Александр Генис: Если бы меня спросили, какой англоязычной книги больше всего не достает российскому читателю, я бы не задумываясь ответил - полного, а не в крохотных отрывках, издания знаменитой книги Джеймса Босвелла “Жизнь Сэмюэля Джонсона”. Из этого гигантского и очень увлекательного тома на нас смотрит не только один из столпов англоязычной словесности, но и ее, решусь сказать, самый обаятельный герой.
Новую биографию Сэмюэля Джонсона слушателям "Американского часа" представит Марина Ефимова.
David Nokes. Samuel Johnson. A Life
Дэвид Нокс. “Сэмюэл Джонсон. Жизнь”
Марина Ефимова: Чуть больше трех веков прошло с 7 сентября 1709 года, со дня рождения Сэмюэля Джонсона - доктора Джонсона – английского критика, поэта, биографа, составителя первого толкового словаря английского языка и гения интеллектуальной беседы. Джонсон был глух на одно ухо, слеп на один глаз, его лицо было деформировано и изрыто оспой. Он был человеком огромного роста, чрезвычайной физической ловкости и монструозного аппетита. Он сутками торчал с приятелями в лондонских кофейнях и чайных, где мог, по слухам, выпить двадцать чашек в один присест. Но стихи, эссе, шутки и афоризмы Сэмюэля Джонсона ходили по всему Лондону – после Шекспира он был самым цитируемым автором Англии. Когда Джонсон умер, его друг - юрист и литератор Джеймс Босвелл – написал его биографию – “Life of Samuel Johnson” – “Жизнь Сэмюэля Джонсона”, которая на Западе до сих пор считается лучшим образцом жанра. Однако рецензент новой биографии, профессор-литературовед Харолд Блум, пишет:
Диктор: “Большинство современных читателей знают Джонсона со слов Босуэлла. Скорей всего, так будет и впредь. Но Сэмюэл Джонсон поразительно интересен и без посредничества Босуэлла. Его друг и биограф сосредоточился (яркости ради) на схожести Джонсона с Фальстафом – тем более, что Джонсон и сам любил сравнивать себя с этим шекспировским персонажем. Объясняя необъятность круга своих знакомств в Лондоне, он писал: “Фальстаф был столь незаменимым компаньоном для королевского сына (принца Хэла), потому что обладал самыми приятными для окружающих чертами характера – неизменной веселостью и непобедимой силой заразительного смеха”. Новый биограф – Дэвид Нокс – осветил другие, не фальстафские качества многогранной личности критика”.
Марина Ефимова: Кстати, что касается “непобедимой силы заразительного смеха”, то она, очевидно, спасала и самого Джонсона, у которого даже в юности случались приступы черной меланхолии, а после смерти жены он всерьез боялся, что сходит с ума.
Дэвид Нокс в своей книге сумел создать ощущение, что Джонсон – не просто лондонец, но прямо-таки архетип лондонца, хотя в столицу тот попал только в 26 лет. Джонсон прибыл в Лондон без гроша в кармане, и хотя в его багаже были мудрость, целеустремленность, остроумие и редкостная энергия, ему удалось выбраться из знаменитых литературных трущоб улицы Граб Стрит только через 20 лет, когда ему уже было сильно за 40 - после публикации Словаря в 1755 году.
Джонсоновский “Словарь Английского языка” стал не только знаменит среди профессионалов, но и популярен у массового читателя. И вот почему:
Диктор: “Джонсон включил в словарь массу шуток, политических намеков и даже шутливых “дефиниций” (то есть, определений значения слова). Например: “ОВЁС - Злак, которым англичане кормят лошадей, а шотландцы едят сами”. Или, скажем, определение слова “ЛЕКСИКОГРАФ - безвредный зануда, составляющий словари”. Помимо шуток, в словарь Джонсона (в дефиниции и цитаты) включено множество изысканных, изящных пассажей из лучших английских поэтов и прозаиков 17-го-18-го веков. Поразительно, что работа над Словарем заняла у Джонсона всего 9 лет. Объясняется это, вероятно, тем, что, будучи эрудитом, он, по сути дела, хранил в памяти огромную библиотеку. Каждый лексикограф, как бы он ни старался быть объективным, вносит в свой словарь нечто личное. Джонсон сконцентрировал в нём то, что любил и понимал – английский литературный гений”.
Марина Ефимова: Однажды в молодости Джонсон впал в черную меланхолию: вдобавок к его физическим недостаткам, у него начался нервный тик. Ни о каком личном счастье не могло быть речи, и он подумывал о самоубийстве. И тут он познакомился с семьей негоцианта Портера. И сам Портер, и его жена Тотти не замечали уродства Джонсона. Они ценили его знания и ум, смеялись его рассказам и шуткам и считали его, по признанию Тотти, “самым тонким, изящным и чувствительным человеком”. Ситуация сложилась, как в “мыльной опере”: Джонсон вернулся к жизни, а Портер умер. И его вдова Тотти вскоре дала понять Джонсону, что готова на нечто большее, чем дружба. Когда они поженились, Джонсону было 27 лет, а Тотти – 46.
Диктор: “Лет через десять после женитьбы Тотти начала болеть. Джонсон снял для нее удобную квартиру в дорогом предместье, а сам работал в городе, часто допоздна, и если не хватало денег на ночлег, всю ночь бродил по улицам. Когда Тотти умерла, он записал в дневнике: “Господи, сжалься надо мной, не дай мне кончить дни в бесплодном горе”.
Марина Ефимова: Оксфорд присвоил Джонсону докторскую степень еще до выхода Словаря из печати – когда текст был в типографии, но материальное благополучие пришло только через 6 лет, в 1762 году, когда премьер министр назначил Джонсону пенсию. Смешная деталь: Джонсон не хотел принимать этот дар – потому, что по определению в его Словаре “пенсии” давали, в основном, шпионам. Лишь уговоры друга, художника Джошуа Рейнольдса, склонили принципиального лексикографа к согласию.
“С течением времени, - пишет профессор Блум, - я все больше ценю в Джонсоне не столько юмор, сколько мудрость. В конце жизни он писал афористично, в духе Экклизиаста”:
Диктор: “Когда человек вслух осуждает себя, это часто – скрытая самопохвала. Не признание своих пороков, а демонстрация собственной скромности”.
А мне, пожалуй, больше всего нравится, как Джонсон определяет желательное направление литературной критики его времени. Он предлагает “усовершенствовать мнение до степени знания”.
