Ирина Лагунина: Международная политическая коррупция – явление далеко не новое. Американский историк Ричард Спенс утверждает, что в 20-е годы прошлого века видный законодатель, от которого в значительной мере зависело дипломатическое признание Соединенными Штатами Советского Союза, возможно, не устоял перед искушением и оказался в центре шпионской паутины, тщательно сплетенной советской разведкой. Слушайте первую часть исторического расследования Ричарда Спенса и Владимира Абаринова «Признание Америки».
Владимир Абаринов: После большевистского переворота в октябре 1917 года Россия оказалась в глубокой изоляции. Она понесла тяжелые потери в Первую мировую войну, но объявила мир без аннексий и контрибуций и потому осталась с пустыми руками. Правительство Ленина отказалось признать долги по царским займам, установило репрессивный режим и провозгласило курс на мировую революцию. Все это создавало препятствия к дипломатическому признанию советской республики. Между тем, страна отчаянно нуждалась в инвестициях, в торговых отношениях с Западом. Ей нужны были технологии, деньги и специалисты буржуазного мира.
В начале 1920 года в беседе с американским журналистом Линкольном Эйром Ленин говорил: «Я не вижу никаких причин, почему такое социалистическое государство, как наше, не может иметь неограниченные деловые отношения с капиталистическими странами. Мы не против того, чтобы пользоваться капиталистическими локомотивами и сельскохозяйственными машинами, так почему же они должны возражать против того, чтобы пользоваться нашей социалистической пшеницей, льном и платиной? Ведь социалистическое зерно имеет такой же вкус, как и любое другое зерно, не так ли?»
Для решения «русского вопроса» весной 1922 года в Генуе была созвана международная конференция. Делегации стран-кредиторов России прибыли на нее с масштабным планом реструктуризации царских долгов. Конференция завершилась провалом. На решительном отказе признать свою ответственность по долгам настоял Ленин. О наркоме иностранных дел Чичерине, который робко предлагал в обмен на западную продовольственную помощь ввести подобие многопартийности, Ленин писал: «Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий».
Тем не менее интересы бизнеса взяли свое. 1924 год вошел в историю как год дипломатического признания Советской России. Из великих держав только США упорно отказывались нормализовать отношения с Москвой. В советской пропаганде вопрос до такой степени навяз в зубах и сделался притчей во языцех, что даже герой булгаковского «Собачьего сердца» Шариков среди бессмысленных восклицаний «мест нету», «еще парочку» и «слезай с подножки» повторяет и услышанное им в пивной словосочетание «признание Америки».
Почему Вашингтон медлил с дипломатическим признанием Советского Союза? Кто в Америке был за и кто против? Рассказывает Ричард Спенс, профессор истории Университета штата Айдахо.
Ричард Спенс: В период между 1917 годом после октябрьского большевистского переворота и 1933-м формальных дипломатических отношений между США и Россией не существовало. Соединенным Штатам потребовалось более десятилетия для дипломатического признания. Америка оставалась последней крупной державой, не признающей Советскую Россию. Британцы, французы, итальянцы и, разумеется, немцы сделали это в 20-е годы. Однако с самого начала установления советского режима предпринимались настойчивые лоббистские усилия в пользу признания - в Конгрессе и в печати. Все эти попытки оказались неудачными. Американское общественное мнение, как и повсюду в мире, определялось тем, что писали в газетах. Реальная борьба за признание разворачивалась в Конгрессе и в Государственном департаменте. Усиленно лоббировала эту тему определенная часть американского бизнеса. Некоторых это может удивить, потому что предполагается, что любой уважающий себя американский капиталист должен выступать против признания коммунистического режима. Но, как сказал однажды Ленин, «капиталисты сами продадут нам веревку, на которой мы их повесим». Капиталисты прежде всего заинтересованы в том, чтобы делать бизнес, а Россия и до революции, и после предоставляла огромные возможности для бизнеса. Поэтому и в американском финансовом секторе, и особенно в промышленности было сколько угодно людей, жаждущих нормализовать отношения. Потому что нормализация дипломатических отношений означала нормализацию экономических связей. Без официальных дипломатических отношений заниматься предпринимательством, даже просто переводить деньги гораздо сложнее. Например, компания «Стандарт Ойл» была крайне заинтересована в бизнесе с Россией. Россия уже в начале ХХ века стала одним из крупнейших в мире производителей нефти. Во время революции и Гражданской войны инфраструктура нефтедобычи была в значительной мере разрушена, и имелась хорошая возможность вернуться и заняться ее восстановлением. Другим фактором, который оказывал влияние на вопрос о признании, был переход России к новой экономической политике в 1921 году. Западному капиталу предлагались теперь концессии – строительные, нефтяные компании получили возможность вернуться и делать деньги в советской республике. Существовало также давление со стороны американских просоветских политических организаций. Помимо коммунистов, поддержку признанию выражали левые. У них было немного последователей, их влияние было ограниченным и, в сущности, они больше вредили делу, чем помогали ему. И это одна из причин, почему сенатор от штата Айдахо Уильям Эдгар Бора, возглавлявший с 1925 по 1933 год сенатский комитет по международным отношениям, стал такой важной фигурой в этом вопросе. Бора внес в Сенат свой первый проект резолюции о признании Советского Союза в 1922 году. И он продолжал стоять на своем очень упорно.
