Ирина Лагунина: История русского мальчика Артема Савельева, которого приемная мать-американка отослала в Москву с письменным отказом от усыновления, вызвала бурю возмущения по обе стороны океана. Россия объявила, что замораживает усыновления в США. В Москву отправляется делегация американских дипломатов для переговоров на эту тему. Наш корреспондент в Вашингтоне Владимир Абаринов обсудил проблемы усыновления детей из России с американкой, шесть лет назад удочерившей русскую девочку, и с врачом-педиатром, специализирующимся на консультировании приемных семей.
Владимир Абаринов: Среди моих знакомых есть несколько семей с приемными детьми из России. Я позвонил Терри Макпалмер, матери 13-летней Оли. Мы давно не виделись, поэтому первым делом я спросил, как поживает Оля.
Терри Макпалмер: У нее все хорошо. Ей нравится школа, она любит занятия гимнастикой. Оля – очень творческая натура. Она, например, сама научилась вышивать на пяльцах. Она любит придумывать фасоны одежды и хочет стать модельером.
Владимир Абаринов: История удочерения Оли Терри и ее мужем Марком - не совсем обычная. Они нашли свою приемную дочь через агентство, но впервые встретились с ней в Америке.
Терри Макпалмер: Она приехала сюда в группе детей, которым организовали отдых в американских семьях. Самолет прилетел в аэропорт Кеннеди под Нью-Йорком, мы поехали туда на машине и забрали ее. Это было 16 декабря 2003 года. Она провела в нашем доме три недели, и мы, конечно, полюбили ее. В январе она улетела обратно в Россию. Через две недели после ее отъезда Марк полетел в Москву, а оттуда поехал поездом в Брянск и начал оформление удочерения. Он провел в Брянске двое суток, вернулся, и еще через два месяца мы получили разрешение на удочерение. Так что все произошло довольно быстро, весь процесс, от начала до конца, занял девять месяцев.
Владимир Абаринов: Терри говорит, что никаких правовых проблем в процессе удочерения не возникло. А вот проблемы со здоровьем обнаружились уже позже.
Терри Макпалмер: Когда мы вошли в детский дом, там стоял запах химикалий. Не знаю, для чего они там используются – возможно, для дезинфекции. Но запах был очень отчетливый. Не исключено, что Олины проблемы с легкими связаны с этой химией. Первые года два она часто болела – астма, воспаление легких... Сейчас она чувствует себя гораздо лучше, но мы много ходили по врачам. Оля – очень любящий ребенок, она не страдает нарушением привязанности, потому что с самого начала ее растила бабушка, и только после смерти бабушки она должна была вернуться к матери. Но первые два года ее жизни, я думаю, были счастливыми, бабушка любила ее и, возможно, вырастила бы ее, если бы не умерла.
Владимир Абаринов: Терри не винит в слабом здоровье дочери работников детского дома в Брянской области, где она воспитывалась.
Терри Макпалмер: Мы не знали о проблемах с легкими, но нам сказали, что у нее часто болят уши. Нам дали лекарства и рекомендовали держать ее уши в тепле. Женщины, работавшие в детском доме, были хорошими, любящими детей, заботливыми. Это всегда видно по поведению детей: если дети обнимают своих воспитателей, садятся к ним на колени, этому можно верить. Дети не притворяются.
Владимир Абаринов: Прервем разговор с Терри Макпалмер и поговорим с Аллой Гординой – врачом-педиатром из города Ист-Брунсвик, штат Нью-Джерси.
Алла Гордина: В Америке детдомов нету. Если ребенок по какой-то причине забирается из семьи, то он помещается в фостерную семью через такие семейные коалиции. Социальные органы могут поднимать вопрос о том, что ребенка нужно изъять из семьи.
Владимир Абаринов: Мы с вами знаем, что это занятие требует самоотверженности, любви, громадного ангельского терпения...
Алла Гордина: Не только самоотверженности – неимоверного постоянного самообразования. Постоянного контакта как с органами, которые могут тебе помочь, официальными органами – агентство, социальный работник, который теоретически должен прийти и помочь – не поставить галочки, а помочь. Школа тоже может помочь, специалисты – врач, психолог... Но они для этого должны знать, на что они смотрят. Это опыт, это постоянный контакт с этими детьми. Я на детей, которых принимаю просто как участковый педиатр, смотрю совершенно по-другому - просто потому, что я постоянно работаю со своими адаптятами.
