сделал, и при этом вся Москва знает, что власть это скрывает. Есть такой устойчивый оборот – "телевидение промолчало", и если люди пытались чего-то добиться, они добились сейчас только одного – что вся пропагандистская машина оказалась дискредитирована, в том числе и для тех людей, которые раньше готовы были ей верить. Самому обычному человеку несложно сопоставить два этих факта: мы все знаем, что произошло, это было важно, это все обсуждают, но при этом телевидение об этом молчит.

​– А трагедию в шахте "Северная", с вашей точки зрения, адекватно обсуждали на российском телевидении?

– Думаю, что здесь та же логика. Если бы это была какая-то украинская, или европейская шахта, или даже американская, нам бы, несомненно, рассказали о преступлениях украинских олигархов или о том, как тяжело в Европе живут простые люди, какие там все бессердечные. А трагедия, произошедшая в России, подается как стихийное бедствие – у шахтеров опасная профессия, они работали в шахте, знали, на что идут, и вот случилась такая неприятность. Была сначала даже попытка скрыть, что был взрыв метана, подавалось, что причины связаны с движением геологических пород. Кто этой темой интересовался, знают, что, по одной из версий по крайней мере, руководство шахты скрывало, что концентрация метана опасная.

​– Это какая-то модель советского прошлого, когда внутри страны всегда все хорошо?

– Напрашивается аналогия с советским прошлым, но не думаю, что она точная. Я интересовался историей советского телевидения, и у него все-таки был какой-то свой стиль. Оно было очень странно сделано, особенно по современным представлениям, но там было какое-то достоинство, условно говоря, хотя над этим достоинством многие смеялись. А сейчас у нас телевидение – довольно жуткая вещь, это сочетание чудовищной "желтизны", вроде истории про изнасилованную в Берлине девочку, что, как оказалось, было очередным фейком, а с другой стороны – мертвящее представление о стабильности внутри России. Мне кажется, здесь речь идет не о возвращении строго к советскому образцу, а, скорее, об объединении худших черт желтой, непрофессиональной и безответственной журналистики, которая описывает происходящее за рубежом, и советской журналистики, которая должна постоянно лить елей и рассказывать, что в стране происходит только хорошее, поля колосятся, генеральный секретарь партии встречается с колхозниками. И это хуже и страшнее, это дважды дестабилизирующий фактор. С одной стороны, получается, что общество от крупнейших СМИ получает предельно лживую, искаженную картину, тем более что конкуренции никакой нет, все федеральные телеканалы синхронно выступают. А с другой стороны, еще пока есть интернет, в интернете множатся слухи, и люди могут сделать выводы о том, что их обманывают. Но если я понимаю, что меня обманывают, это отнюдь не значит, что я хочу знать правду, это значит, что я могу начать еще больше себя обманывать, более страшные истории себе рассказывать про мигрантов, или про украинцев, или еще про кого угодно, кто мне по каким-то причинам именно сейчас не нравится. И аналогия с Советским Союзом, конечно, в первую очередь в том, что советская медиасистема внесла свой вклад в распад страны. Когда годами или десятилетиями вы не обсуждаете проблемы, они в конечном итоге становятся просто нерешаемыми.

​– Может быть, что картина мира, которую видят российские власти, похожа на телевизионную и совершенно разошлась с реальностью, и руководство России на самом деле уверено, что, если что-то и случается плохое, то это либо стихийное бедствие, либо внешние козни?

– Тенденция к этому очень давно существует, это не новость. Насколько эта тенденция дошла до логического завершения, пока не очень понятно; можно ли сказать, что Кремль находится в абсолютно непроницаемом информационном коконе, или все-таки в нем есть какие-то ходы и потайные двери. Но тенденция усиливается, и чтобы в этот кокон из реальности какие-то сведения проходили, реальность должна быть все более агрессивной и жестокой. Если раньше они могли о чем-то задумываться по более-менее безобидным поводам, то теперь должна произойти чудовищная катастрофа, чтобы российские власти обратили внимание на что-то, что якобы вышло из-под их контроля, хотя они, возможно, ничего и не контролировали. Это общая и ключевая проблема всех авторитарных режимов, не только российского. Авторитарный лидер не получает достоверной информации по той причине, что весь пул экспертов и круг приближенных людей, которые поставляют лидеру информацию, не заинтересован в том, чтобы давать какую-либо информацию, кроме той, которая им выгодна, чтобы выслужиться. Конкуренции нет, нет другой партии, которая могла бы оспорить версию для внутреннего использования. Демократические режимы тем и отличаются, что там за повестку борются правительство и оппозиция.

Ситуация идет к тому, что события принимают все более драматический оборот, а люди в Кремле усиленно стараются на них не обращать внимания. Это было очевидно по реакции российских властей на ситуацию в экономике, когда и министры делали странные заявления, и, конечно, потрясающие заявления делал президент Путин, который объяснял, что низкий курс рубля нам чрезвычайно выгоден, потому что мы теперь можем нефть дороже в рублевом эквиваленте продавать и это замечательно поможет нам выжить в этом жестоком и странном мире. Это, наверное, было самое потрясающее высказывание про экономику, сделанное на таком уровне. И история с не попавшей на телевидение няней-"террористкой" выглядит довольно жестким выстрелом себе в ногу. Вице-премьер Рогозин некоторое время назад вроде как стрелял себе в ногу, и это тоже выстрел: любому человеку в Москве очевидно, что телевидение дает чудовищно искаженную картину повестки дня. Город большой, в нем много людей, и каждому понятно, что его обманули. Власти пытались использовать телересурс, чтобы защититься от рисков тактического характера, а стратегически, по-моему, очень сильно проиграли. Каждый раз теперь будут вспоминать, что про трагедию с девочкой не рассказали.