Ирина Лагунина: Семьи, связанные с искусством, - это особенные семьи. Как правило, они отличаются удивительной творческой атмосферой, влияющей на все, в том числе и на взаимоотношения поколений. В одной такой семье на окраине Санкт-Петербурга побывала наш корреспондент Татьяна Вольтская.
Татьяна Вольтская: Когда попадаешь в дом Гели Писаревой, то сразу понимаешь, что пришел в Дом Художника. Она известный мастер, ее работы с успехом выставляются, но все же напротив кухонной двери, расписанной рукой живописца, на вернисаже не посидишь. Она живет на окраине Петербурге в большом старом скрипучем деревенском доме, в деревне выросли ее дочь и внук - оба тоже пошли по "художественной части". Да я, собственно, с трудом могу представить, чтобы вышло иначе - уж если гостя искусство, причем не торжественное, а домашнее, ручное, встречает с порога, то дети, наверное, пропитываются им с пеленок. Дочь Гели Писаревой, Наталья Писарева так и воспринимает свою семью - как небольшую, но прочную цепь художников, растущую из одного корня.
Наталья Писарева: Семья у нас сугубо художественная. Геля окончила академию художеств в 61 году, я окончила академию художеств в 81 году и сын окончил академию художеств год назад. Так что все мы академики, но, несмотря на это, как-то все отошли от академической школы и каждый занимается своим.
Татьяна Вольтская: А бабушки, дедушки?
Наталья Писарева: Дедушка у нас погиб во время войны. Кстати, благодаря "Мемориалу", открывшемуся в интернете, недавно мы нашли, где он похоронен. Мой папа был инженером, он погиб в 65 году.
Татьяна Вольтская: То есть художники начинаются с мамы?
Наталья Писарева: Да, художники начинаются с мамы.
Татьяна Вольтская: Но вы же родились в семье художницы, и как детство протекало?
Наталья Писарева: Естественно, у мамы в мастерской, сначала керамической в академии художеств, потом в мастерских, которые ей давали на Песочной набережной, Охте. Потом в художественную школу поступила при академии художеств. А потом работала в комбинате декоративно-прикладного искусства на тканях. Потом поступила в академию художеств, вступила в Союз художников и далее, далее. Я всегда рисовала, потому что я же видела, что мама работает, лепит. Она тогда делала большие монументы, как это полагается, Родина-мать, погибшим солдатам, портреты Ленина, творческие работы, естественно. Но я к глине никак не относилась, в отличие от мамы, меня объемы не волновали, меня больше декоративные.
Татьяна Вольтская: Объемы, фактура, потрогать.
Наталья Писарева: Нет, трогала, естественно, но это особо не воспринималось мною очень серьезно. Позже текстиль, дерево меня больше захватили, нежели в общепринятом масштабе художественные материалы.
Татьяна Вольтская: Вот именно рисунок, краски, карандаши?
Наталья Писарева: Да, безусловно, конечно. А потом, я считаю, все девочки, у них где-то внутри заложено чутью к рисованию, к краскам. Каждая женщина, когда выбирает что-то для дома, она смотрит, что ей нравится, начиная от ткани, кончая чашками. Генетически у женщин заложен вкус к цвету, к рисунку, я так считаю. Почему-то я считаю именно так. Мужчины тяготеют больше к формам, объемам, а женщины, мне кажется, цветовая гамма. Недаром, наверное, Геля перешла от скульптуры к живописи и графике.
Татьяна Вольтская: Скульптура для женщины вообще, мне кажется, чрезвычайно тяжелое.
Наталья Писарева: Очень тяжелая работа. Я всегда вспоминаю, когда мама лепила трехметровый монумент, как она кидала куски глины, в мраморе все делала. Это безумно тяжело для женщины.
Татьяна Вольтская: Как же начинала глава семьи, Геля Писарева?
Геля Писарева: Я с детства стала рисовать в школе, и преподаватель вызвал маму и сказал, что есть художественное училище, сходите туда, пусть ходит заниматься. Были вечерние рисовальные классы, я ходила, занималась. А потом я уже стала поступать в училище, теперь Серовское, а тогда Таврическое училище было, в прекрасном месте на Таврической улице. Там такой дом и два этажа было наше училище. Я занималась сначала живописью, потом стала сдавать экзамены. Мне приятельница сказала: пойдем, полепим, там скульптурное отделение было. Я пошла с ней, полепила. Короче говоря, попала на скульптуру, хотя мечтала все время о живописи. Теперь только под старость стала заниматься живописью.