Владимир Абаринов: То есть социальный работник может не быть специалистом – это может быть просто чиновник?
Алла Гордина: Абсолютно! И психолог может не быть специалистом. Ведь в ситуации с этой мамой ей агентство сказало: «Потерпи, все будет нормально», ей социальный работник сказал, что все нормально, ты, мол, дай немножко больше времени, и педиатр сказал, что все нормально. Это все видно достаточно быстро. Только это нужно видеть. И не каждый социальный работник это может увидеть.
Владимир Абаринов: «Адаптята» - слово, которое придумала сама Алла.
Какие еще существуют, помимо социального работника, возможности обратиться за помощью?
Алла Гордина: Во-первых, существует очень большая сеть групп поддержки родителей. Кстати, в России такая существует тоже – например, знаменитый сайт «Семья». Эти группы поддержки везде есть. Они всегда дадут информацию, где найти помощь. Помощь найти достаточно трудно. Но эти группы делятся информацией, опытом. Я, кстати, очень многому научилась у этих родителей. Я на этих сайтах не только помогаю, но и слушаю, учусь, смотрю, что происходит с этими детками. Есть специальные клиники, которые работают с приемными семьями. В эти клиники люди едут часами, летят на самолетах. Ко мне семьи, живущие в других штатах, когда возвращаются из России со своим ребенком, специально заезжают сюда в Нью-Джерси, приходят ко мне и к нашему психологу, а потом уже летят дальше. Но бывает, что люди живут за углом и не знают, что есть такой педиатр. Эта мама, г-жа Хансен, живет в часе езды от большой университетской клиники в городе Нэшвилл, в которой есть специальная группа по работе с усыновленными детьми. И эта группа узнала обо всей этой ситуации из газет. Кроме сети специализованных клиник по усыновлению, есть специалисты, которые работают с наиболее трудными случаями. Это знаменитый доктор Рональд Федеричи, который сам усыновил пятерых детей из России и из Румынии. У него в базе данных что-то около 12 тысяч самых тяжелых детей. Он нейропсихолог. Когда к нему приезжают, два дня уходит только на интенсивное обследование ребенка. Есть секция по медицине усыновления в Американской академии педиатрии. Есть дискуссионная группа для врачей, так называемая AdoptMed, где мы общаемся, обсуждаем все вопросы и направляем друг к другу пациентов.
Владимир Абаринов: Уточняю: у доктора Федеричи семеро приемных детей. Вернемся к Терри Макпалмер. Общается ли она и ее муж Марк с другими приемными семьями и их детьми?
Терри Макпалмер: Есть такое сообщество под названием FRUA – Федерация семей, усыновивших русских и украинских детей. А мы поддерживаем связь с неформальной группой семей здесь, в Арлингтоне, которые усыновили детей из России поздно – примерно в возрасте семи лет. Всем нам это общение очень помогает. Мы постоянно говорим друг с другом о наших детях, советуемся: что, по-вашему, я должна делать в такой-то ситуации?
Владимир Абаринов: Терри и Марк не хотят, чтобы Оля забыла Россию.
Терри Макпалмер: Марк говорит по-русски. У него есть русские друзья, и мы делаем кое-что по-русски. Например, на Пасху мы идем на праздничную службу в русский православный Свято-Николаевский собор в Вашингтоне. У Оли есть русские друзья – вернее, они американцы, но приехали сюда из России в том же году, что и Оля – в 2004-м. Они вместе играют, занимаются гимнастикой, ходят в кино. Марк говорит с ними по-русски. И один мальчик, которого усыновили поздно, ему уже 14 лет, зовут его Руслан – он до сих пор помнит русский язык. Ну а большинство детей уже не говорят по-русски.
Владимир Абаринов: В России многие недобросовестные журналисты и должностные лица утверждают, что пребывание усыновленного ребенка в приемной американской семье никем не контролируется. Между тем по условиям усыновления из России в течение первых трех лет сотрудники органа опеки должны четыре раза посетить семью и составить отчет, который направляется в Россию. Терри Макпалмер рассказывает, как проходили эти посещения в их семье.
Терри Макпалмер: Все прошло хорошо. Они просто хотели убедиться, что у нее все в порядке. Каждый визит продолжался около часа. Они беседовали с нами и с Олей, спрашивали ее, нравится ли ей школа, нравится ли ей жить с нами. Не знаю, возможно, они говорили с кем-нибудь в школе. Нас они посещали на дому.