Владимир Абаринов: Имя сенатора Бора было на слуху в Советском Союзе. За его деятельностью следили газеты. Он даже попал в сатирический роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев»: на открытии трамвайной линии в Старгороде инженер Гаврилин в своей речи вдруг сбивается на международное положение: «Он несколько раз пытался пустить свой доклад по трамвайным рельсам, но с ужасом замечал, что не может этого сделать. Слова сами по себе, против воли оратора, получались какие-то международные. После Чемберлена, которому Гаврилин уделил полчаса, на международную арену вышел американский сенатор Бора».
Краткую характеристику Уильяму Бора дает профессор Спенс.
Ричард Спенс: Если посмотреть на его политическую карьеру и его идеологические воззрения, никак не скажешь, что он подходил для этой цели. Он родился в Иллинойсе, получил юридическое образование в Канзасе, затем перебрался в Айдахо. Между прочим, у нас тут в штате сенатор Бора по сей день считается чуть ли не святым. Он сыграл исключительную роль в политической истории штата. Его именем даже названа самая высокая гора Айдахо. Он сделал себе имя в качестве прокурора на процессе радикального профсоюзного лидера по имени Биг Билл Хэйвуд, который, кстати, похоронен в Кремлевской стене. Он был вождем организации под названием «Индустриальные рабочие мира», имел по этому поводу множество неприятностей и, в конце концов, уехал в Россию и там умер. На процессе Хэйвуда, который проходил еще до начала Первой мировой войны и на котором Хэйвуд обвинялся в убийстве, Бора был обвинителем и проиграл дело. Хэйвуд был оправдан. Тем не менее, Бора заслужил репутацию борца с радикалами. Вот почему особенно интересно, что впоследствии он стал в Сенате главным сторонником признания коммунистического правительства. В политическом отношении его обычно описывают как политика-одиночку, не вписывающегося в партийную линию. Он принадлежал к либеральному крылу Республиканской партии, но часто действовал по собственному усмотрению, так что на него трудно навесить какой-либо идеологический ярлык. Во внешней политике он получил известность благодаря своему проекту резолюции о признании войны вне закона. Он верил во всеобщий мир, поддерживал антивоенный фонд. Наш университет каждый год проводит симпозиум его имени, посвященный миру и разоружению. В то же время он был жестким изоляционистом. Быть может, никто другой не сделал больше, чем сенатор Бора, для того, чтобы провалить в Сенате ратификацию договора о Лиге Наций после Первой мировой войны.
Владимир Абаринов: «Я против этой Лиги и против любых лиг и союзов, потому что я знаю: вместо американизации Европы Европа европеизирует Америку», - так выразился сенатор Бора, выступая против вступления США в Лигу Наций. Вместе с тем он с энтузиазмом поддерживал идею признания СССР. Ричард Спенс.
