Центр Онасcиса, который балует ньюйоркцев небольшими, но всегда изящными выставками греческой старины, на этот раз пригласил нас в гости к Зевсу. Экспозицию составили избранные шедевры, найденные за последние десятилетия на раскопках древнего Диона. Сегодня это тихая фессалийская деревня, но раньше здесь, на склоне того самого Олимпа, процветал храмовый город такой красоты и роскоши, что римские завоеватели его не разрушили, а настроили себе в нем виллы. Как раз на одной из них нашли лучшие экспонаты, очаровавшие многочисленных посетителей выставки “Боги и смертные Олимпа”.
Я был на родине Зевса. Ведь, хотя эллинские боги и не умирают, они рождаются, почти как мы. Во всяком случае, на Крите туристам охотно показывают пещеру (даже две), где родился Зевс. Повзрослев, он завез на остров еще наивную Европу и овладел ею на пляже, неподалеку от отеля, где я жил, под развесистым платаном, который в награду за укрывшую любовников тень никогда не сбрасывает листвы.
Чтобы познакомиться с остальной мифологией, надо подняться на гору Псилоритис, откуда видны четыре моря, омывающие остров. В древности эта священная вершина называлась Идой и считалась обителью юного Зевса. По дороге туда легко заблудиться. Каждая скала открывает зрению ровно столько, чтобы хотелось заглянуть за нее. И ты доверчиво позволяешь пейзажу все дальше заводить тебя в безлюдную, но населенную глушь. Кроме непременных на острове Зевса орлов, фауну представляли умные козы с надменным видом и вертикальными зрачками. Составив вместе копыта, они, изящные, как балерины на пуантах, умещаются на камне размером с тарелку. Диких козлов местные зовут "кри-кри" и высекают из камня на сельских площадях, у колодца или таверны. Тут еще помнят сатиров. На Крите язычество так плавно перетекло в христианство, что мертвым по-прежнему вкладывают в руки апельсин для Харона – вместо вышедшего из обращения обола. Одна религия без скандала наследует другой, мирно деля священное пространство. Забравшись в пещеру, где брал начало ключ с самой сладкой, как говорят, на острове водой. У такого славного родника не могло не быть бессмертной хозяйки – то ли нимфы, то ли святой. Поэтому благочестивые критяне поставили в пещере свечу, икону и алюминиевую кружку для туриста или паломника.
На выставке в Нью-Йорке царила почти такая же идиллическая атмосфера. Начать с того, что в зале громко щебетали птицы и журчал стекающий со священных склонов ручей. На экране шел видовой фильм об Олимпе и его сегодняшних обитателях, включая, разумеется, все тех же неизбежных орлов. Посетителей встречал сам Зевс, правда, без головы. Но и такой он внушал нам то же уважение, что и Гомеру:
Громораскатный,
владыка державный,
судья возлагатель
Слегка выставив ногу вперед, положив одну руку на колено, а другую (утраченную) отведя в сторону, Зевс сидит на троне легко и величественно. В такой позе у каждого (я пробовал) возникает соблазн метать молнии и диктовать законы. Меня, впрочем, больше заинтересовал несколько странный вопрос о возрасте бога. Судя по обнаженному торсу – в меру мускулистому, но без признаков дряблости, – Зевс пребывал в вечном акме, по-нашему – лет тридцать.
Выставленным по соседству философам уже за пятьдесят. Скульптор изобразил их сидящими почти в той же позе “власть имеющих”, но обильные складки одеяний милосердно скрывают постаревшее тело, лоб в морщинах, борода (боги ее редко носили), вероятно, седая, но лысины нет. Запавшие глаза смотрят поверх наших голов сосредоточенно и спокойно, как и положено эпикурейцам, к которым археологи относят дионских философов. Вопреки сомнительной славе, они учили умеренности – вслед за учителем, евшим из-за дурного пищеварения одну капусту.
Зато явно амброзией питалась Афродита в полупрозрачном хитоне. Высоко подпоясанный по моде, ставшей в будущем называться ампирной, он липнет к прекрасному телу, искушая каждым изгибом. Легкая и неотразимая богиня будто струится из ставшего жидким мрамора. Эта красота, как и положено на Олимпе, не нашей работы.
Может, поэтому не она мне запомнилась больше всего. Самый трогательный экспонат – отпечатки голых ступней, мужской и женской. Сохраненные в мраморе, они использовались в забытом вотивном ритуале. Но для нас – это просто след, оставленный смертными две тысячи лет назад. Их, как и богов, никто не видел, но мы точно знаем, что эта пара жила на свете и любила друг друга.
Уже уходя с выставки, я задержался в вестибюле, чтобы услышать – а не увидеть – совсем уж необычный экспонат. Оказывается, в окрестностях Олимпа существует особый язык свиста, с помощью которого пастухи переговариваются через долины и ущелья. Обладая богатым словарем, этот поистине звучный язык позволяет выразить самые сложные понятия. Что демонстрирует на выставке запись переложенного на свистящий язык стихотворения Йейтса. Вместе со мной балканских виртуозов благосклонно слушали их бессмертные земляки с Олимпа.