Татьяна Вольтская: Не жалеете, что в скульптуру ушли?
Геля Писарева: Нет. Я в принципе немножко делаю скульптуры, но просто уже сил нет работать, большие скульптуры. Сейчас уже сил нет, здоровье не позволяет.
Татьяна Вольтская: В кухне полки уставлены корзинами старинного плетения, туесами, утюгами, ходиками, расписными досками - чего тут только нет. На старинных буфетах громоздятся самовары, ступки, короба, - но от них веет не скупой радостью коллекционера, а просто жизнью со всем ее теплом, безалаберностью и непредсказуемостью. Наталия Писарева их очень ценит.
Наталья Писарева: Какая-то рукотворная вещь всегда греет душу. У нас всегда жители в домах, которые постепенно разрушались, на их местах стоят новостройки, они нам приносили фонари старые, какие-то туеса старые, утюги. Видите, там пасхальные формы. Нам, говорят, это не нужно, а у вас сохранится. А рука не поднимается выбросить, потому что все до такой степени рукотворное и греет душу. Это все-таки генетическая память наша, согласитесь. Невозможно, пусть будут.
Татьяна Вольтская: Я смотрю, какими-то вещами вы пользуетесь. Вот хлебница у вас плетеная.
Наталья Писарева: А в ней хлеб меньше всего сохнет. И вообще как-то так.
Татьяна Вольтская: Эти ветхие загородные дома когда-то отдали художникам под мастерские - как непригодные для жилья, и некоторые здесь так и поселились - хотя бы потому, что деревенскую мастерскую страшно оставить, могут сжечь и разграбить. А саму Гелю Писареву и вообще устраивает такая жизнь. Геля, скажите, вся эта утварь, поделки, расписные двери и доски - это важно для домашней атмосферы?
Геля Писарева: Я даже не думала об этом, просто меня распирает, мне хочется все расписать. А двери, как говорится, голь на выдумки хитра, вы понимаете, что художники небогатые, поэтому краски не хватало, поэтому надо было сделать вид, что все это так красиво.
Татьяна Вольтская: Семья художников, наверное, особая семья, она отличается по атмосфере от семей обычных, скажем так, профессий, бухгалтер, учитель?
Геля Писарева: Конечно, отличается. Потому что во-первых, не на производстве работают, но все равно художники работают каждый день. Поэтому дети растут в этой обстановке.
Татьяна Вольтская: И они видят. Обычно мы не видим, как родители работают, они куда-то уходят и что-то таинственное делают за границей жизни.
Геля Писарева: А здесь получается, что растут они прямо тут, как говорится, в мастерских. У меня дочка, как только пахнет глиной, обжигом: детство вспоминается. Потому что она со школы приезжала, пачкалась в глине, как всегда, вечно приходилось передники стирать. Так и внук тоже, я помню, когда родился внук, надо было помочь дочке, я гуляла вокруг озера. Ходила, гуляла с коляской, делала наброски. Какой-то мужчина говорит: впервые вижу бабушку, которая гуляет, да еще наброски делает. Потом я уже с ним гуляла, когда он большой мальчик был. Он видит, как я рисую, и так же рукой машет, что-то делает.
Татьяна Вольтская: О том, как рос ее сын в доме бабушки - вспоминает Наталия Писарева.
Наталья Писарева: Рос он у нас в холстах и в опилках. Бабушка делала скульптуры деревянные, он тут же сидел, тоже ковырял стружки, разрисовывал.
Татьяна Вольтская: В общем все то, что советует Монтессори и все кусочки за бешеные деньги продаются.
Наталья Писарева: Наверное, да. Сам что-то соображал, колотил.
Татьяна Вольтская: Он тот же путь прошел, что и вы, рисовал, лепил?