Ричард Спенс: Почему признание Советской России стало одним из направлений его деятельности? Возможно, это связано с влиянием, которое оказывали на Бора два человека – оба входили в его ближайшее окружение и в той или иной мере играли роль его личных советников. Одним из них был американец, полковник Раймонд Робинс. Вторым был человек, которого Робинс представил сенатору примерно в 1922 году. Его звали Александр Гамберг, и он был русским американцем. Раймонд Роббинс был в России во время революции в качестве сотрудника Американского Красного Креста. Он присутствовал при последних днях Временного правительства и первой фазе становления советского режима. Сам себя он определял как христианского социалиста. Нельзя сказать, что он сотрудничал с большевиками, но они и не отвергали его. В этот период он стал американским должностным лицом, симпатизирующим режиму и был весьма близок к Троцкому. Кроме того, он окружил себя переводчиками и советниками вроде Александра Гамберга, которые были уже откровенными большевиками. Александр Гамберг родился в России в 1887 году, эмигрировал незадолго до Первой мировой войны, завел собственный бизнес, работал на разные торговые компании. В Россию он вернулся в 1917 году как представитель американской фирмы, но вскоре подвизался в миссии Американского Красного Креста и стал чем-то вроде посредника между Робинсом и Троцким и другими советскими должностными лицами. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что он был агентом советского правительства по своей воле. В 17-м и 18-м году он обрабатывал Робинса в нужном направлении, а позднее использовал Робинса, чтобы получить доступ к сенатору Бора. Робинс и Гамберг убеждали Бора в том, что признание советского правительства – это не обязательно признание коммунизма или советской системы как таковой, а просто практическая необходимость, и что воздействовать на режим можно будет более эффективно, если нормализовать отношения, а не отвергать их. Собственно говоря, это соображение не лишено смысла.
Владимир Абаринов: В 1929 году вокруг сенатора Бора разразился международный скандал: сначала в Париже, а затем в Берлине всплыли документы, как будто свидетельствующие о том, что сенатор выступал в поддержку признания Советского Союза небескорыстно – он якобы получил взятку от советской разведки.
Главным действующим лицом скандала был Владимир Григорьевич Орлов – эмигрант, бывший действительный статский советник, бывший судебный следователь, а в годы Первой мировой войны – военный следователь по особо важным делам при ставке верховного главнокомандующего. Вот три взаимоисключающих портрета Орлова.
Из письма полковника Архангельского генералу Кутепову. 6 июня 1924 года.
Глубокоуважаемый Александр Павлович!
Пользуясь Вашим разрешением писать обо всем, что может меня заботить или тревожить, я решил поделиться с Вами своими мыслями по поводу одного моего бывшего подчиненного, ныне перешедшего в Ваше ведение.
Из частного, но совершенно для меня достоверного источника мне стало известно, что Вы наводили справки о деятельности и политических убеждениях Владимира Григорьевича Орлова.
Конечно, нет человека без недостатков, и последние, несомненно, можно отыскать у Владимира Григорьевича, но достоинства его, без всякого преувеличения, значительны и очень ценны.
Владимир Григорьевич — человек с огромным опытом и не меньшими способностями, всецело направленными к единой цели: борьбе с большевиками. Искренность и постоянство его политических убеждений не представляют для меня никаких сомнений.
Владимир Абаринов: Еще один документ.
Из справки французской разведки об Орлове. 27 декабря 1923 года.
Орлов усиленно добивается разрешения выезда во Францию для того, чтобы, по полученным контрразведывательным путем сведениям, выполнить здесь секретные задания большевиков по информации военного характера. Об Орлове составилось объемистое досье, не оставляющее никаких сомнений относительно его провокаторской роли.
Отзыв о нем: человек умный, крайне энергичный и ловкий. Совершенно лишен каких-либо принципов. Гонится исключительно за деньгами.
Владимир Абаринов: И последний портрет:
Из книги «АНТИСОВЕТСКИЕ ПОДЛОГИ». Издательство Народного комиссариата иностранных дел, Москва, 1926 год.
"Таким образом, перед нами вполне законченная фигура, на которую ставит свою ставку агентура международной буржуазии в ее борьбе против Советского Союза. Офицер бывшей царской армии, специалист контрразведчик, работающий на германское правительство и продающий его интересы французам, подделыватель советских документов и печатей, активнейший руководитель разнообразнейших эмигрантских антиреволюционных организаций, информатор американской капиталистической прессы, — вот каков герой многочисленных историй с фальшивками, которые всегда являлись немаловажным основанием для агрессивной политики признавших и не признавших нас правительств".
Владимир Абаринов: Власти Германии обвинили Орлова в подделке документов, компрометирующих сенатора Бора. Он был арестован и отдан под суд.