Владимир Абаринов: Алла Гордина, в свою очередь, регулярно участвует в составлении таких отчетов.
Алла Гордина: Моя задача – подготовить ребенка к этому отчету. Есть специальная медицинская форма, которую я должна заполнить. Как врач.
Владимир Абаринов: Но вы точно знаете, что такие отчеты пишутся?
Алла Гордина: Да, конечно. Я постоянно эти формы заполняю. И в этой форме меня спрашивают, есть ли у ребенка какие-то заболевания, сделаны ли ребенку прививки, как ребенок растет, есть ли у меня какие-то беспокойства по этому поводу. Если бы я заполняла эти формы лет 15 назад, когда я еще не знала всей специфики усыновления, то в большинстве этих форм было бы написано, что все прекрасно. Это сейчас я понимаю: у нас идет задержка речи, у нас проблема с поведением, этот ребенок слишком дружелюбен, идет к незнакомым людям, этот ребенок недостаточно хорошо развивается – не то что там общая задержка развития, а у ребенка нет скачка в развитии, который мы ожидаем после усыновления. Есть куча всяких мелких вещей, которые только специалист может поймать.
Владимир Абаринов: Как часто в вашей практике реальное состояние здоровья ребенка не соответствует документам – неполная или искаженная информация?
Алла Гордина: Достаточно часто, причем в обе стороны: иногда бывает, что написано про ребенка что-то неимоверное, а на самом деле все нормально, а иногда бывает, что пропущены элементарные вещи типа Баталова протока.
Владимир Абаринов: Это низкая квалификация или то, что называется adoption fraud – мошенничество?
Алла Гордина: А я не знаю. Есть ситуации, когда четкое совершенно мошенничество. Ведь вы поймите, что, согласно российскому законодательству, сокрытие информации от усыновителей является преступлением, и одно из условий усыновления состоит в том, что родители должны знать всю медицинскую информацию о ребенке. И случаев, когда информация самым преступным образом от родителей скрывается, к сожалению, достаточно много – от обычной рахлябанности до патологического стремления скрыть информацию о ребенке, которого иначе бы не усыновили.
Владимир Абаринов: Хотя это неправильно – вот эта позиция, что если все рассказать про здоровье ребенка, то его не возьмут. Возьмут любого.
Алла Гордина: Абсолютно! Возьмут.
Владимир Абаринов: Вы же начинаете с ними работать еще на этапе выбора ребенка.
Алла Гордина: Конечно. Я их готовлю к трудностям. Агентства на меня жалуются, что я родителей пугаю. Я говорю: «Слушайте, ребята, если я могу за час лекции кого-то напугать до такой степени, что они откажутся от усыновления из России, - значит, эти люди не готовы». Моя задача – подготовить людей к худшему, самому трудному варианту. Если будет легче, то это будет приятный сюрприз. Когда семья в стране, они звонят в любое время дня и ночи. Они знают мой домашний телефон, они посылают мне имейлы, все мои пациенты знают, что если объявлено по громкоговорителю: «Доктор Гордина, вам звонок из России», то я должна все бросить и взять трубку. Мои пациенты к этому привыкли, понимают и не обижаются.
Владимир Абаринов: Терри Макпалмер – о поступке Торри Хансен.
Терри Макпалмер: Я уверена, что большинство усыновлений из России, 99,9 процента, - это успешные усыновления. Это нелегко дается нам, потому что у наших детей есть психологические проблемы. Но мы говорим друг с другом, мы обращаемся в органы опеки, мы нанимаем психологов, идем к врачам, ищем помощи. Большинство делает это потому, что люди ходят быть хорошими родителями и любят своих детей. А эта женщина сдалась. Сдалась меньше чем за год.
Владимир Абаринов: И наконец, мнение Терри о моратории, объявленном Россией.
Терри Макпалмер: Это трагедия. Ужасно, что поступок одной женщины скажется на потенциальных усыновлениях и на судьбах всех тех детей, которые ждут возможности оказаться в любящей американской семье. Они думают, что наказывают американцев, но на самом деле они наказывают своих собственных детей.