Наталья Писарева: Он особо не рисовал. Он, конечно, увлекался, как все дети, особой тяги не было. Тем не менее, разбирается в искусстве. Как-то всегда видит серьезную работу на выставке или еще где-то, он окончил искусствоведческий факультет. Серьезную работу от поверхностной работы. То есть у него есть чутье, есть вкус к живописи, к скульптуре. Сам иногда делает небольшие работы из камня, но от случая к случаю, поскольку бешеный век, все надо делать, крутиться. Он немножко другой формации. У нас есть такое понятие – озерковский ребенок. У нас все озерковские дети уже выросли, всем за 20 глубоко, многие стали достаточно успешными художниками. Понятие озерковский ребенок, который в художественной среде рост, естественно, у нас существует.
Татьяна Вольтская: У вас не только в семье, но у вас среда.
Наталья Писарева: Да, безусловно.
Татьяна Вольтская: Скажите, я когда шла к вам, у вас там огород, не огород, садик. Чьи скульптуры?
Наталья Писарева: Гелины.
Татьяна Вольтская: А вы как-то участвовали?
Наталья Писарева: Конечно, высаживаю цветочки, чтобы красиво по цвету, композиция была.
Татьяна Вольтская: А в оформлении дома вы участвовали?
Наталья Писарева: Да, безусловно, конечно. В прошлом году к нам приезжали ребята-волонтеры, им безумно понравилось, американцы, югославы, чехи, помогали. Мы не стали расписывать, все-таки дом старый, начало 20 века, изумительная постройка, перекрытия красивые. Просто сохраняем его в порядке, поддерживаем, делали ремонт.
Татьяна Вольтская: Вы сказали, волонтеры из разных стран, вы с ними естественно общаетесь, у них есть такие художественные семьи?
Наталья Писарева: Нет.
Татьяна Вольтская: А вот Геля Писарева считает, что есть.
Геля Писарева: Есть, наверное, то же самое. Потому что у нас был симпозиум по скульптуре, там мы делали скульптуру, у этого профессора, где мы жили, приезжает к нам сюда на симпозиумы, участвует, сын занимается в школе айкидо, но все равно ему интересно, что родители делают. Потому что у отца мастерская. Так же старый фермерский дом, который они купили, там же квартира, там же мастерская. Поэтому ребенок так же растет. Не знаю, будет он или нет, но если видят, что родители что-то делают, то, наверное, тоже хочется что-то поделать.
Татьяна Вольтская: Когда попадаешь в дом Гели Писаревой, то сразу понимаешь, что пришел в Дом Художника. Она известный мастер, ее работы с успехом выставляются, но все же напротив кухонной двери, расписанной рукой живописца, на вернисаже не посидишь. Она живет на окраине Петербурге в большом старом скрипучем деревенском доме, в деревне выросли ее дочь и внук - оба тоже пошли по "художественной части". Да я, собственно, с трудом могу представить, чтобы вышло иначе - уж если гостя искусство, причем не торжественное, а домашнее, ручное, встречает с порога, то дети, наверное, пропитываются им с пеленок. Дочь Гели Писаревой, Наталья Писарева так и воспринимает свою семью - как небольшую, но прочную цепь художников, растущую из одного корня.
Наталья Писарева: Семья у нас сугубо художественная. Геля окончила академию художеств в 61 году, я окончила академию художеств в 81 году и сын окончил академию художеств год назад. Так что все мы академики, но, несмотря на это, как-то все отошли от академической школы и каждый занимается своим.
Татьяна Вольтская: А бабушки, дедушки?
Наталья Писарева: Дедушка у нас погиб во время войны. Кстати, благодаря "Мемориалу", открывшемуся в интернете, недавно мы нашли, где он похоронен. Мой папа был инженером, он погиб в 65 году.
Татьяна Вольтская: То есть художники начинаются с мамы?
Наталья Писарева: Да, художники начинаются с мамы.
Татьяна Вольтская: Но вы же родились в семье художницы, и как детство протекало?
Наталья Писарева: Естественно, у мамы в мастерской, сначала керамической в академии художеств, потом в мастерских, которые ей давали на Песочной набережной, Охте. Потом в художественную школу поступила при академии художеств. А потом работала в комбинате декоративно-прикладного искусства на тканях. Потом поступила в академию художеств, вступила в Союз художников и далее, далее. Я всегда рисовала, потому что я же видела, что мама работает, лепит. Она тогда делала большие монументы, как это полагается, Родина-мать, погибшим солдатам, портреты Ленина, творческие работы, естественно. Но я к глине никак не относилась, в отличие от мамы, меня объемы не волновали, меня больше декоративные.