Ирина Лагунина: Стал ли сенатор Бора жертвой белогвардейской провокации, как писали об этом советские газеты, или, наоборот, советская разведка провела операцию, направленную на оправдание сенатора? Об этом пойдет речь в продолжении исторического расследования Ричарда Спенса и Владимира Абаринова «Признание Америки».
Владимир Абаринов: После большевистского переворота в октябре 1917 года Россия оказалась в глубокой изоляции. Она понесла тяжелые потери в Первую мировую войну, но объявила мир без аннексий и контрибуций и потому осталась с пустыми руками. Правительство Ленина отказалось признать долги по царским займам, установило репрессивный режим и провозгласило курс на мировую революцию. Все это создавало препятствия к дипломатическому признанию советской республики. Между тем, страна отчаянно нуждалась в инвестициях, в торговых отношениях с Западом. Ей нужны были технологии, деньги и специалисты буржуазного мира.
В начале 1920 года в беседе с американским журналистом Линкольном Эйром Ленин говорил: «Я не вижу никаких причин, почему такое социалистическое государство, как наше, не может иметь неограниченные деловые отношения с капиталистическими странами. Мы не против того, чтобы пользоваться капиталистическими локомотивами и сельскохозяйственными машинами, так почему же они должны возражать против того, чтобы пользоваться нашей социалистической пшеницей, льном и платиной? Ведь социалистическое зерно имеет такой же вкус, как и любое другое зерно, не так ли?»
Для решения «русского вопроса» весной 1922 года в Генуе была созвана международная конференция. Делегации стран-кредиторов России прибыли на нее с масштабным планом реструктуризации царских долгов. Конференция завершилась провалом. На решительном отказе признать свою ответственность по долгам настоял Ленин. О наркоме иностранных дел Чичерине, который робко предлагал в обмен на западную продовольственную помощь ввести подобие многопартийности, Ленин писал: «Мы будем дураками, если тотчас и насильно не сошлем его в санаторий».
Тем не менее интересы бизнеса взяли свое. 1924 год вошел в историю как год дипломатического признания Советской России. Из великих держав только США упорно отказывались нормализовать отношения с Москвой. В советской пропаганде вопрос до такой степени навяз в зубах и сделался притчей во языцех, что даже герой булгаковского «Собачьего сердца» Шариков среди бессмысленных восклицаний «мест нету», «еще парочку» и «слезай с подножки» повторяет и услышанное им в пивной словосочетание «признание Америки».
Почему Вашингтон медлил с дипломатическим признанием Советского Союза? Кто в Америке был за и кто против? Рассказывает Ричард Спенс, профессор истории Университета штата Айдахо.
Ричард Спенс: В период между 1917 годом после октябрьского большевистского переворота и 1933-м формальных дипломатических отношений между США и Россией не существовало. Соединенным Штатам потребовалось более десятилетия для дипломатического признания. Америка оставалась последней крупной державой, не признающей Советскую Россию. Британцы, французы, итальянцы и, разумеется, немцы сделали это в 20-е годы. Однако с самого начала установления советского режима предпринимались настойчивые лоббистские усилия в пользу признания - в Конгрессе и в печати. Все эти попытки оказались неудачными. Американское общественное мнение, как и повсюду в мире, определялось тем, что писали в газетах. Реальная борьба за признание разворачивалась в Конгрессе и в Государственном департаменте. Усиленно лоббировала эту тему определенная часть американского бизнеса. Некоторых это может удивить, потому что предполагается, что любой уважающий себя американский капиталист должен выступать против признания коммунистического режима. Но, как сказал однажды Ленин, «капиталисты сами продадут нам веревку, на которой мы их повесим». Капиталисты прежде всего заинтересованы в том, чтобы делать бизнес, а Россия и до революции, и после предоставляла огромные возможности для бизнеса. Поэтому и в американском финансовом секторе, и особенно в промышленности было сколько угодно людей, жаждущих нормализовать отношения. Потому что нормализация дипломатических отношений означала нормализацию экономических связей. Без официальных дипломатических отношений заниматься предпринимательством, даже просто переводить деньги гораздо сложнее. Например, компания «Стандарт Ойл» была крайне заинтересована в бизнесе с Россией. Россия уже в начале ХХ века стала одним из крупнейших в мире производителей нефти. Во время революции и Гражданской войны инфраструктура нефтедобычи была в значительной мере разрушена, и имелась хорошая возможность вернуться и заняться ее восстановлением. Другим фактором, который оказывал влияние на вопрос о признании, был переход России к новой экономической политике в 1921 году. Западному капиталу предлагались теперь концессии – строительные, нефтяные компании получили возможность вернуться и делать деньги в советской республике. Существовало также давление со стороны американских просоветских политических организаций. Помимо коммунистов, поддержку признанию выражали левые. У них было немного последователей, их влияние было ограниченным и, в сущности, они больше вредили делу, чем помогали ему. И это одна из причин, почему сенатор от штата Айдахо Уильям Эдгар Бора, возглавлявший с 1925 по 1933 год сенатский комитет по международным отношениям, стал такой важной фигурой в этом вопросе. Бора внес в Сенат свой первый проект резолюции о признании Советского Союза в 1922 году. И он продолжал стоять на своем очень упорно.
