Не уверен, доставило ли мне это удовольствие, но что-то глубинное заставило обратиться к статье либерального публициста Андрея Пионтковского "Русский пациент". Ее автор, ученый и журналист, сам в недавнем прошлом входил в состав пусть оппозиционной, но все-таки политической элиты России. Сейчас он – поневоле уехавший из страны критик режима Владимира Путина, и критик, многими уважаемый и популярный. Именно поэтому я надеялся найти в статье Пионтковского взвешенный и если не системный, то хотя бы историко-политический анализ (а может, и диагноз) сегодняшнего дня России.

Надежда растаяла на третьем абзаце – наткнувшись на формулировки "крупнейшая психиатрическая катастрофа в головах людей", "ушибленные катастрофой персонажи", "постимперские мессианские комплексы", "безумные глюки", я понял: анализа не будет, будут эмоции… Обложить оппонента – не проблема, этим занимается подавляющее большинство пользователей социальных сетей от Сана до Дона. Но какое это имеет отношение к определению причинно-следственных связей или конструированию элементарных силлогизмов? Это не анализ, это "трэш", прекрасное понятие, ворвавшееся в политические словари в последние годы из музыки и кинематографа. Но если Metallica на сцене или Энди Уорхол на экране могут вызвать болезненное, но эстетическое наслаждение, то "трэш" в политической журналистике предстает в своем исконном лингвистическом значении – "мусор".

Причем мусор токсичный. Потому что именно политические трэш-журналисты с их эмоциями превратили мою Украину из страны с пусть эмбриональной, но политической нацией в территорию, населенную "ватниками" и "рогулями", "колорадами" и "укропами". Превратили ее в то, что уже можно назвать Uncanny valley, "Зловещей долиной". Где инакомыслящих людей убивать не только можно, но и нужно. Пусть даже еще недавно ты с этими людьми ты делил хлеб, вино и постель.

В "Русском пациенте", по сути, есть два тезиса: (1) Россию обуяли "имперские фантомные боли", поэтому она опасна для окружающих, и (2) Китай брезгливо отказывается от стратегического союза с Россией.

Андрей Пионтковский, похоже, в своем восприятии "империй" оказался в плену фильмов Джорджа Лукаса, в которых злобная Галактическая Империя гоняется за хорошим Люком Скайукером, хулиганистым Ханом Соло и обаятельным Чубаккой. Хотя "империя" – это не в кино, империя – это естественное историческое состояние государства, хотя и не каждой стране дано его обрести. Империи были разные. Были "анекдотичные", как на Гаити или в Центральной Африке. Были "прерванные", как во Франции XIX века (две штуки) или в Германии (тоже две). Были "эталонные", существовавшие столетиями (Римская, Византийская, Священная Римская, Российская, Османская). Историческое величие империй в том, что они обеспечивали населению безопасность от внешних вторжений, купируя эту опасность на границах. Столетиями "нога врага не топтала" территорию Италии при Риме, Анатолии при Византии или Порте, Восточно-Европейской равнины, Урала, Сибири при России.

Сейчас – то же самое. Сэмюэль Хантингтон как-то заметил, что "в политику могут играть только империи". И нынешняя картина политической игры – это взаимоотношения имперских образований той или иной "степени готовности": Китая, США, России, быстро формирующейся Евроимперии. Ну и того, что еще недавно можно было назвать не более чем виртуальным "исламским фактором", а сейчас – более чем реальным исламским халифатом, имеющим претензии на Ближний Восток, Кавказ, Северную Африку и Пиренеи. Для каждого из этих образований характерны пять системных признаков:

– обширные территории;

– опора на военную силу;

– централизация управления;

– универсализация производства и потребления;

– атомизация общества,

которые, собственно, и превращают их в империи.

Так что у России нет "фантомных имперских болей", поскольку только в имперском состоянии она и существует с конца XV века. Если не признать этого факта, то остается только согласиться с диагнозом, который приписывается российскому фельдмаршалу Миниху: "Россия управляется непосредственно Господом Богом. Иначе невозможно представить, как это государство до сих пор существует".