Татьяна Вольтская: Объемы, фактура, потрогать.
Наталья Писарева: Нет, трогала, естественно, но это особо не воспринималось мною очень серьезно. Позже текстиль, дерево меня больше захватили, нежели в общепринятом масштабе художественные материалы.
Татьяна Вольтская: Вот именно рисунок, краски, карандаши?
Наталья Писарева: Да, безусловно, конечно. А потом, я считаю, все девочки, у них где-то внутри заложено чутью к рисованию, к краскам. Каждая женщина, когда выбирает что-то для дома, она смотрит, что ей нравится, начиная от ткани, кончая чашками. Генетически у женщин заложен вкус к цвету, к рисунку, я так считаю. Почему-то я считаю именно так. Мужчины тяготеют больше к формам, объемам, а женщины, мне кажется, цветовая гамма. Недаром, наверное, Геля перешла от скульптуры к живописи и графике.
Татьяна Вольтская: Скульптура для женщины вообще, мне кажется, чрезвычайно тяжелое.
Наталья Писарева: Очень тяжелая работа. Я всегда вспоминаю, когда мама лепила трехметровый монумент, как она кидала куски глины, в мраморе все делала. Это безумно тяжело для женщины.
Татьяна Вольтская: Как же начинала глава семьи, Геля Писарева?
Геля Писарева: Я с детства стала рисовать в школе, и преподаватель вызвал маму и сказал, что есть художественное училище, сходите туда, пусть ходит заниматься. Были вечерние рисовальные классы, я ходила, занималась. А потом я уже стала поступать в училище, теперь Серовское, а тогда Таврическое училище было, в прекрасном месте на Таврической улице. Там такой дом и два этажа было наше училище. Я занималась сначала живописью, потом стала сдавать экзамены. Мне приятельница сказала: пойдем, полепим, там скульптурное отделение было. Я пошла с ней, полепила. Короче говоря, попала на скульптуру, хотя мечтала все время о живописи. Теперь только под старость стала заниматься живописью.
Татьяна Вольтская: Не жалеете, что в скульптуру ушли?
Геля Писарева: Нет. Я в принципе немножко делаю скульптуры, но просто уже сил нет работать, большие скульптуры. Сейчас уже сил нет, здоровье не позволяет.
Татьяна Вольтская: В кухне полки уставлены корзинами старинного плетения, туесами, утюгами, ходиками, расписными досками - чего тут только нет. На старинных буфетах громоздятся самовары, ступки, короба, - но от них веет не скупой радостью коллекционера, а просто жизнью со всем ее теплом, безалаберностью и непредсказуемостью. Наталия Писарева их очень ценит.
Наталья Писарева: Какая-то рукотворная вещь всегда греет душу. У нас всегда жители в домах, которые постепенно разрушались, на их местах стоят новостройки, они нам приносили фонари старые, какие-то туеса старые, утюги. Видите, там пасхальные формы. Нам, говорят, это не нужно, а у вас сохранится. А рука не поднимается выбросить, потому что все до такой степени рукотворное и греет душу. Это все-таки генетическая память наша, согласитесь. Невозможно, пусть будут.
Татьяна Вольтская: Я смотрю, какими-то вещами вы пользуетесь. Вот хлебница у вас плетеная.
Наталья Писарева: А в ней хлеб меньше всего сохнет. И вообще как-то так.
Татьяна Вольтская: Эти ветхие загородные дома когда-то отдали художникам под мастерские - как непригодные для жилья, и некоторые здесь так и поселились - хотя бы потому, что деревенскую мастерскую страшно оставить, могут сжечь и разграбить. А саму Гелю Писареву и вообще устраивает такая жизнь. Геля, скажите, вся эта утварь, поделки, расписные двери и доски - это важно для домашней атмосферы?
Геля Писарева: Я даже не думала об этом, просто меня распирает, мне хочется все расписать. А двери, как говорится, голь на выдумки хитра, вы понимаете, что художники небогатые, поэтому краски не хватало, поэтому надо было сделать вид, что все это так красиво.