Владимир Абаринов: В понедельник государственный департамент США опубликовал сообщение о том, что, хотя никаких официальных уведомлений о моратории он от России не получал, процесс усыновлений приостановлен. Делегация должна была прибыть в Москву для переговоров еще 17 апреля, однако из-за извержения вулкана в Исландии вылет отложен до конца этой недели. Россия по числу усыновлений в США занимает сейчас третье место после Китая и Эфиопии. В настоящее время начата, но не закончена процедура усыновления в Америку примерно трех с половиной тысяч российских детей.
Владимир Абаринов: Среди моих знакомых есть несколько семей с приемными детьми из России. Я позвонил Терри Макпалмер, матери 13-летней Оли. Мы давно не виделись, поэтому первым делом я спросил, как поживает Оля.
Терри Макпалмер: У нее все хорошо. Ей нравится школа, она любит занятия гимнастикой. Оля – очень творческая натура. Она, например, сама научилась вышивать на пяльцах. Она любит придумывать фасоны одежды и хочет стать модельером.
Владимир Абаринов: История удочерения Оли Терри и ее мужем Марком - не совсем обычная. Они нашли свою приемную дочь через агентство, но впервые встретились с ней в Америке.
Терри Макпалмер: Она приехала сюда в группе детей, которым организовали отдых в американских семьях. Самолет прилетел в аэропорт Кеннеди под Нью-Йорком, мы поехали туда на машине и забрали ее. Это было 16 декабря 2003 года. Она провела в нашем доме три недели, и мы, конечно, полюбили ее. В январе она улетела обратно в Россию. Через две недели после ее отъезда Марк полетел в Москву, а оттуда поехал поездом в Брянск и начал оформление удочерения. Он провел в Брянске двое суток, вернулся, и еще через два месяца мы получили разрешение на удочерение. Так что все произошло довольно быстро, весь процесс, от начала до конца, занял девять месяцев.
Владимир Абаринов: Терри говорит, что никаких правовых проблем в процессе удочерения не возникло. А вот проблемы со здоровьем обнаружились уже позже.
Терри Макпалмер: Когда мы вошли в детский дом, там стоял запах химикалий. Не знаю, для чего они там используются – возможно, для дезинфекции. Но запах был очень отчетливый. Не исключено, что Олины проблемы с легкими связаны с этой химией. Первые года два она часто болела – астма, воспаление легких... Сейчас она чувствует себя гораздо лучше, но мы много ходили по врачам. Оля – очень любящий ребенок, она не страдает нарушением привязанности, потому что с самого начала ее растила бабушка, и только после смерти бабушки она должна была вернуться к матери. Но первые два года ее жизни, я думаю, были счастливыми, бабушка любила ее и, возможно, вырастила бы ее, если бы не умерла.
Владимир Абаринов: Терри не винит в слабом здоровье дочери работников детского дома в Брянской области, где она воспитывалась.
Терри Макпалмер: Мы не знали о проблемах с легкими, но нам сказали, что у нее часто болят уши. Нам дали лекарства и рекомендовали держать ее уши в тепле. Женщины, работавшие в детском доме, были хорошими, любящими детей, заботливыми. Это всегда видно по поведению детей: если дети обнимают своих воспитателей, садятся к ним на колени, этому можно верить. Дети не притворяются.
Владимир Абаринов: Прервем разговор с Терри Макпалмер и поговорим с Аллой Гординой – врачом-педиатром из города Ист-Брунсвик, штат Нью-Джерси.
Алла Гордина: В Америке детдомов нету. Если ребенок по какой-то причине забирается из семьи, то он помещается в фостерную семью через такие семейные коалиции. Социальные органы могут поднимать вопрос о том, что ребенка нужно изъять из семьи.
Владимир Абаринов: Мы с вами знаем, что это занятие требует самоотверженности, любви, громадного ангельского терпения...
Алла Гордина: Не только самоотверженности – неимоверного постоянного самообразования. Постоянного контакта как с органами, которые могут тебе помочь, официальными органами – агентство, социальный работник, который теоретически должен прийти и помочь – не поставить галочки, а помочь. Школа тоже может помочь, специалисты – врач, психолог... Но они для этого должны знать, на что они смотрят. Это опыт, это постоянный контакт с этими детьми. Я на детей, которых принимаю просто как участковый педиатр, смотрю совершенно по-другому - просто потому, что я постоянно работаю со своими адаптятами.
Владимир Абаринов: То есть социальный работник может не быть специалистом – это может быть просто чиновник?