Период XX века (СССР) достаточно просто объясняется аналогом из истории Римской империи – смена династии Северов "солдатскими императорами" (235–284 года), сохранившими империю после социально-экономического кризиса. Сейчас, очевидно, пришло время Диоклетианов. Европа же активно дрейфует в сторону "императорской мантии", заменяя жесткой централизацией и универсализацией ту свободу и демократию, что была присуща ей в предшествующие десятилетия. Ведь даже англичане (и не кто-нибудь, а газета The Sun, тираж 1,8 миллиона экземпляров), выступая за выход из Евросоюза, отмечают: "Это наш последний шанс, чтобы удалить себя из недемократической машины Брюсселя... Настало время, чтобы использовать этот шанс". Как бы ни относиться к англосаксам, они – эксперты эталонной демократии. Все-таки "Великая Хартия вольностей" (1215 год) – это их историческое творчество.

Так что Россия действительно империя. Евросоюз имеет все шансы ею стать. Пионтковский находится отнюдь не на передовом крае "борьбы добра со злом", не защищает прекрасную принцессу Лею от ее заблудшего батюшки Дарта Вейдера. Он, как и многие сейчас, стал средством межимперской борьбы двух формаций, которым уже тесно на ставшем вдруг крошечном континенте Евразия.

Причем Андрей Андреевич не особо добросовестен. Желание представить Россию жалким щенком, "преданно заглядывающим в глаза" (это цитата) могучему Китаю, – желание, понятное для российского либерала. В качестве доказательства Пионтковский разбирает положения документа под названием "Российско-китайский диалог: модель 2015" и убеждает читателя: на заискивающее российское предложение об "элементах договора о военно-политическом союзе, правда, без его юридического оформления" китайцы надменно ответили что "в теоретическом плане некоторые китайские эксперты допускают возможность формирования российско-китайского союза, однако в существующем международно-политическом контексте реалии отношений Москвы и Пекина отражает принцип неприсоединения".

"Русская цитата" – из раздела "Измерение глобальной и региональной безопасности. Ощущение угрозы" в документе, а "китайский ответ" – из совсем другого раздела, "Российско-китайское стратегическое партнерство или союз?" И он практически идентичен подходу русских: "При этом российские эксперты не считают необходимым превращение российско-китайского партнерства в классический военно-политический союз ("Большую двойку")". Почувствуйте разницу и решите, стоит ли на призывы Нагорной проповеди отвечать примерами из Камасутры?

Проблема Китая – один из самых интересных вопросов будущих планетарных отношений. Поделюсь опытом общения с китайскими молодыми учеными. Не так давно мне очень доступно объяснили трансформацию отношений Москва – Пекин: "СССР при Сталине был как старший брат, его советы не обсуждались. Россия сейчас – как старшая сестра. Прислушиваться к ней надо, но советы выполнять не обязательно". Китай волей-неволей включается в российско-европейское противостояние, и степень его участия будет нарастать. А теперь вопрос из истории Рима: кого будет поддерживать империя в борьбе варварских племен, сильнейшего или слабейшего? Хотя для историков это даже не вопрос: конечно, слабейшего! Ведь Китай – это тоже империя, причем древнейшая.

И в борьбе с "круглоглазыми варварами" (а мы для Китая все такие, что россияне, что европейцы) Пекин будет неизбежно поддерживать слабейшего, то есть Россию. Во всяком случае – до качественного ослабления их противников. Но до того времени – деликатные и дипломатичные отношения с выкачиванием ресурсов и профицитов из союзника. Что сейчас и происходит.

Китайские перспективы – грандиознейшая проблема, но проблема будущего. А сейчас более актуально евро-российское противостояние, которое так эмоционально, но, к сожалению, предвзято исследует Андрей Пионтковский. Следуя заповеди Вольтера "Думайте, и позволяйте думать другим", я полностью согласен с правом высказывать и такое мнение. Но беда даже не в содержании, оно просто неверно. Большая беда в форме, в тех эмоциях, которыми автор "Русского пациента" сопровождает свой трэш. Беда в том, что именно такой подход и именно такие исполнители подхода привели экономику Украины к дегенерации, население – к дегуманизации, а эфир – к стонам проклятий и звукам канонады. ​

Андрей Ганжа – кандидат исторических наук, Киев