Татьяна Вольтская: Семья художников, наверное, особая семья, она отличается по атмосфере от семей обычных, скажем так, профессий, бухгалтер, учитель?
Геля Писарева: Конечно, отличается. Потому что во-первых, не на производстве работают, но все равно художники работают каждый день. Поэтому дети растут в этой обстановке.
Татьяна Вольтская: И они видят. Обычно мы не видим, как родители работают, они куда-то уходят и что-то таинственное делают за границей жизни.
Геля Писарева: А здесь получается, что растут они прямо тут, как говорится, в мастерских. У меня дочка, как только пахнет глиной, обжигом: детство вспоминается. Потому что она со школы приезжала, пачкалась в глине, как всегда, вечно приходилось передники стирать. Так и внук тоже, я помню, когда родился внук, надо было помочь дочке, я гуляла вокруг озера. Ходила, гуляла с коляской, делала наброски. Какой-то мужчина говорит: впервые вижу бабушку, которая гуляет, да еще наброски делает. Потом я уже с ним гуляла, когда он большой мальчик был. Он видит, как я рисую, и так же рукой машет, что-то делает.
Татьяна Вольтская: О том, как рос ее сын в доме бабушки - вспоминает Наталия Писарева.
Наталья Писарева: Рос он у нас в холстах и в опилках. Бабушка делала скульптуры деревянные, он тут же сидел, тоже ковырял стружки, разрисовывал.
Татьяна Вольтская: В общем все то, что советует Монтессори и все кусочки за бешеные деньги продаются.
Наталья Писарева: Наверное, да. Сам что-то соображал, колотил.
Татьяна Вольтская: Он тот же путь прошел, что и вы, рисовал, лепил?
Наталья Писарева: Он особо не рисовал. Он, конечно, увлекался, как все дети, особой тяги не было. Тем не менее, разбирается в искусстве. Как-то всегда видит серьезную работу на выставке или еще где-то, он окончил искусствоведческий факультет. Серьезную работу от поверхностной работы. То есть у него есть чутье, есть вкус к живописи, к скульптуре. Сам иногда делает небольшие работы из камня, но от случая к случаю, поскольку бешеный век, все надо делать, крутиться. Он немножко другой формации. У нас есть такое понятие – озерковский ребенок. У нас все озерковские дети уже выросли, всем за 20 глубоко, многие стали достаточно успешными художниками. Понятие озерковский ребенок, который в художественной среде рост, естественно, у нас существует.
Татьяна Вольтская: У вас не только в семье, но у вас среда.
Наталья Писарева: Да, безусловно.
Татьяна Вольтская: Скажите, я когда шла к вам, у вас там огород, не огород, садик. Чьи скульптуры?
Наталья Писарева: Гелины.
Татьяна Вольтская: А вы как-то участвовали?
Наталья Писарева: Конечно, высаживаю цветочки, чтобы красиво по цвету, композиция была.
Татьяна Вольтская: А в оформлении дома вы участвовали?
Наталья Писарева: Да, безусловно, конечно. В прошлом году к нам приезжали ребята-волонтеры, им безумно понравилось, американцы, югославы, чехи, помогали. Мы не стали расписывать, все-таки дом старый, начало 20 века, изумительная постройка, перекрытия красивые. Просто сохраняем его в порядке, поддерживаем, делали ремонт.
Татьяна Вольтская: Вы сказали, волонтеры из разных стран, вы с ними естественно общаетесь, у них есть такие художественные семьи?
Наталья Писарева: Нет.
Татьяна Вольтская: А вот Геля Писарева считает, что есть.
Геля Писарева: Есть, наверное, то же самое. Потому что у нас был симпозиум по скульптуре, там мы делали скульптуру, у этого профессора, где мы жили, приезжает к нам сюда на симпозиумы, участвует, сын занимается в школе айкидо, но все равно ему интересно, что родители делают. Потому что у отца мастерская. Так же старый фермерский дом, который они купили, там же квартира, там же мастерская. Поэтому ребенок так же растет. Не знаю, будет он или нет, но если видят, что родители что-то делают, то, наверное, тоже хочется что-то поделать.