Владимир Абаринов: Имя сенатора Бора было на слуху в Советском Союзе. За его деятельностью следили газеты. Он даже попал в сатирический роман Ильфа и Петрова «Двенадцать стульев»: на открытии трамвайной линии в Старгороде инженер Гаврилин в своей речи вдруг сбивается на международное положение: «Он несколько раз пытался пустить свой доклад по трамвайным рельсам, но с ужасом замечал, что не может этого сделать. Слова сами по себе, против воли оратора, получались какие-то международные. После Чемберлена, которому Гаврилин уделил полчаса, на международную арену вышел американский сенатор Бора».
Краткую характеристику Уильяму Бора дает профессор Спенс.
Ричард Спенс: Если посмотреть на его политическую карьеру и его идеологические воззрения, никак не скажешь, что он подходил для этой цели. Он родился в Иллинойсе, получил юридическое образование в Канзасе, затем перебрался в Айдахо. Между прочим, у нас тут в штате сенатор Бора по сей день считается чуть ли не святым. Он сыграл исключительную роль в политической истории штата. Его именем даже названа самая высокая гора Айдахо. Он сделал себе имя в качестве прокурора на процессе радикального профсоюзного лидера по имени Биг Билл Хэйвуд, который, кстати, похоронен в Кремлевской стене. Он был вождем организации под названием «Индустриальные рабочие мира», имел по этому поводу множество неприятностей и, в конце концов, уехал в Россию и там умер. На процессе Хэйвуда, который проходил еще до начала Первой мировой войны и на котором Хэйвуд обвинялся в убийстве, Бора был обвинителем и проиграл дело. Хэйвуд был оправдан. Тем не менее, Бора заслужил репутацию борца с радикалами. Вот почему особенно интересно, что впоследствии он стал в Сенате главным сторонником признания коммунистического правительства. В политическом отношении его обычно описывают как политика-одиночку, не вписывающегося в партийную линию. Он принадлежал к либеральному крылу Республиканской партии, но часто действовал по собственному усмотрению, так что на него трудно навесить какой-либо идеологический ярлык. Во внешней политике он получил известность благодаря своему проекту резолюции о признании войны вне закона. Он верил во всеобщий мир, поддерживал антивоенный фонд. Наш университет каждый год проводит симпозиум его имени, посвященный миру и разоружению. В то же время он был жестким изоляционистом. Быть может, никто другой не сделал больше, чем сенатор Бора, для того, чтобы провалить в Сенате ратификацию договора о Лиге Наций после Первой мировой войны.
Владимир Абаринов: «Я против этой Лиги и против любых лиг и союзов, потому что я знаю: вместо американизации Европы Европа европеизирует Америку», - так выразился сенатор Бора, выступая против вступления США в Лигу Наций. Вместе с тем он с энтузиазмом поддерживал идею признания СССР. Ричард Спенс.