Алла Гордина: Абсолютно! И психолог может не быть специалистом. Ведь в ситуации с этой мамой ей агентство сказало: «Потерпи, все будет нормально», ей социальный работник сказал, что все нормально, ты, мол, дай немножко больше времени, и педиатр сказал, что все нормально. Это все видно достаточно быстро. Только это нужно видеть. И не каждый социальный работник это может увидеть.
Владимир Абаринов: «Адаптята» - слово, которое придумала сама Алла.
Какие еще существуют, помимо социального работника, возможности обратиться за помощью?
Алла Гордина: Во-первых, существует очень большая сеть групп поддержки родителей. Кстати, в России такая существует тоже – например, знаменитый сайт «Семья». Эти группы поддержки везде есть. Они всегда дадут информацию, где найти помощь. Помощь найти достаточно трудно. Но эти группы делятся информацией, опытом. Я, кстати, очень многому научилась у этих родителей. Я на этих сайтах не только помогаю, но и слушаю, учусь, смотрю, что происходит с этими детками. Есть специальные клиники, которые работают с приемными семьями. В эти клиники люди едут часами, летят на самолетах. Ко мне семьи, живущие в других штатах, когда возвращаются из России со своим ребенком, специально заезжают сюда в Нью-Джерси, приходят ко мне и к нашему психологу, а потом уже летят дальше. Но бывает, что люди живут за углом и не знают, что есть такой педиатр. Эта мама, г-жа Хансен, живет в часе езды от большой университетской клиники в городе Нэшвилл, в которой есть специальная группа по работе с усыновленными детьми. И эта группа узнала обо всей этой ситуации из газет. Кроме сети специализованных клиник по усыновлению, есть специалисты, которые работают с наиболее трудными случаями. Это знаменитый доктор Рональд Федеричи, который сам усыновил пятерых детей из России и из Румынии. У него в базе данных что-то около 12 тысяч самых тяжелых детей. Он нейропсихолог. Когда к нему приезжают, два дня уходит только на интенсивное обследование ребенка. Есть секция по медицине усыновления в Американской академии педиатрии. Есть дискуссионная группа для врачей, так называемая AdoptMed, где мы общаемся, обсуждаем все вопросы и направляем друг к другу пациентов.
Владимир Абаринов: Уточняю: у доктора Федеричи семеро приемных детей. Вернемся к Терри Макпалмер. Общается ли она и ее муж Марк с другими приемными семьями и их детьми?
Терри Макпалмер: Есть такое сообщество под названием FRUA – Федерация семей, усыновивших русских и украинских детей. А мы поддерживаем связь с неформальной группой семей здесь, в Арлингтоне, которые усыновили детей из России поздно – примерно в возрасте семи лет. Всем нам это общение очень помогает. Мы постоянно говорим друг с другом о наших детях, советуемся: что, по-вашему, я должна делать в такой-то ситуации?
Владимир Абаринов: Терри и Марк не хотят, чтобы Оля забыла Россию.
Терри Макпалмер: Марк говорит по-русски. У него есть русские друзья, и мы делаем кое-что по-русски. Например, на Пасху мы идем на праздничную службу в русский православный Свято-Николаевский собор в Вашингтоне. У Оли есть русские друзья – вернее, они американцы, но приехали сюда из России в том же году, что и Оля – в 2004-м. Они вместе играют, занимаются гимнастикой, ходят в кино. Марк говорит с ними по-русски. И один мальчик, которого усыновили поздно, ему уже 14 лет, зовут его Руслан – он до сих пор помнит русский язык. Ну а большинство детей уже не говорят по-русски.
Владимир Абаринов: В России многие недобросовестные журналисты и должностные лица утверждают, что пребывание усыновленного ребенка в приемной американской семье никем не контролируется. Между тем по условиям усыновления из России в течение первых трех лет сотрудники органа опеки должны четыре раза посетить семью и составить отчет, который направляется в Россию. Терри Макпалмер рассказывает, как проходили эти посещения в их семье.
Терри Макпалмер: Все прошло хорошо. Они просто хотели убедиться, что у нее все в порядке. Каждый визит продолжался около часа. Они беседовали с нами и с Олей, спрашивали ее, нравится ли ей школа, нравится ли ей жить с нами. Не знаю, возможно, они говорили с кем-нибудь в школе. Нас они посещали на дому.
Владимир Абаринов: Алла Гордина, в свою очередь, регулярно участвует в составлении таких отчетов.
Алла Гордина: Моя задача – подготовить ребенка к этому отчету. Есть специальная медицинская форма, которую я должна заполнить. Как врач.