Ричард Спенс: Почему признание Советской России стало одним из направлений его деятельности? Возможно, это связано с влиянием, которое оказывали на Бора два человека – оба входили в его ближайшее окружение и в той или иной мере играли роль его личных советников. Одним из них был американец, полковник Раймонд Робинс. Вторым был человек, которого Робинс представил сенатору примерно в 1922 году. Его звали Александр Гамберг, и он был русским американцем. Раймонд Роббинс был в России во время революции в качестве сотрудника Американского Красного Креста. Он присутствовал при последних днях Временного правительства и первой фазе становления советского режима. Сам себя он определял как христианского социалиста. Нельзя сказать, что он сотрудничал с большевиками, но они и не отвергали его. В этот период он стал американским должностным лицом, симпатизирующим режиму и был весьма близок к Троцкому. Кроме того, он окружил себя переводчиками и советниками вроде Александра Гамберга, которые были уже откровенными большевиками. Александр Гамберг родился в России в 1887 году, эмигрировал незадолго до Первой мировой войны, завел собственный бизнес, работал на разные торговые компании. В Россию он вернулся в 1917 году как представитель американской фирмы, но вскоре подвизался в миссии Американского Красного Креста и стал чем-то вроде посредника между Робинсом и Троцким и другими советскими должностными лицами. У меня нет ни малейшего сомнения в том, что он был агентом советского правительства по своей воле. В 17-м и 18-м году он обрабатывал Робинса в нужном направлении, а позднее использовал Робинса, чтобы получить доступ к сенатору Бора. Робинс и Гамберг убеждали Бора в том, что признание советского правительства – это не обязательно признание коммунизма или советской системы как таковой, а просто практическая необходимость, и что воздействовать на режим можно будет более эффективно, если нормализовать отношения, а не отвергать их. Собственно говоря, это соображение не лишено смысла.
Владимир Абаринов: В 1929 году вокруг сенатора Бора разразился международный скандал: сначала в Париже, а затем в Берлине всплыли документы, как будто свидетельствующие о том, что сенатор выступал в поддержку признания Советского Союза небескорыстно – он якобы получил взятку от советской разведки.
Главным действующим лицом скандала был Владимир Григорьевич Орлов – эмигрант, бывший действительный статский советник, бывший судебный следователь, а в годы Первой мировой войны – военный следователь по особо важным делам при ставке верховного главнокомандующего. Вот три взаимоисключающих портрета Орлова.
Из письма полковника Архангельского генералу Кутепову. 6 июня 1924 года.
Глубокоуважаемый Александр Павлович!
Пользуясь Вашим разрешением писать обо всем, что может меня заботить или тревожить, я решил поделиться с Вами своими мыслями по поводу одного моего бывшего подчиненного, ныне перешедшего в Ваше ведение.
Из частного, но совершенно для меня достоверного источника мне стало известно, что Вы наводили справки о деятельности и политических убеждениях Владимира Григорьевича Орлова.
Конечно, нет человека без недостатков, и последние, несомненно, можно отыскать у Владимира Григорьевича, но достоинства его, без всякого преувеличения, значительны и очень ценны.
Владимир Григорьевич — человек с огромным опытом и не меньшими способностями, всецело направленными к единой цели: борьбе с большевиками. Искренность и постоянство его политических убеждений не представляют для меня никаких сомнений.
Владимир Абаринов: Еще один документ.
Из справки французской разведки об Орлове. 27 декабря 1923 года.
Орлов усиленно добивается разрешения выезда во Францию для того, чтобы, по полученным контрразведывательным путем сведениям, выполнить здесь секретные задания большевиков по информации военного характера. Об Орлове составилось объемистое досье, не оставляющее никаких сомнений относительно его провокаторской роли.
Отзыв о нем: человек умный, крайне энергичный и ловкий. Совершенно лишен каких-либо принципов. Гонится исключительно за деньгами.
Владимир Абаринов: И последний портрет:
Из книги «АНТИСОВЕТСКИЕ ПОДЛОГИ». Издательство Народного комиссариата иностранных дел, Москва, 1926 год.
"Таким образом, перед нами вполне законченная фигура, на которую ставит свою ставку агентура международной буржуазии в ее борьбе против Советского Союза. Офицер бывшей царской армии, специалист контрразведчик, работающий на германское правительство и продающий его интересы французам, подделыватель советских документов и печатей, активнейший руководитель разнообразнейших эмигрантских антиреволюционных организаций, информатор американской капиталистической прессы, — вот каков герой многочисленных историй с фальшивками, которые всегда являлись немаловажным основанием для агрессивной политики признавших и не признавших нас правительств".
Владимир Абаринов: Власти Германии обвинили Орлова в подделке документов, компрометирующих сенатора Бора. Он был арестован и отдан под суд.
Ирина Лагунина: Стал ли сенатор Бора жертвой белогвардейской провокации, как писали об этом советские газеты, или, наоборот, советская разведка провела операцию, направленную на оправдание сенатора? Об этом пойдет речь в продолжении исторического расследования Ричарда Спенса и Владимира Абаринова «Признание Америки».