Владимир Абаринов: Но вы точно знаете, что такие отчеты пишутся?
Алла Гордина: Да, конечно. Я постоянно эти формы заполняю. И в этой форме меня спрашивают, есть ли у ребенка какие-то заболевания, сделаны ли ребенку прививки, как ребенок растет, есть ли у меня какие-то беспокойства по этому поводу. Если бы я заполняла эти формы лет 15 назад, когда я еще не знала всей специфики усыновления, то в большинстве этих форм было бы написано, что все прекрасно. Это сейчас я понимаю: у нас идет задержка речи, у нас проблема с поведением, этот ребенок слишком дружелюбен, идет к незнакомым людям, этот ребенок недостаточно хорошо развивается – не то что там общая задержка развития, а у ребенка нет скачка в развитии, который мы ожидаем после усыновления. Есть куча всяких мелких вещей, которые только специалист может поймать.
Владимир Абаринов: Как часто в вашей практике реальное состояние здоровья ребенка не соответствует документам – неполная или искаженная информация?
Алла Гордина: Достаточно часто, причем в обе стороны: иногда бывает, что написано про ребенка что-то неимоверное, а на самом деле все нормально, а иногда бывает, что пропущены элементарные вещи типа Баталова протока.
Владимир Абаринов: Это низкая квалификация или то, что называется adoption fraud – мошенничество?
Алла Гордина: А я не знаю. Есть ситуации, когда четкое совершенно мошенничество. Ведь вы поймите, что, согласно российскому законодательству, сокрытие информации от усыновителей является преступлением, и одно из условий усыновления состоит в том, что родители должны знать всю медицинскую информацию о ребенке. И случаев, когда информация самым преступным образом от родителей скрывается, к сожалению, достаточно много – от обычной рахлябанности до патологического стремления скрыть информацию о ребенке, которого иначе бы не усыновили.
Владимир Абаринов: Хотя это неправильно – вот эта позиция, что если все рассказать про здоровье ребенка, то его не возьмут. Возьмут любого.
Алла Гордина: Абсолютно! Возьмут.
Владимир Абаринов: Вы же начинаете с ними работать еще на этапе выбора ребенка.
Алла Гордина: Конечно. Я их готовлю к трудностям. Агентства на меня жалуются, что я родителей пугаю. Я говорю: «Слушайте, ребята, если я могу за час лекции кого-то напугать до такой степени, что они откажутся от усыновления из России, - значит, эти люди не готовы». Моя задача – подготовить людей к худшему, самому трудному варианту. Если будет легче, то это будет приятный сюрприз. Когда семья в стране, они звонят в любое время дня и ночи. Они знают мой домашний телефон, они посылают мне имейлы, все мои пациенты знают, что если объявлено по громкоговорителю: «Доктор Гордина, вам звонок из России», то я должна все бросить и взять трубку. Мои пациенты к этому привыкли, понимают и не обижаются.
Владимир Абаринов: Терри Макпалмер – о поступке Торри Хансен.
Терри Макпалмер: Я уверена, что большинство усыновлений из России, 99,9 процента, - это успешные усыновления. Это нелегко дается нам, потому что у наших детей есть психологические проблемы. Но мы говорим друг с другом, мы обращаемся в органы опеки, мы нанимаем психологов, идем к врачам, ищем помощи. Большинство делает это потому, что люди ходят быть хорошими родителями и любят своих детей. А эта женщина сдалась. Сдалась меньше чем за год.
Владимир Абаринов: И наконец, мнение Терри о моратории, объявленном Россией.
Терри Макпалмер: Это трагедия. Ужасно, что поступок одной женщины скажется на потенциальных усыновлениях и на судьбах всех тех детей, которые ждут возможности оказаться в любящей американской семье. Они думают, что наказывают американцев, но на самом деле они наказывают своих собственных детей.
Владимир Абаринов: В понедельник государственный департамент США опубликовал сообщение о том, что, хотя никаких официальных уведомлений о моратории он от России не получал, процесс усыновлений приостановлен. Делегация должна была прибыть в Москву для переговоров еще 17 апреля, однако из-за извержения вулкана в Исландии вылет отложен до конца этой недели. Россия по числу усыновлений в США занимает сейчас третье место после Китая и Эфиопии. В настоящее время начата, но не закончена процедура усыновления в Америку примерно трех с половиной тысяч российских детей.
